Там же. С. 127, сноска 41

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

"quasi - частнохозяйственные отношения", поставленные "в стро­гие рамки, которые в каждый данный момент определяются успе­хами, достигнутыми в сфере планомерного строительства"¹. Это оз­начает, что и допущенная при этом правовая форма отношений носит ненастоящий, квазиправовой характер.

Даже нэповское буржуазное право в условиях диктатуры про­летариата, доминирующей роли социализированного производства и планового начала, постоянного усиления "непосредственного, т. е. административно-технического, руководства в порядке подчинения общему хозяйственному плану" предстает в изображении Пашука-ниса лишь как какое-то подобие права, лишь как "метод" рыноч­ных отношений, как некая аналогия и имитация права. Правовая форма при диктатуре пролетариата по существу лишена своих правовых свойств и возможностей и, по признанию Пашуканиса. "существует только для того, чтобы окончательно исчерпать себя"².

Окончательная победа планового хозяйства поставит госпред­приятия "исключительно в технически целесообразную связь друг с другом, убьет их "юридическую личность"³. Процесс отмирания правовой формы — это, по Пашуканису, одновременно и переход от эквивалентных отношений к коммунистическому принципу рас­пределения.

Изживание стоимостных отношений в экономике будет вме­сте с тем "отмиранием частноправовых моментов в юридической надстройке", "выветриванием самой юридической надстройки в целом"⁴.

Преодоление стоимостных отношений означает здесь конец свободной и независимой личности в качестве собственника-това­ровладельца, субъекта права, автономной моральной личности. Че­ловек перестает быть самостоятельным индивидом, лишается об­щественно признаваемых за ним свойств, характеристик, опреде­лений и статуса свободной индивидуальности (экономической, пра­вовой, моральной, религиозной и т. д.) и превращается в целесооб­разную часть коллектива, теряет свое индивидуальное "я", слива­ется с "массой" класса, "трудящихся", "трудового народа" и т. д.

Эта развиваемая Пашуканисом установка на деиндивидуали-зацию человека в процессе преодоления частной собственности, рынка, обмена и т. д. является прямым продолжением и логическим следствием марксисткой трактовки свободы и равенства людей, свободной человеческой личности как иллюзорной, идеологической формы выражения товарно-стоимостных отношений, простого ат­рибута товарообмена. "В самом деле, — пишет Пашуканис, — че-

¹ Там же. С. 124.

² Там же.

³ Там же. С. 128.

⁴ Там же. С. 124.

216 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ловек как моральный субъект, т. е. как равноценная личность, есть не более как условие обмена по закону стоимости. Таким же усло­вием является человек как субъект прав, т. е. как собственник. И наконец, оба эти определения самым тесным образом связаны с третьим, в котором человек фигурирует в качестве эгоистического хозяйствующего субъекта"¹.

Эгоистический субъект, субъект права и моральная личность, согласно такой трактовке, это лишь "идеологические образования", "три основные маски" человека в товаропроизводящем обществе². Преодоление такого общества, а вместе с ним и трех этих иллюзор­ных идеологических "масок" позволит, по мнению Пашуканиса, в условиях "планомерного общественного хозяйства" строить отно­шения людей не как экономические, правовые, моральные и т. д., а как отношения целесообразные, утилитарные — посредством "про­стых и ясных понятий вреда и пользы"³. Одновременно с товарным и правовым фетишизмом будет преодолен и этический фетишизм. А пока, в условиях переходного периода, констатирует Пашуканис, "коллектив не отказывается от всевозможных средств давления на своих сочленов для побуждения к морально должному", т. е. к "клас­сово полезному"⁴. Новое пока что уживается со старым, пролетар­ское — с буржуазным: "Рядом с социальным человеком будущего, который сливает свое "я" с коллективом, находя в этом величай­шее удовлетворение и смысл жизни, продолжает существовать моральный человек, несущий на себе тяжесть более или менее аб­страктного долга. Победа первой формы равносильна полному ос­вобождению от всех пережитков частнособственнических отноше­ний и окончательному перевоспитанию человечества в духе комму­низма"⁵.

Вообще для коммунистической идеологии и социалистической практики отрицание права и установка на перевоспитание челове­ка — это два взаимосвязанных и дополняющих друг друга аспекта отрицания личности и утверждения коллективистской общности. Действительно, там, где человек теряет свою свободу, индивиду­альность и личность, где он не признается субъектом права, там он вновь как несвободное, незрелое, несовершеннолетнее существо становится объектом воспитания и перевоспитания в духе "идеа­лов" послушного "сочлена" коллектива, класса, "трудящихся", на­рода и т. д. Отсюда, кстати говоря, и облюбованная марксистскими идеологами тема разговоров о воспитании и перевоспитании всех и вся, особенно — о воспитательной роли "отмирающего" права. То

l

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

¹ Там же. С. 144.

² Там же. С. 145, 146.

³ Там же. С. 150.

⁴ Там же. С. 151.

⁵ Там же. С. 152.

ли спешат с "отмиранием" несуществующего права, то ли всерьез опасаются, что оно вдруг "отомрет", так и не довоспитав кого-то. Крайне большие надежды при этом, естественно, возлагаются на пролетарское уголовное право, точнее говоря — на карательную политику.

В русле развития таких воззрений Пашуканис выступал за то, чтобы "превратить наказание из возмездия и воздаяния в целе­сообразную меру защиты общества и исправления данной социаль­но опасной личности"¹.

Логика появления такой антиправовой позиции ясна и по­нятна: наказание как "возмездие и воздаяние" предполагает право, объективную правовую эквивалентность конкретного на­казания конкретному преступлению. И там, где нет права, его следует, по логике Пашуканиса, заменить мерами политико-ме­дицинской целесообразности, диктуемой "требованиями момен­та" и официально-властными представлениями о социальной (т. е. классовой!) опасности каждого отдельного "члена коллек­тива" с точки зрения всемирно-исторического движения всего "коллектива" к коммунизму.

Решение этой "громадной организационной задачи" сделает, по словам Пашуканиса, "излишними судебные процессы и судеб­ные приговоры, ибо когда эта задача будет полностью разрешена, исправительно-трудовое воздействие перестанет быть простым "юридическим следствием" судебного приговора, в котором зафик­сирован тот или иной состав преступления, но сделается совершен­но самостоятельной общественной функцией медицинско-педагоги-ческого порядка. Нет никакого сомнения, что наше развитие идет и будет идти дальше по этому пути"².

В подтверждение таких тенденций Пашуканис отмечал, что уже в Руководящих положениях по уголовному праву Наркомюста РСФСР 1919 г. был отвергнут принцип виновности как основание для наказания, да и само наказание трактовалось не как возмездие за вину, но как оборонительная мера. Без понятия вины обходится и УК РСФСР 1922 г. А в основных началах уголовного законода­тельства Союза ССР вместо термина "наказание" фигурируют "меры социальной защиты" судебно-исправительного характера. От этих, во многом декларативно-терминологических изменений, по мнению Пашуканиса, надо идти дальше по пути реального, а не словесного преодоления таких правовых форм, конструкций и принципов, как вина, состав преступления, ответственность, вменяемость, сораз­мерность (эквивалентность) наказания тяжести преступления, уго-ловно-процессуальные гарантии и т. д. "Нелепая форма эквива­лентности", утверждал он, противоречит "разумной цели защиты

¹ Там же. С. 176.

² Там же. С. 176—177.

218 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

общества или перевоспитания преступника"¹. Формальный прин­цип эквивалентности (за равную вину — равная мера наказания) отвергается им именно как правовой принцип: "Эта бессмыслица есть не что иное, как торжество правовой идеи, ибо право есть применение одинакового масштаба и не заключает в себе ничего большего"².

Вместе с принципом эквивалентности ненужной оказывается и идея ответственности, т. е. эквивалентного наказания. Что же ка­сается "юридического понятия вины", то оно "не научно, ибо оно прямым путем ведет к противоречиям индетерминизма"³. Выходит, если человека без вины бросить в тюрьму или расстрелять, то с детерминизмом все будет в порядке?

Одобряя как образец "целесообразность наказания в педагоги­ке", где вменяемыми (и подлежащими наказанию) считаются и дети, психически ненормальные и т. д., Пашуканис сожалеет, что "уго­ловное право пользуется понятием вменяемости как условием на­казания не в том единственно ясном смысле, в каком его устанав­ливают научная психология и педагогика"⁴.

Свои нападки Пашуканис направляет и против известного гу­манистического принципа, образующего фундамент цивилизован­ного уголовного права: "nullum crimen, nulla poena sine lege" (нет преступления, нет наказания, если это не предусмотрено в законе).

Идеи, позаимствованные у ряда представителей социологиче­ского и антропологического направлений в криминалистике, он край­не радикализирует в духе коммунистического отрицания права во­обще. Вина, преступление и наказание как "формы буржуазного сознания", опирающиеся на товарные отношения, не могут быть преодолены в буржуазном обществе. Данное обстоятельство Пашу­канис отмечает с чувством классового и исторического превосход­ства над буржуазным социологом Ван-Гамелем, высказавшимся за очищение криминалистики от этих "предрассудков". "Преодоление этих отношений на практике, т. е. революционная борьба пролета­риата и осуществление социализма, — вот единственный путь рас­сеять эти миражи, ставшие действительностью"⁵.

В духе реализации таких последовательно антиправовых ус­тановок и должна быть, по его мысли, осуществлена в стране ре-

¹ Там же. С. 173.

² Там же. С. 181, сноска 20. Пашуканис здесь, в горячке правового нигилизма, "за­бывает", что право — это не просто "одинаковый масштаб", а такой одинаковый масштаб, по которому индивиды одинаково свободны, равны, независимы и защи­щены от того произвола и насилия, которые он идеологически обосновывает своей яростной войной против права и правовых гарантий личной безопасности. Он и сам рьяно рыл ту глубокую яму, в которую позже и попал.

³ Там же. С. 171.

⁴ Там же. С. 171. 180, сноска 180.

⁵ Там же. С. 175—176.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

форма уголовного права и процесса. В этой связи он критически замечает: "Уголовный кодекс сам по себе и та судебная процедура, для которой он создан, пропитаны насквозь юридическим началом эквивалентности воздаяния"¹.

Борьба против права имеет свою логику, которая приводит Пашуканиса к отрицанию не только основных юридических прин­ципов в сфере уголовного права и процесса, но и вообще особенной части Уголовного кодекса. "Наконец, — спрашивает он своих не столь радикальных соратников в борьбе против права, — зачем нужна вся особенная часть Кодекса, если дело идет только о мерах социальной (классовой) защиты? В самом деле, последовательное проведение принципа охраны общества требовало бы не зафикси-рования отдельных составов преступления (с чем логически связа­на мера наказания, определяемая законом или судом), но точного описания симптомов, характеризующих общественно опасное со­стояние, и разработки тех методов, которые нужно в каждом дан­ном случае применять для того, чтобы обезопасить общество"².

Здесь хорошо видно, как место вытесняемого права тут же занимает самый откровенный и грубый произвол, в какие бы меди­ко-психиатрические одежонки его ни наряжал Пашуканис. Кстати говоря, гнусная практика злоупотребления психиатрией в полити­ческих целях против инакомыслящих вполне укладывается в обос­новываемую Пашуканисом карательную конструкцию классовых мер борьбы против людей с "симптомами, характеризующими общест­венно опасное состояние".

Для Пашуканиса как марксистского идеолога отрицание пра­ва — это лишь необходимый момент в движении от капитализма к коммунизму. И он настолько поглощен этим моментом, что просто не замечает (или не хочет видеть), что отрицание права — это про­сто бесправие, насилие, несвобода, произвол. Он мечтает о неправо­вой карательной процедуре, которая выразится "целиком и без ос­татка в разумной, немистифицированной форме социально-тех­нических правил"³. Конечно, там, где нет права (после уничтоже­ния буржуазного права, в условиях диктатуры пролетариата), там карательная процедура, да и вся карательная политика осуществ­ляются (и могут осуществляться) лишь во внеправовых и антипра­вовых формах. Отсюда, однако, лишь следует, что социализм несо­вместим с правовыми формами также и в области карательной по­литики, но вовсе не вытекает, будто внеправовое насилие — это более разумная форма, чем уголовное право.

Обрисованный Пашуканисом переход от права (в данном слу­чае — от уголовного права) к неправу в виде социально-техниче-

¹ Там же. С. 177.

² Там же.

³ Там же. С. 175.

220 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ских правил, от правосудия — к репрессивной медико-психиатри­ческой диагностике симптомов классово опасного состояния со всей очевидностью демонстрирует полнейшее безразличие (и Пашука-ниса как идеолога, и оправдываемого им строя бесправия) к судь­бам живых людей — строителей коммунизма, актуальных и потен­циальных жертв внеправовой карательной политики. И это весьма показательно и "симптоматично" для всей правоотрицающей пози­ции Пашуканиса. "Из всех видов права, — замечает он, — именно уголовное право обладает способностью самым непосредственным и грубым образом задевать отдельную личность. Поэтому оно все­гда вызывало к себе наиболее жгучий, и притом практический, ин­терес. Закон и кара за его нарушение вообще тесно ассоциируются друг с другом, и, таким образом, уголовное право как бы берет на себя роль представителя права вообще, является частью, заменяю­щей целое"¹. А это для Пашуканиса означает лишь буржуазность и, следовательно, ненужность уголовного права: "Уголовное право, так же как и право вообще, есть форма общения эгоистических обособленных субъектов, носителей автономного частного интереса или идеальных собственников"².

С ликвидацией частной собственности и социализацией средств производства исчезает и частная, эгоистическая, автономная лич­ность, а вместе с ней и личность вообще, свободный и независимый индивид; частный человек социализируется вместе со всеми ос­тальными производительными силами, превращается в несамостоя­тельную, зависимую, несвободную частицу целого — классово по­нятого, организованного и защищаемого (на основе технических пра­вил, медицинской диагностики и политико-идеологической педаго­гики) "общества".

Такова в целом схема антиправовых рассуждений и построе­ний Пашуканиса, в рамках которых нет места для понимания и адекватной оценки роли и значения уголовного права и процесса (как, впрочем, и других отраслей права и права в целом) для защи­ты жизни, свободы, прав, интересов, безопасности людей как лю­дей — все равно, где, когда и в качестве кого они фигурируют по его идеологической схеме. Здесь хорошо видно, что этот радикаль­ный антигуманизм — лишь другое выражение правового ниги­лизма. У них общий корень — коммунистическое отрицание лично­сти, свободы, права, собственности.

Пашуканис (и марксизм в целом) прав, что пролетарское, ком­мунистическое уничтожение частной собственности неизбежно оз­начает одновременно отрицание и индивида как самостоятельного экономического, морального и правового субъекта, преодоление сво­бодной, равной и независимой личности, т. е. ликвидацию индиви-

¹ Там же. С. 160.

² Там же. С. 178.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

дуальной свободы, равенства и автономии людей в тех формах (эко­номических, юридических, моральных, религиозных и т. д.), в ка­ких исторически вообще были возможны свобода и равенство в человеческих отношениях до их пролетарско-коммунистического уничтожения. Ясно также, что после пролетарской революции, в условиях диктатуры пролетариата и строительства социализма все эти формы свободы и равенства (а вместе с тем и человек как инди­вид, личность) лишаются объективной почвы и реального смысла, а если и допускаются по нужде, как при нэпе, то с такими коммуни­стическими ограничениями и оговорками, что предстают лишь как видимость, политико-идеологически полезная фикция, вербальная конструкция, лишенная адекватного содержания.

Но пролетарско-коммунистическое "освобождение" от частной собственности по существу означает отрицание не только связан­ных с ней т. н. "идеологических", "иллюзорных" форм свободы, ра­венства, индивидуальности и т. д., но и вообще сути, содержания и субстанции этих форм — человеческой личности, индивида, свобо­ды, равенства, права, морали, религии как таковых. Так что "гря­дущее освобождение" — это лишь негативное "освобождение" от свободы, собственности, личности, права, морали и т. д., а не пози­тивное утверждение какой-то новой свободы.

Ведь свобода, равенство, право, собственность и т. д. имеют смысл лишь применительно к индивидам, личности, а там, где люди — не самостоятельные индивиды, не личности, а, как говорит Пашуканис, "сочлены коллектива", составные части класса и мас-г сы, там нет и не может быть ни свободы, ни права, ни равенства, ни собственности, ни моральности. Без индивида, без личности все это превращается в иносказание, в метафорические слова без адекват­ного смысла.

Поэтому остается — в духе общемарксистских установок и ожиданий — надеяться на появление в результате "перевоспита­ния человечества в духе коммунизма" какого-то ранее не виданно­го существа, которое, потеряв свое собственное "я" и свою лич­ность, каким-то чудом оказывается свободным и всесторонне раз­витым индивидом.

Пашуканис, следуя за Марксом, берет за основу не официаль­ный закон, не "норму как внешнее авторитетное веление", а юри­дическое отношение, содержание которого дано самим экономиче­ским отношением, поэтому "законная" форма этого юридического отношения расценивается им как "один из частных случаев"¹. Чис­то теоретически, поясняет он, "правовое общение может быть кон­струировано как обратная сторона менового отношения"². Но для практической реализации правового общения требуется наличие

¹ Там же. С. 88. ^! Там же. С. 154.

8—160

222 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

"более или менее твердо установленных общих шаблонов, разрабо­танной казуистики и, наконец, особой организации, которая при­меняла бы эти шаблоны к отдельным случаям и обеспечивала бы принудительное выполнение решений"¹.

Право, следовательно, — продукт меновых отношений, а не порождение государства и законодательства, хотя и нуждается в них. В целом о потребностях практической реализации уже налич­ного (формируемого в меновых отношениях) права Пашуканис пи­шет так: "Наилучшим образом эти потребности обслуживаются го­сударственной властью, хотя нередко правовое общение обходится и без содействия последней, на основе обычного права, доброволь­ных третейских судов, самоуправства и т. д."².

С этих экономико-материалистических позиций Пашуканис критиковал различные буржуазные (естественноправовые, психо­логические, нормативистские и т. д.) концепции права.

Призывая марксистских авторов к использованию положений Маркса о взаимосвязях формы товара и формы права не только для критики буржуазной юридической идеологии, но и для изуче­ния правовой надстройки как объективного явления, Пашуканис отмечал: "Этому препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, которые занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным при­знаком правовых явлений бесспорно считался момент принудитель­ного социального (государственного) регулирования"³.

Так, он критикует юридико-позитивистский подход Бухарина и находившегося под его влиянием И. Подволоцкого. Анализируя взгляды Зибера и Реннера, Пашуканис замечает: "Аналогичное определение права как принудительных норм, издаваемых госу­дарственной властью, мы находим у Бухарина. Отличие Бухарина от Зибера и в особенности от Реннера заключается в том, что пер­вый усиленно подчеркивает классовый характер государственной власти и, следовательно, права"⁴.

Сходные представления о праве развивал и ученик Бухарина Подволоцкий, определявший право следующим образом: "Право представляет собой систему принудительных социальных норм, отражающих экономические и другие общественные отношения данного общества, норм, вводимых и охраняемых государственной властью господствующего класса для санкционирования, регули­рования и закрепления этих отношений и, следовательно, закреп­ления господства данного класса"⁵.

¹ Там же.

² Там же.