Мэй припарковалась, заглянула во двор через сетчатую ограду и никого не увидела — только ветхую будку проката, ряды каяков и падлбордов. Постояла, надеясь разглядеть силуэт Мэрион в трейлере, — увы. Свет внутри тусклый, розоватый; в трейлере никого.
Мэй вышла на крошечный пляж и постояла, глядя, как лунный свет рябит на недвижной глади Залива. Села. Торчать здесь смысла нет, но домой не хотелось. В голове сплошной Мерсер — гигантская младенческая рожа, и все это говно, которое он наговорил сегодня вечером — и каждый вечер говорил. В последний раз я пыталась ему хоть как-то помочь, уверенно сказала себе Мэй. Он — ее прошлое, вообще прошлое, антиквариат, скучный безжизненный объект, который можно забыть на чердаке.
Она встала, подумала, что надо бы вернуться и поработать над своим ИнтеГра, и тут увидела нечто странное. У дальней стены ограды, снаружи, шатко накренившись, стояло что-то крупное. То ли каяк, то ли падлборд; Мэй кинулась туда. Каяк, разглядела она, — прислонился к ограде с внешней стороны, рядом весло. Непонятно, чего это он так стоит; она никогда не видела, чтобы каяки ставились вертикально, Мэрион наверняка не одобрит. Видимо, кто-то вернул каяк после закрытия и подтащил поближе к эллингу — других объяснений Мэй не находила.
Надо бы хоть положить его на землю — нехорошо, если ночью упадет сам. Так Мэй и сделала, осторожно опустила каяк на песок, сама удивилась, до чего он легкий.
Тут ее посетила идея. До воды всего тридцать ярдов — она запросто его доволочет. Это воровство — одолжить каяк, который уже кто-то одолжил? Она же не через забор его тащит; она просто тянет время, которое уже кто-то растянул. Она вернется через пару часов, никто ничего и не заметит.
Мэй сунула весло в каяк и проволокла его несколько футов, примериваясь к ощущениям. Так воровство или нет? Если б Мэрион узнала, она бы, конечно, поняла. Мэрион — вольная душа, а не зануда в клетке; пожалуй, она из тех, кто на месте Мэй поступил бы так же. Ответственности Мэрион не обрадуется, но с другой стороны, какая ответственность? Как привлечь Мэрион к ответственности, если каяк взяли без ее ведома?
Мэй уже выбралась на берег, нос каяка сунулся в воду. И тогда, почуяв, как колышется вода под каяком, как течение вырывает каяк у нее из рук, манит на простор, Мэй поняла, что пойдет до конца. Одна беда — придется выйти без спасжилета. Предыдущий каякер перебросил его через ограду. Но вода так спокойна — если держаться поближе к берегу, Мэй ничего не грозит.
Впрочем, помчавшись по воде, почувствовав плотное стекло Залива внизу, она решила, что на мелководье не останется. Этой ночью она доберется до Синего острова. Ангельский остров — это попроще, туда все постоянно мотались, но Синий остров странен, иззубрен, вечно безлюден. Мэй улыбнулась, вообразив себя на Синем острове; заулыбалась шире, представив Мерсера и как удивленно вытянется его самодовольное лицо. Мерсер слишком жирный, в каяк не поместится, и чересчур ленив — даже с пристани не слезет. Этому человеку скоро тридцатник, а он мастерит роговые люстры и читает нотации о выборе жизненного пути ей — ей, сотруднице «Сферы»! Да он издевается. А Мэй — одна из Т2К, быстро восходит по карьерной лестнице и к тому же храбра, способна выйти ночью на каяке в черные воды Залива, исследовать остров, который Мерсер увидит разве что в телескоп, сидя на жопе толще мешка картошки и обмазывая серебряной краской звериные органы.
Курс ее был проложен без всякой логики. Она понятия не имела, каковы течения в глубине Залива и мудро ли близко подбираться к танкерам, что ходили неподалеку, особенно если учесть, что в темноте они ее не разглядят. И, может, когда она попадет на остров или в его окрестности, зыбь не позволит ей вернуться. Но ее толкала вперед нутряная сила, мощная и рефлекторная, как сон, и Мэй знала, что не сдастся, пока не доберется до Синего острова — или пока ее не остановят. Если не поднимется ветер и не взволнуется вода, Мэй доберется.
Гребя за яхты и пирсы, она глянула на юг, сощурилась, отыскивая баржу, где живут мужчина и женщина, но далекие силуэты расплывались, да и вряд ли там в такую поздноту горит свет. Держась курса, стремительно разрезая воду, Мэй устремилась за яхты на якорях, в круглое брюхо Залива.
За спиной раздался всплеск, Мэй обернулась и в каких-то пятнадцати футах разглядела черную тюленью голову. Подождала, пока тюлень нырнет, но он не нырял, разглядывал ее. Она отвернулась и погребла к острову, а тюлень поплыл следом, словно тоже хотел посмотреть. Может, он доплывет с ней до места или направляется к скалам поблизости от острова — проезжая в вышине по мосту, Мэй не раз видела, как тюлени там загорают. Но когда она снова обернулась, зверь исчез.
Вода не волновалась, хотя Мэй уже далеко заплыла. Там, где обычно качало, где воду трепал океанский ветер, сегодня Залив хранил невозмутимость, и каяк летел дальше. Через двадцать минут Мэй была на полпути к острову — так, во всяком случае, ей казалось. Расстояние толком не оценишь, особенно ночью, однако остров на глазах рос, проступили очертания скал, которые она раньше не замечала. На вершине что-то вспыхнуло — засеребрилось отражением луны. На черном прибрежном песке — явные обломки окна. Вдалеке, в устье Золотых Ворот загудел туманный горн. Всего несколько миль, а туман там, наверное, густой, хотя здесь ночь ясна, луна ослепительна и почти полна. Луна диковинно блистала на воде, так ярко, что Мэй щурилась. Подумала про скалы возле острова, где видела тюленей и морских львов. Застанет она зверей или они, завидев ее, сбегут? Налетел ветер с запада, тихоокеанский ветер, что перемахнул через холмы, и минутку Мэй посидела неподвижно, прикидывая скорость. Если ветер усилится, придется поворачивать назад. До острова теперь ближе, чем до берега, но если закачает, опасность будет чересчур велика — одна, без спасжилета, на каяке. Но так же внезапно ветер стих.
Громкое ворчание привлекло ее внимание к северу. Приближалось судно, какой-то буксир. На крыше рубки Мэй разглядела огни, белый и красный, — патруль, береговая охрана, скорее всего, и они близко, вполне могут ее разглядеть. Если сидеть и дальше, силуэт мигом ее выдаст.
Она растянулась по каяку, надеясь, что если они и заметят очертания, решат, что это скала, бревно, тюлень или просто широкая черная рябь прошла по серебристому блеску. Мотор ревел громче, Мэй ждала, что с минуты на минуту ее зальет ослепительным сиянием, но вскоре судно прошло мимо, а Мэй осталась незамеченной.
Последний рывок к острову оказался так скор, что Мэй усомнилась в своем глазомере. Совсем недавно была на полпути, а уже мчится к островному пляжу, словно под мощным попутным ветром. Она соскочила с носа, и ее объяла белая ледяная вода. Мэй торопливо оттащила каяк на берег, целиком выволокла из воды на песок. Уложила параллельно берегу и подперла крупными камнями по бокам, вспомнив, как однажды стремительный прилив чуть не унес каяк в Залив.
Выпрямилась, тяжело дыша, — силачка, великанша. Как это странно — очутиться здесь. Поблизости мост; переезжая его, она видела этот остров сто раз и ни единожды не замечала здесь ни души, ни человека, ни зверя. Никто не смел или никто не интересовался. Откуда в ней такое любопытство? Пожалуй, попасть сюда вот так — единственный или, по крайней мере, лучший способ. Мэрион ее бы не отпустила, слишком далеко, послала бы за ней моторку — найти и вернуть. И, кажется, береговая охрана обычно не рекомендует сюда приплывать? Может, остров — частная собственность? Все эти вопросы и тревоги сейчас не имели значения: темно, никто не видит Мэй, никто не узнает, что она здесь была. А она запомнит.
Она обошла остров по периметру. С юга он был опоясан пляжем, который затем уступал место голому утесу. Мэй задрала голову, не нашла, за что уцепиться, а внизу пенился прибой, и она вернулась; склон был неровный и скалистый, берег ничем не примечательный. Нашлась толстая полоса водорослей, усеянная крабьими раковинами и мусором, и Мэй причесала ее пальцами. Под луной водоросли фосфоресцировали — Мэй такое уже видела; они радужно переливались, точно светились изнутри. На миг ей почудилось, будто она стоит у водоема на самой Луне; все вокруг окрашено странной наоборотной гаммой. Все зеленое казалось серым, все синее серебрилось. Все, что представало взору, она видела впервые. И, едва подумав об этом, краем глаза заметила падающую звезду над океаном. Прежде она видела падающую звезду лишь однажды, и не была уверена, видит ли сейчас то же самое, — дуга света скрылась за черными холмами. Но что еще это может быть? Мэй посидела на пляже, глядя туда, где падала звезда, словно ждала другую, словно одна звезда предвещала звездный дождь.
Но она понимала, что оттягивает то, чего больше всего хотела, чем тут же и занялась, — полезла на невысокий пик этой островной скалы. Тропинки не было, и Мэй возрадовалась — никто или почти никто здесь до нее не бывал; она взбиралась, цепляясь за траву и корни, упираясь ногами в скальные обнажения. Раз остановилась, отыскав большую нору, почти круглую, почти правильную, прямо в склоне. Наверняка звериный дом, но Мэй не знала чей. Вообразила норы кроликов и лис, змей, кротов и мышей — все они равно возможны здесь и невозможны, — а затем полезла дальше, выше и выше. Оказалось несложно. Спустя несколько минут добралась до вершины, к одинокой сосне немногим выше самой Мэй. Постояла рядом, держась за шершавый ствол, огляделась. Увидела крошечные белые окошечки города в далекой дали. Посмотрела, как приземистый танкер тащит в океан целое созвездие красных огней.
Внезапно почудилось, что пляж внизу очень далек, и желудок совершил сальто-мортале. Мэй поглядела на восток — теперь ей видны были тюленьи скалы, где спали с десяток тюленей. Она посмотрела на мост — не Золотые Ворота, а тот, что поменьше, с текучим белым потоком машин, сплошным даже в полночь; интересно, видит ли кто ее человечий силуэт на фоне серебристого Залива. Фрэнсис однажды признался — мол, он и не знал, что под мостом есть остров. Большинство водителей и их пассажиров на нее и не взглянут, понятия не имеют, что она живет на свете.
Затем, еще цепляясь за костистый сосновый ствол, она заметила гнездо в кроне. Прикоснуться к нему не посмела — знала, что нарушит баланс его запахов, его конструкции, — но ужасно хотелось посмотреть, что внутри. Она взобралась на камень, надеясь оказаться выше гнезда, но не дотянулась — ничего не видно. А можно снять и посмотреть? На секундочку? Можно ведь, а потом она поставит гнездо назад. Нет. Ей хватало ума понять, что нельзя. Если снимет, погубит то, что внутри.
Она посидела лицом к югу, где виднелись огни, мосты, черные пустые холмы, отделявшие Залив от океана. Ей говорили, что несколько миллионов лет назад все это было под водой. Все эти мысы и острова были так глубоко, что едва ли сошли бы за донные гряды. За серебристым Заливом она разглядела двух птиц, каких-то цапель, что низко парили, направляясь на север, и она посидела еще, и мысли ее пустели. Она думала о лисах, что, вероятно, копошатся под нею в скале, о крабах, что прячутся под камнями на берегу, о людях в автомобилях, что мчатся в вышине, о мужчинах и женщинах на буксирах и танкерах, о людях, что прибывают в порты, покидают порты, вздыхают, всё уже повидав. Она угадывала все то, что, наверное, жило, стремилось куда-то или бесцельно дрейфовало вокруг под водяной толщей, но особо не вдумывалась. Достаточно сознавать миллионы возможных вариаций и утешаться, зная, что она не может узнать и никогда не узнает почти ничего.
* * *
Когда Мэй возвратилась на пляж Мэрион, там как будто все осталось по-прежнему. Вокруг ни души, в трейлере тусклый розоватый свет.
Мэй выпрыгнула на берег, ступни зашуршали, погрузившись в песок; она выволокла каяк из воды. Ноги ныли, и она остановилась, уронила каяк и потянулась. Закинув руки за голову, взглянула на стоянку, различила свою машину, но рядом стояла еще одна. И когда Мэй посмотрела на эту другую машину и подумала, не Мэрион ли вернулась, ослепительно вспыхнул белый прожектор.
— Не двигаться! — взревел голос в мегафон.
Она инстинктивно отвернула лицо.
Голос в мегафоне опять взревел:
— Стоять! — Теперь он истекал злобой.
Мэй шатко застыла, на миг встревожилась, что долго так не простоит, но долго и не пришлось. Две тени ринулись к ней, грубо заломили руки и сковали наручниками за спиной.
Мэй сидела сзади в патрульной машине, и полицейские, слегка успокоившись, размышляли, не врет ли Мэй — мол, она постоянный клиент, член клуба, просто запоздала с возвратом каяка. Они позвонили Мэрион, и та подтвердила, что Мэй клиент, но когда ее спросили, правда ли Мэй брала сегодня каяк и опоздала, Мэрион ответила, что сейчас приедет, и бросила трубку.
Она приехала спустя двадцать минут, на пассажирском сиденье винтажного красного пикапа — за рулем какой-то бородач, растерянный и злой. Мэрион зашагала к полицейским, и увидев, как ее шатает, Мэй сообразила, что Мэрион пила, да и бородач наверняка пил с ней за компанию. Он остался в машине и выходить не пожелал.
Когда Мэрион приблизилась, Мэй перехватила ее взгляд; увидев Мэй в наручниках, на заднем сиденье патрульной машины, та тотчас протрезвела.
— Батюшки светы, — сказала она, кинувшись к Мэй. Обернулась к полицейским: — Это Мэй Холланд. Она постоянно берет каяки. Она может тут делать что хочет. Это как все вышло? Что происходит?
Полицейские объяснили, что получили два независимых сообщения о возможной краже.
— Позвонил гражданин, пожелавший остаться неизвестным. — И посмотрели на Мэрион в упор: — А второй сигнал поступил с одной из ваших же камер, мисс Лефевр.
* * *
Мэй толком не спала. На адреналине всю ночь ходила из угла в угол. И как ей ума-то хватило? Она же не воровка. А если б Мэрион ее не выручила? Мэй лишилась бы всего. Пришлось бы звонить родителям, чтоб ее вытащили, и прости-прощай работа в «Сфере». Мэй в жизни не штрафовали за превышение скорости, она ни разу не попадала ни в какие передряги — а тут взяла и сперла каяк за тысячу баксов.
Но все закончилось, и при расставании Мэрион даже велела Мэй приходить еще.
— Я знаю, что тебе будет неловко, но ты, пожалуйста, приезжай. Иначе я тебя сама отыщу.
Мэрион понимала, что Мэй будет так сожалеть, так стыдиться, что больше не захочет ее видеть.
Но после нескольких часов прерывистого сна Мэй, как ни странно, проснулась освобожденной, словно очнулась от кошмара и поняла, что на самом деле его не было. Лист снова чист; она пошла на работу.
Залогинилась в половине девятого. ИнтеГра — 3 892. Она работала все утро, с необычайной сосредоточенностью, возможной лишь в первые часы после почти бессонной ночи. Временами всплывали воспоминания — безмолвное серебро воды, одинокая сосна на острове, ослепительный свет патрульной машины, ее пластмассовая вонь, идиотский разговор с Мерсером, — но они блекли, или она сама их затушевывала; тут, однако, на второй монитор прилетело сообщение от Дэна: «Пожалуйста, зайди ко мне срочно. Джаред прикроет».
Она кинулась к нему в кабинет, а когда прибежала, Дэн уже поджидал ее в дверях. На лице его нарисовалось некое удовлетворение — молодец, поспешила. Он закрыл дверь, они оба сели.
— Мэй, ты понимаешь, о чем я хочу поговорить?
Проверяет? Хочет посмотреть, соврет ли она?
— Прости, я не знаю, — рискнула Мэй.
Дэн медленно моргнул:
— Мэй. Последний шанс.
— О том, что было ночью? — спросила она. Если он не знает про полицию, она сочинит что-нибудь другое — придумает, что случилось в нерабочие часы.
— Именно. Мэй. Дело очень серьезное.
Он знает. Господи боже, он знает. Где-то в глубинах сознания всплыла догадка: «Сферу» наверняка оповещают всякий раз, когда сотруднику предъявляют обвинение или допрашивают в полиции. Это же логично.
— Но обвинения не предъявили, — возразила она. — Мэрион все объяснила.
— Мэрион — это владелица проката?
— Да.
— Мэй, но мы ведь оба понимаем, что совершено преступление, не так ли?
Мэй не придумала, что ответить.
— Я тебе помогу. Ты знала, что сотрудник «Сферы» Гэри Кац установил на этом пляже камеру «ВидДали»?
Сердце у Мэй ушло в пятки.
— Нет, не знала.
— И что сын владелицы Уолт поставил еще одну?
— Нет.
— Так. Начнем с того, что это прискорбно само по себе. Ты же периодически выходишь на каяке, да? Вот я вижу у тебя в профиле, что ты каякер. Джосия и Дениз говорят, что вы подробно об этом беседовали.
— Я только изредка беру каяк. Не выходила уже несколько месяцев.
— Но тебе не пришло в голову проверить «ВидДали» и посмотреть, что творится в Заливе?
— Нет. И зря. Но у меня это обычно получается спонтанно. Пляж по дороге от родителей, и я…
— А ты вчера была у родителей? — спросил Дэн, и по его тону сразу было понятно: если ответить да, он еще больше разозлится.
— Была. Просто на ужин ездила.
Дэн встал, отвернулся. Мэй слышала, как он дышит — раздраженно сопит.
У нее возникло отчетливое впечатление, что ее вот-вот уволят. Потом она подумала про Энни. Спасет ее Энни? На сей раз нет.
— Ладно, — сказал Дэн. — Значит, ты едешь домой, пропускаешь кучу ивентов, а на обратном пути заезжаешь в прокат после закрытия. Не говори мне, будто не знала, что он закрыт.
— Я догадывалась, но заехала проверить.
— И увидев каяк за забором, решила его забрать.
— Одолжить. Я член клуба.
— Ты съемку смотрела? — спросил Дэн.
Он повернулся к стенному монитору. Мэй ясно увидела лунный пляж, снятый широкоугольником. Метка внизу гласила, что съемка велась в 22:14.
— Тебе не кажется, что эта камера могла бы тебе пригодиться? — спросил Дэн. — Хотя бы условия на воде проверять? — Он не ждал ответа. — Теперь посмотрим на тебя.
Он перемотал на несколько секунд вперед, и Мэй увидела, как на пляже появилась ее темная фигура. Все было очень четко — как она удивилась, найдя каяк, как раздумывала и сомневалась, как затем быстро оттащила его к воде и погребла за границу кадра.
— Итак, — сказал Дэн, — как видишь, вполне понятно, что ты осознанно совершала нечто дурное. Человек, у которого давний уговор с Мардж или как ее, так себя не ведет. Я, конечно, рад, что вы сговорились, она подтвердила твою версию и тебя не арестовали, потому что иначе ты бы здесь уже не работала. Правонарушителям в «Сфере» не место. Но от всей этой истории меня откровенно тошнит. Вранье и мерзость. Поразительно, что вообще пришлось с этим столкнуться.
Мэй опять отчетливо померещилось, что ее увольняют, — аж воздух вибрировал. Но если так, зачем Дэн тратит на нее столько времени? И станет ли он увольнять сотрудника, которого наняла Энни? Энни ведь гораздо выше его по должности? Если Мэй и суждено узнать, что ее выгоняют, ей сообщит об этом Энни лично. И Мэй сидела, надеясь, что Дэн клонит к чему-то другому.
— Значит так. Чего здесь не хватает? — спросил он, тыча в застывшую картинку, на которой Мэй забиралась в каяк.
— Не знаю.
— Правда не знаешь?
— Разрешения взять каяк?
— Само собой, — отрубил он, — а еще?
Мэй покачала головой:
— Прости. Я не знаю.
— Ты всегда выходишь без спасательного жилета?
— Да нет, конечно. Но жилеты были за оградой.
— А случись с тобой плохое, боже упаси, что сталось бы с твоими родителями? А с Мардж?
— Мэрион.
— Каково ей было бы, Мэй? В мгновение ока ее прокату конец. Все, труба. И она ведь кого-то нанимает. Все они остаются без работы. Пляж закрывается. Каякинг в Заливе, в целом этот бизнес, идет ко дну. И все из-за твоей опрометчивости. Из-за твоего эгоизма, уж прости за прямоту.
— Я понимаю, — сказала Мэй; правда колола глаза. Она думала только о себе. Ни о чем больше — только о том, чего сама хотела.
— Весьма прискорбно, потому что ты сильно росла. Твой ИнтеГра был целых 1 668. Коэффициент Конвертации и Чистая Розница — в верхней четверти. А тут вон что. — Дэн старательно вздохнул. — Это весьма огорчительно, однако многому нас учит. Я имею в виду — на уровне смены жизненного курса. Этот постыдный эпизод дал тебе шанс встретиться лично с Эймоном Бейли.
Мэй отчетливо ахнула.
— Да. Он заинтересовался, поскольку вся история пересекается и с его интересами, и вообще с миссией «Сферы». Хочешь побеседовать об этом с Эймоном?
— Да, — выдавила Мэй. — Конечно.
— Хорошо. Он очень ждет встречи. Сегодня в шесть вечера тебя отведут к нему в офис. Пожалуйста, предварительно соберись с мыслями.
* * *
В голове у Мэй грохотали обвинительные речи. Как она могла — рискнуть своей работой? Поставить лучшую подругу в неловкое положение? Поставить под удар отцовскую страховку? Она какая-то имбецилка, вот именно, но, может, к тому же шизофреничка? Что на нее нашло ночью? Кто вообще так поступает? Она вела дебаты сама с собой, а между тем лихорадочно трудилась, стараясь как-нибудь наглядно продемонстрировать свою преданность компании. Обработала 240 клиентских запросов — ее рекорд на сегодняшний день, — дала 1 129 ответов по «Сферическому опросу» и помогала нубам держаться курса. Общий рейтинг ячейки составил 98, чем она гордилась, хоть и понимала, что тут не обошлось без удачи и участия Джареда — он знал, что творится с Мэй, и тоже подключился. В пять вечера канал закрылся, и еще сорок пять минут Мэй работала над своим ИнтеГра, превратив 1 827 в 1 430, что потребовало 344 комментариев и постов, а также почти тысячи веселых и грустных смайликов. Она конвертировала 38 крупных тем и 44 мелкие, и ее Чистая Розница составила 24 050 долларов. Она не сомневалась, что все это будет замечено и одобрено Бейли, который острее прочих двух Волхвов переживал из-за ИнтеГра. Без четверти шесть ее окликнули. В дверях она увидела незнакомого человека лет тридцати. Подошла.
— Мэй Холланд?
— Да.
— Меня зовут Донтей Питерсон. Я работаю с Эймоном, он просил проводить тебя к нему. Готова?
Они шли той же дорогой, которой в свое время ее водила Энни; Донтей, сообразила Мэй по пути, был не в курсе, что она не впервые окажется у Бейли в офисе. Энни не просила хранить тайну до гроба, но раз не знает Донтей, значит, не знает и Бейли, а значит, и ей болтать не стоит.
Когда они вошли в длинный алый коридор, Мэй уже отчаянно потела. Из-под мышек по бокам текли щекотные ручейки. Ног она не чувствовала.
— Тут вот смешной портрет Трех Волхвов, — сказал Донтей у двери. — Племянница Бейли рисовала.
Мэй симулировала удивление, повосторгалась наивностью и грубой правдой.
Донтей взялся за крупный молоток-горгулью и постучал. Дверь открылась, пустоту заполнила улыбка Бейли.
— Привет! — сказал он. — Привет, Донтей, привет, Мэй. — Он улыбнулся шире, поймав себя на рифме. — Прошу.
Он был в хаки и белой рубашке — свежий, словно только что из душа. Мэй вместе с ним оглядела кабинет — Бейли чесал в затылке, будто стеснялся, что так замечательно тут устроился.
— Это мой любимый кабинет. Его очень немногие видели. Не то что я суперсекретничаю, просто некогда водить экскурсии. Видела раньше что-нибудь подобное?
Мэй хотела, но не могла сказать, что уже видела ровно этот кабинет.
— И близко нет, — ответила она.
С лицом Бейли что-то произошло — какой-то тик, уголок левого глаза и левый уголок рта дернулись друг к другу.
— Спасибо, Донтей, — сказал Бейли.
Донтей мимолетно улыбнулся и ушел, закрыв за собой тяжелую дверь.
— Итак, Мэй. Чаю? — Бейли стоял над антикварным чайным сервизом, из серебряного чайника узким штопором вился пар.
— С удовольствием.
— Черный? Зеленый? — с улыбкой спросил он. — Белый?
— Зеленый, спасибо. Но это необязательно.
Бейли деловито орудовал чайником.
— Давно ты знакома с нашей возлюбленной Энни? — спросил он, осторожно разливая чай по чашкам.
— Давно. Со второго курса колледжа. Уже пять лет.
— Пять лет! Это что же — тридцать процентов жизни! Мэй понимала, что он слегка округляет, но с готовностью хихикнула:
— Пожалуй. Давно.
Он вручил ей блюдце и чашку, жестом пригласил сесть. В кабинете стояли два кресла, оба кожаные и мягкие.
Бейли упал в кресло, громко вздохнув, и скрестил ноги врастопырку.
— Энни нам весьма дорога, а значит, и ты тоже. Судя по ее словам, ты можешь оказаться очень ценным членом нашего сообщества. Ты как считаешь, это правда?
— Что я могу оказаться ценным сотрудником?
Он медленно кивнул, подул на свой чай. Невозмутимо воззрился на Мэй поверх чашки. Она выдержала его взгляд, затем, на миг потерявшись, отвела глаза и опять увидела его лицо — теперь на обрамленной фотографии. На полке стоял официальный портрет семейства, черно-белый — три дочери сгрудились вокруг матери и Бейли, те сидят. Сын Бейли у него на коленях, в тренировочном костюме, с фигуркой Железного Человека в руке.
— Ну, я надеюсь, — сказала Мэй. — Я стараюсь изо всех сил. Мне ужасно нравится «Сфера», и я выразить не могу, как благодарна за предоставленные возможности.
Бейли улыбнулся:
— Хорошо. Это славно. Тогда скажи мне, как ты себя чувствуешь после этой ночи? — Он спросил так, будто ему взаправду любопытно — будто она может ответить как угодно.
Мэй обрела почву под ногами. Тут юлить не надо.
— Ужасно, — сказала она. — Почти не спала. От стыда вот-вот сблюю. — Она бы не выразилась так перед Стентоном, но Бейли, пожалуй, грубость оценит.
Он улыбнулся почти неуловимо и сменил тему:
— Мэй, позволь спросить. Ты бы вела себя иначе, если б знала, что на пристани стоят «ВидДали»?
— Да.
Бейли энергично кивнул:
— Ага. Как именно?
— Я бы так не поступила.
— Почему?
— Потому что меня бы поймали.
Он склонил голову набок:
— И все?
— Ну, я бы не хотела, чтоб меня увидели. Это было неправильно. Неловко.
Он поставил чашку на стол, сложил руки на коленях — кисти сплелись в нежном объятии.
— То есть в целом ты ведешь себя иначе, когда знаешь, что за тобой наблюдают?
— Конечно. Еще бы.
— И могут привлечь тебя к ответственности.
— Да.
— И остается запись. То есть когда и если твой поступок неизменно всем доступен. А видеозапись, скажем, существует вечно.
— Да.
— Хорошо. Помнишь ли ты мое июньское выступление о конечной цели «ВидДали»?
— Я знаю, что при полном покрытии «ВидДали» придет конец преступности.
Бейли как будто обрадовался:
— Именно. Верно. Обычные граждане — в данном случае Гэри Кац и Уолт Лефевр — потратили время, установили камеры и тем укрепили нашу всеобщую безопасность. На сей раз преступление было мелкое и, слава богу, без жертв. Ты цела. Бизнес Мэрион и вообще каякинг еще поживут. Но одна ночь твоего эгоизма могла поставить под удар все. Одно-единственное решение пускает почти бесконечные круги по воде. Согласна?
— Да. Я понимаю. Это вопиюще. — И Мэй снова упрекнула себя за ужасную близорукость: то и дело она рискует всем, что подарила ей «Сфера». — Мистер Бейли, я сама не верю, что такое сотворила. И я понимаю, вы сомневаетесь, что мне место в «Сфере». Но я хочу сказать, как высоко ценю свою работу и вашу веру в меня. Я хочу достойно за это отплатить. Я все исправлю, я готова на что угодно. Серьезно, на любую дополнительную работу — я все сделаю. Только скажите что.
Лицо Бейли разъехалось в улыбке — он ужасно забавлялся:
— Мэй, твоя работа не под угрозой. Ты здесь навсегда. И Энни тоже. Мне жаль, если ты хоть на секунду подумала иначе. Мы на веки вечные не хотим расставаться с вами обеими.
— Это очень приятно слышать. Спасибо, — сказала Мэй, но сердце у нее загрохотало сильнее.
Он улыбнулся, кивнул — мол, какое счастье, какое облегчение, что это мы уладили.
— Но вся история многому нас учит, правда?
Вопрос как будто риторический, но Мэй тоже кивнула, молча.
— Мэй, когда хороши секреты?
Мэй поразмыслила.
— Когда они берегут чужие чувства.
— Например?
— Ну, — растерялась она, — скажем, ты знаешь, что бойфренд твоей подруги ей изменяет, но…
— Что? Ты подруге не говоришь?
— Ладно. Плохой пример.
— Мэй, ты довольна, когда друзья что-то от тебя скрывают?
Мэй вспомнила россыпь мелкого вранья, которое она скормила Энни. Вранья не просто сказанного, но напечатанного, вранья вечного и неопровержимого.
— Нет. Но я понимаю, если они считают нужным скрывать.
— Интересно. Можешь вспомнить, как ты радовалась, когда твой друг что-то от тебя скрыл?
Мэй не смогла.
— Навскидку не могу. — Ее замутило.
— Ладно, — сказал Бейли. — Мы пока не можем придумать удачных секретов между друзьями. Перейдем к семьям. Хороши в семье секреты? Говоря теоретически, случалось ли тебе подумать: «Я знаю, где это хранить! В секрете от близких»?
Мэй подумала обо всем, что, вероятно, скрывают от нее родители, — многочисленные унижения, которые принесла с собой отцовская болезнь.
— Нет, — сказала она.
— У вас в семье секретов нет?
— Вообще-то, — сказала Мэй, — я не знаю. Но явно есть вещи, о которых родителям сообщать не станешь.
— А родители хотят их знать?
— Может быть.
— То есть ты лишаешь родителей того, чего они хотят. Это хорошо?
— Нет. Но, возможно, так лучше для всех.
— Для тебя так лучше. Для того, кто хранит секрет. Хорошо бы скрывать от родителей мрачные тайны. Или это секрет о твоем замечательном подвиге? И знание принесет родителям столько счастья, что сердце не выдержит?
