К альтруизму

Следующая часть моих эмпирических доводов требует ответа на во­прос о том, как именно люди достигают присущего им высокого уровня «альтруизма». Не претендуя на исчерпывающую полноту, я полагаю, что существует по меньшей мере три возможных варианта возникновения «альтруизма». Первый: подобно муравьям, мы могли быть абсолютно ге­нетически детерминированы к тому, чтобы быть «альтруистами». Мура­вьи, подобно другим общественным насекомым, действуют не размышляя и не принимая решений о своих действиях. Самки строят гнездо и добы­вают корм, будучи целиком запрограммированными и принуждаемыми к действию своей биологией. Я исхожу из того, что какова бы ни была истинная связь между человеческим в человеке и его биологией, мы, ко­нечно же, никоим образом не запрограммированы столь же жестко, как муравьи. Я не отрицаю полностью, что какие-то элементы человеческого альтруизма могли возникнуть из подобной формы - например, некоторые узы между родителями и детьми в нас запрограммированы, но в качестве общего принципа представляется ясным, что люди обладают свойством свободы, которого муравьи лишены.

Отмечу, что существуют очевидные причины, по которым муравьям не нужна свобода, присущая людям, и по которым она нужна именно лю­дям. Да просто потому, что, хотя генетический детерминизм является весьма эффективным способом производить потомство, он срабатывает только или когда среда обитания совершенно стабильна, или когда про­изводится достаточно большое количество потомства, чтобы позволить себе потерять значительную его часть. Например, муравьиная матка производит в буквальном смысле миллионное потомство, так что когда в неблагоприятных условиях гибнут тысячи рабочих особей, потеря боль­шого значения не имеет. Однако для людей, поскольку физиологически мы способны производить на свет лишь нескольких детей и они требуют усиленных родительских забот, потеря любого из них в биологическом смысле очень тяжела. Мы просто не можем себе позволить не заботить­ся о своем потомстве - по крайней мере потому, что биологически оно совершенно несамостоятельно и не способно справляться с жизненными трудностями. Следовательно, несмотря на то, что мы «альтруисты», этот первый вариант, связанный со слепым биологическим детерминизмом, не является, по-видимому, тем главным путем, по которому влекла нас эво­люция.

Вторым способом, каким мог возникнуть «альтруизм», является иная крайность, когда люди могли развиваться в существа со столь мощными вычислительными способностями, что, когда бы ни возникал вопрос о взаимодействии с себе подобными, мы могли бы вычислить, принесет или не принесет такое взаимодействие нам биологическую выгоду. Если я буду сотрудничать с вами, то, во-первых, во что это мне обойдется, во-вторых, какую пользу я извлеку из этого? Я произвожу простой (или, возможно, очень сложный) расчет, и, если сотрудничество с вами для меня более выгодно, я иду на него, но никак не иначе.

Опять-таки, я уверен, что до известной степени человеческий «альтруизм» возник на этом пути. Постоянно на протяжении всей жизни мы рассматриваем возможности, с которыми сталкиваемся, и принимаем решения, вступать нам или не вступать в те или иные отношения. Од­нако и в этом случае есть веские основания, по которым этот вариант с супермозгом не был и не мог быть единственным или даже главным пу­тем, на котором возник человеческий «альтруизм». Причина этому на са­мом деле очень проста, а именно та, что, помимо биологических сложно­стей с возникновением таких мощных существ-вычислителей, в жизни чаще требуется не столько идеальное решение, сколько решение быст­рое и правдоподобное. Сколь часто в реальной жизни приходится прини­мать немедленные решения! Попытки найти идеальный выход могут обер­нуться потерей драгоценного времени. Так что к моменту, когда пра­вильное решение будет найдено, ситуация уже изменится и возникнут но­вые проблемы. Должен ли я удержать тебя и не дать перебежать улицу перед встречным транспортом? К тому времени, пока я разочту, что это был бы поступок в моих собственных интересах, что твоя признатель­ность оправдала бы и риск, и опасность, - твое изуродованное тело как раз уже может оказаться на мостовой. Мои надежды на будущую славу и благодарность погибли вместе с тобой.

Мы должны, таким образом, искать третий путь возникновения чело­веческого «альтруизма», и я полагаю, что, учитывая приведенные вариан­ты, ответ начинает проясняться. Нам нужно найти некий механизм, приводящий нас во взаимодействие, но не бездумным и слепым образом, а по крайней мере по достаточно действенным и прагматическим моти­вам. Эволюция не ищет совершенных решений. Иногда она дает плохие результаты, так что нам нужно найти всеобщий по способу действия ме­ханизм, даже если иногда он приводит к губительным результатам. Я полагаю, что мораль и есть этот третий путь. Иначе говоря, я хочу сказать, что подлинный альтруизм вполне может быть эволюционным от­ветом на потребность человеческих существ в «альтруизме». Я утверж­даю, что человеческий разум не «tabula a rasa», не пустой белый лист. Скорее в нас имеются врожденные диспозиции, или способности, которые склоняют нас думать и поступать таким образом, что эти мысли и по­ступки нацеливаются на то, чтобы способствовать нашей биологической пользе. Я не утверждаю, что биология наполняет нас врожденными идея­ми типа тех, которые подверг классической критике Джон Локк, тех, которые якобы приводят к ясному пониманию того, что (к примеру) «бог существует» или «2 + 2 = 4», или чего-то подобного. Я признаю, конечно, что внешняя среда, и в особенности среда детства, решающе важна в конечном итоге для формирования того, как мыслит и действует зрелый человек. Тем не менее я все-таки хочу сказать, что, согласно современ­ным эволюционным представлениям, на то, как мы мыслим и действуем, оказывает тонкое, на структурном уровне, влияние наша биология. Спе­цифика моего понимания социального поведения может быть выражена в утверждении, что эти врожденные диспозиции побуждают нас мыслить и действовать моральным образом. Я полагаю, что, поскольку действовать сообща и быть «альтруистами» - в наших эволюционных интересах, по­стольку биологические факторы заставляют нас верить в существование бескорыстной морали. То есть: биологические факторы сделали из пас альтруистов.

Таковы эмпирические доводы в пользу биологической эволюции мо­рального чувства человека. Обратите внимание, в каком именно смысле я считаю, что мы суть продукты нашей биологии и управляемся ею, а в каком смысле это не так. Я бы сказал, что мы биологически и ге­нетически детерминированы к тому, чтобы обладать определенными спо­собностями, или диспозициями. Эти способности, или диспозиции, про­являют себя в сфере сформировавшейся мысли и действия в виде моральных норм. Я не отрицаю, что какой-нибудь безрассудный генетик мог бы попытаться переделать эти нормы, но, если оставить все как есть, то, я полагаю, моральные нормы суть такая же часть нашей био­логии, как руки, глаза, зубы и все остальное. Более того, я не отрицаю, что точно так же, как особенности того языка, на котором мы говорим, являются функцией от особенностей нашей среды обитания, так же и те особенности, с которыми функционирует наша мораль в каждом конкрет­ном обществе, - суть следствия привходящих факторов среды. Возможно, что точно так же, как лишенный общения ребенок остается немым, ребе­нок, поставленный в полностью асоциальные условия, мог бы и не обна­ружить никаких моральных склонностей. Но, очевидно, в нормальных условиях этого не происходит. При нормальных обстоятельствах мораль­ные способности обнаруживают себя.

Далее, точно так же, как мы, люди, свободны: говорить или же хра­нить молчание, мы свободны совершать морально ответственные поступ­ки или же воздерживаться от них. Функция моральных способностей со­стоит в установлении граничных норм, на основе которых мы ориентиру­емся и поступаем. Иногда мы делаем то, что считаем правильным, а иног­да — то, что правильным не считаем; но из того только, что иногда мы не делаем того, что считаем правильным, еще не следует, что мы пере­стали считать это правильным. Мы просто не сделали того, что должны были сделать. Мы - свободные существа в этом решающе важном смыс­ле. Таково, как я уже говорил, то свойство свободы, обладанием которым мы превосходим слепо детерминированных общественных насекомых.