Не всякий переплывет Вятку со связанными ногами и руками

47-летний житель Кирово-Чепецка Анатолий Дормачев при большом стечении зевак переплыл Вятку на самом бурном отрезке реки. Ноги спортсмену связали, а руки он сцепил за спиной. Вятский Гудини плыл на животе, делая движения, напоминающие стиль баттерфляй. На всем пути следования Анаголия для страховки сопро­вождала лодка с гребцами. Через одиннадцать минут отважный пловец преодолел дистанцию более 300 мет­ров и вышел на берег, передают Европейско-Азиатские новости.

Как функционально-смысловой тип речи сообще­ние отличают лаконизм изложения, информативная насыщенность, строгая композиция.

Сообщения не ограничиваются газетной речью или радио, телевидением. Они возможны и в историче­ской литературе. Вот характерная иллюстрация из ис­тории осады Троицкого монастыря поляками (пример В.В. Одинцова):

Получив решительный отказ сдать крепость, паны 30 сентября сделали попытку взять ее приступом. Напа­дение было произведено сразу с четырех сторон, но было отбито с большим уроном для нападающих. Сапега окон­чательно убедился, что без правильной осады взять кре­пость невозможно, и с 3 октября предпринял продолжав­шийся более шести недель почти непрерывный обстрел монастыря. Подготовляя штурм крепости, интервенты по­вели подкоп против наугольной, так называемой Пятницкой башни.

В этом тексте говорится только о самых существен­ных моментах осады. Но если добавить сюда детали, подробности менее существенные, то сообщение пре­вратится в хорошо знакомое нам повествование.

Напишите об одном и том же событии в форме повест­вования-рассказа и в форме сообщения.

Рассуждение

"Рассуждение... имеет целью выяснить какое-нибудь понятие, развить, доказать или опровергнуть какую-нибудь мысль". Так определяет рассуждение старая "Теория словесности".

С логической точки зрения рассуждение — это цепь умозаключений на какую-нибудь тему, изложенных в последовательной форме. Рассуждением называется и ряд суждений, относящихся к какому-либо вопросу, которые следуют одно за другим таким образом, что из предшествующих суждений необходимо вытекают другие, а в результате мы получаем ответ на постав­ленный вопрос. Итак, в основе рассуждения лежит умо­заключение, например:

Все лягушки — амфибии.

Все амфибии — позвоночные.

Все лягушки — позвоночные.

Однако умозаключение редко встречается в речи в чистом виде, чаще оно выступает в форме рассуж­дения. В.В. Одинцов различает две разновидности рас­суждения. В первой из них понятия и суждения свя­зываются между собой непосредственно (но не в форме силлогизма — в этом и сходство и отличие рассуж­дения и умозаключения), например:

И еще одно важное обстоятельство. Если сейчас не­плохо изучены способы кодирования наследственных свойств, то о путях, связывающих код с конкретными фенотипическими признаками (особенно морфологическими), известно гораздо меньше. Пока дело обстоит так, при­ходится быть осмотрительными в суждениях о том, что может быть, а чего не может быть в наследственности. Ведь наследственность — это не только код, но и счи­тывающий механизм.

Во второй разновидности рассуждения понятия, суждения соотносятся с фактами, примерами и т. п. Вот характерный пример:

Стремление к равновесию — один из главных зако­нов развития окружающего нас мира. Нарушение хотя бы одного звена в цепи вызывает ответную реакцию всех связанных воедино компонентов. Рост народона­селения в бассейнах рек, увеличение посевных площа­дей приводят к росту водопотребления, сокращению реч­ного стока, что ведет к понижению уровня моря, что в свою очередь вызывает повышение солености морской воды, осолонение нерестилищ, следовательно, сокраще­ние уловов рыбы и т. д. Связи эти многозначны, имеют множество побочных сцеплений.

Как можно судить даже по нашим примерам, ос­новная сфера использования рассуждений — научная, научно-популярная речь. И это естественно, ибо здесь и приходится чаще всего доказывать, развивать, под­тверждать или опровергать мысль.

Однако широко встречается рассуждение и в ху­дожественной литературе, особенно в интеллектуаль­ной, психологической прозе. Герои литературных про­изведений не только действуют, совершают те или иные поступки, но и рассуждают— о жизни, смер­ти, смысле бытия, Боге, морали, искусстве. Темы по­истине неисчерпаемы. И способ, манера рассуждения, его предмет, с одной стороны, несомненно, харак­теризуют героя, с другой стороны, позволяют авто­ру выразить очень важные мысли, дополнить художе­ственное изображение концептуальной информацией, и таким образом читатель получает, можно сказать, объемное представление: событие изображается и объ­ясняется, философски осмысливается. Замечателен в этом плане рассказ Л. Толстого "Рубка леса", где есть и яркое описание, повествование, и глубокое рассуж­дение. Вот одно из них:

Я всегда и везде, особенно на Кавказе, замечал осо­бенный такт у нашего солдата во время опасности умал­чивать и обходить те вещи, которые могли бы невыгод­но действовать на дух товарищей. Дух русского солда­та не основан так, как храбрость южных народов, — на скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме: его так же трудно разжечь, как и заставить упасть духом. Для него не нужны эффекты, речи, воинственные крики, пес­ни и барабаны для него нужны, напротив, спокойствие, порядок и (отсутствие всего натянутого. В русском, на­стоящем русском солдате никогда не заметите хвастовства, ухарства, желания отуманиться, разгорячиться во время опасности, напротив, скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, состав­ляют отличительные черты его характера. Я видел сол­дата, раненного в ногу, в первую минуту жалевшего только о пробитом новом полушубке, ездового, вылезающего из-под убитой под ним лошади и расстегивающего подпругу, чтобы взять седло. Кто не помнит случая при осаде Гергебиля, когда в лаборатории загорелась трубка начиненной бомбы и фейерверке? двум солдатам велел взять бом­бу и бежать бросить ее в обрыв, и как солдаты не бро­сили ее в ближайшем месте около палатки полковника, стоявшей над обрывом, а понесли дальше, чтобы не раз­будить господ, которые почивали в палатке, и оба были разорваны на части.

Рассуждение начинается с "личного" наблюдения автора (Я всегда и везде... замечал...), плавно вводя­щего следующее далее размышление в общий контекст рассказа. Затем идет уже обобщенная мысль-сентен­ция (Дух русского солдата не основан так...). И затем следует переход от обобщенно-характеризующего по­ложения к его детализации: дается перечисление черт русского солдата, раскрывающих его дух (спокойст­вие, любовь к порядку и т. д.). Далее размышление не­заметно переходит в повествование. Такова структу­ра рассуждения. Естественно вплетаясь в контекст, оно подчеркивает ведущую тему рассказа, которая раскры­вается и в образах, и в картинах, и в диалогах, и в описаниях, и в повествованиях. Эта тема — дух рус­ского солдата. Характерно, что в предшествующих гла­вах уже встречались элементы рассуждения, направ­лявшие внимание читателя на эту мысль. Так, глава II начинается словами: "В России есть три преобладаю­щие типа солдат"... Далее дается подробное описание черт каждого типа. В цитированном выше отрывке эта тема получает наиболее полное, концентрированное выражение в форме рассуждения, органично допол­няя художественно-эстетическую информацию и да­вая в итоге рельефное, объемное раскрытие темы.

По-видимому, художник нередко испытывает глу­бокую потребность в прямом, непосредственном вы­сказывании своих мыслей, взглядов, потребность не только художественно, но и философски осмыслить действительность. И тогда рождаются философские, эстетические отступления — рассуждения, как, напри­мер, знаменитое размышление Н.В. Гоголя о писателях:

Счастлив писатель, который мимо характеров скуч­ных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим вы­сокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенно­го строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям и, не касаясь зем­ли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы. Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди их, как в родной семье; а между тем да­леко и громко разносится его слава. Он окурил упои­тельным куревом людские очи, он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного че­ловека. Все, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжественной его колесницей. Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми други­ми гениями мира, как парит орел над другими высоко летающими. При одном имени его уже объемлются тре­петом молодые пылкие сердца, ответные слезы ему бле­щут во всех очах... Нет равного ему в силе — он бог! Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнув­шего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, — всю страшную, по­трясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характе­ров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скуч­ная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнув­шего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволно­ванных им душ, к нему не полетит навстречу шестнад­цатилетняя девушка с закружившеюся головою и герой­ским увлеченьем, ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного совре­менного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не признает современный суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенья незамечен­ных насекомых; ибо не признает современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл созданья; ибо не признает современный суд, что высо­кий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха! Не признает сего современный суд и все обратит в упрек и поношенье не­признанному писателю, без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посре­ди дороги. Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество.

И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громад­но несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый ужас и блистанье главы и почуют в смущенном трепете величавый гром других речей...

Рассуждения автора могут выражаться в форме глу­боких философских обобщений, сентенций, а иног­да и в форме шуточных заключений и выводов, как, например, размышления А.П. Чехова о чихании в рас­сказе "Смерть чиновника":

В один прекрасный вечер не менее прекрасный эк­зекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ря­ду кресел и глядел в бинокль на "Корневильские коло­кола". Он глядел и чувствовал себя на верху блажен­ства. Но вдруг... В рассказах часто встречается это "но вдруг". Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, ды­хание остановилось... он отвел от глаз бинокль, нагнулся и... апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и ни­где не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймей­стеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился.

Определение как функционально-смысловой тип ре­чи распространено преимущественно в научной литературе и заключается в том, что определяемое по­нятие соотносится с ближайшим родом, к которому оно принадлежит, при этом даются признаки (или при­знак), являющиеся особенными для данного понятия (видовое отличие).

Например:

Флотация — один из способов обогащения полезных ископаемых, основанный на принципе всплывания из­мельченных частей ископаемого на поверхность вместе с пузырьками воздуха

Определение раскрывается, развивается в объяс­нении. Вот, к примеру, объяснение понятия флота­ции:

Суть флотации в том, чтобы вынести на поверхность ванны тяжелые минеральные частички. Это делают воз­душные пузырьки, которые хорошо прилипают только к веществам полезным. А пустая порода идет на дно. Но вынести наверх "полезную" частицу мало, ее нужно еще удержать на плаву. И если бы у пузырьков не бы­ло прочных стенок и пенной одежды, если бы они лопа­лись, как лопаются обычные пузырьки воздуха, обога­тительные установки не могли бы работать.

Определение чаще встречается в научных текстах, объяснение — в научно-популярных, в языке массо­вой коммуникации. Но нередко они выступают совме­стно — определение сопрождается объяснением.

До сих пор мы рассматривали функциональные типы речи по отдельности. Однако реально, например в ху­дожественном произведении, очень редко встречаются чисто описательные или чисто повествовательные кон­тексты. Это можно было заметить и в приводивших­ся выше примерах. Гораздо чаще встречается совме­щение повествования и описания. Дополняя друг друга, они нередко сливаются настолько органично, что порой трудно их разграничить. Вот характерный пример. Кон­текст начинается повествовательным предложением и сразу переходит в описание:

Однажды, возвращаясь домой, я нечаянно забрел в какую-то незнакомую усадьбу. Солнце уже спряталось, и на цветущей ржи растянулись вечерние тени. Два ряда старых, тесно посаженных, очень высоких елей стояли как две сплошные стены, образуя мрачную красивую аллею.

Далее снова следует повествование:

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иглам, которые тут на вершок покрывали землю.

И далее снова описание:

Было тихо, темно, и только высоко на вершинах кое-где дрожал яркий золотой свет и переливал радугой в сетях паука. Сильно, до духоты пахло хвоей.

Затем опять действие, за которым следует описание.

Потом я повернул на длинную липовую аллею. И туг тоже запустение и старость, прошлогодняя листва пе­чально шелестела под ногами, а в сумерках между де­ревьями прятались тени (А.П. Чехов).

Как видим, элементы повествования и описания органически слиты. Без такого слияния текст приоб­рел бы протокольный характер. И. Р. Гальперин спра­ведливо считает, что синтез повествовательного и опи­сательного контекстов является характерной чертой языка художественной прозы.

Но что же определяет смену, чередование повест­вования и описания? Прежде всего образность изло­жения. Анализируя приведенный чеховский отрывок, И. Р. Гальперин пишет: "Читатель как бы идет вместе с персонажем и наблюдает сменяющиеся картины ок­ружающей природы. Эта образность достигается поч­ти достоверными временными и пространственными характеристиками, а также синэстетическим воздей­ствием — "сильно, до духоты пахло хвоей".

Описания-мазки не только создают художествен­ное изображение движения персонажа, но и в какой-то степени косвенно указывают на замедленный темп движения. В семантике слов нечаянно, забрел, незнакомую, как показывает И.Р. Гальперин, содержатся ком­поненты значения, выражающие осторожность, вни­мательность. Эти слова как бы предопределяют замед­ленный темп движения рассказчика, позволяющий останавливать взгляд на деталях незнакомой обстановки. Пространственный и временной параметры вплетены в повествовательно-описательный контекст:

а) движение в пространстве: возвращаясь домой, за­брел... в усадьбу, перелез через изгородь, по этой аллее, повернул на длинную липовую аллею; б) движение вре­мени: солнце уже пряталось, вечерние тени, было тихо, темно, в сумерках... прятались тени.

Смена функционально-смысловых типов речи (опи­сания, повествования, рассуждения) зависит от ин­дивидуальных склонностей писателя, от господству­ющих литературных представлений эпохи, от содер­жания произведения. Например, в рассказах Хемингуэя описание сравнительно редко, повествование дается чаще всего в виде фона, а преобладающее место за­нимает диалог. С другой стороны, в тех рассказах, в которых внимание читателя направляется на события, действия в их протекании, значительное место зани­мают повествование и описание.

Напишите рассуждение на любую тему сначала в науч­ном, а затем в публицистическом стиле.

1. Подготовьте реферат на тему: "Какие части речи (их формы) и виды предложений характерны для по­вествования, описания, рассуждения". См.: Горшков А. И. Русская словесность. — М., 1995. — С. 93—95.

2. Руководствуясь советами А.К. Михальской, автора книги "Основы риторики: От мысли к тексту" (М., 1996), опишите любой предмет, или расскажите ка­кую-нибудь историю, или составьте рассуждение на выбранную вами тему. См. в кн.: С. 182—192.

10. ТЕКСТЫ С РАЗЛИЧНЫМИ ВИДАМИ СВЯЗЕЙ

По характеру связи между предложениями все тек­сты можно разделить на три разновидности: 1) тек­сты с цепными связями, 2) тексты с параллельны­ми связями и 3) тексты с присоединительными свя­зями.

Разумеется, и здесь, как и в случае с функцио­нально-смысловыми типами речи, выделяемые типы текстов далеко не всегда встречаются в чистом виде. Реально, на практике, чаще распространены смешан­ные тексты, в которых преобладает тот или иной вид связи.

Тексты с цепными связями

Цепные связи используются во всех стилях языка. Это самый массовый, самый распространенный способ соединения предложений. Широкое использование цеп­ных связей объясняется тем, что они в наибольшей степени соответствуют специфике мышления, особен­ностям соединения суждений. Там, где мысль разви­вается линейно, последовательно, где каждое после­дующее предложение развивает предшествующее, как бы вытекает из него, цепные связи неизбежны. Их встречаем и в описании, и в повествовании, и осо­бенно в рассуждении, т. е. в текстах различных типов.

И все же для некоторых стилей цепные связи осо­бенно характерны.

Прежде всего характерны они для научного стиля. В научном тексте мы встречаемся со строгой после­довательностью и тесной связью отдельных частей тек­ста, отдельных предложений, где каждое последую­щее вытекает из предыдущего. Излагая материал, ав­тор последовательно переходит от одного этапа рас­суждения к другому. И такому способу изложения в наибольшей степени соответствуют цепные связи.

Рассмотрим отрывок из книги Л.С. Выготского "Мышление и речь":

Наше исследование, если попытаться схематически рас­крыть его генетические выводы, показывает, что в ос­новном путь, приводящий к развитию понятий, склады­вается из трех основных ступеней, из которых каждая снова распадается на несколько отдельных этапов, или фаз.

Первой ступенью в образовании понятия, наиболее часто проявляющейся в поведении ребенка раннего воз­раста, является образование неоформленного и неупо­рядоченного множества, выделение кучи каких-то пред­метов тогда, когда он стоит перед задачей, которую мы, взрослые, разрешаем обычно с помощью образования но­вого понятия. Эта выделяемая ребенком куча предме­тов, объединяемая без достаточного внутреннего родст­ва и отношения между образующими ее частями, пред­полагает диффузное, ненаправленное распространение значения слова, или заменяющего его знака, на ряд внешне связанных во впечатлении ребенка, но внутренне не объ­единенных между собой элементов.

Значением слова на этой стадии развития является не определенное до конца, неоформленное синкретиче­ское сцепление отдельных предметов, так или иначе свя­завшихся друг с другом в представлении и восприятии ребенка в один слитный образ. В образовании этого образа решающую роль играет синкретизм детского вос­приятия или действия, поэтому этот образ крайне не­устойчив.

Все предложения цитированного отрывка соединены цепными связями, преимущественно местоимениями, а среди последних преобладают связи с указательным местоимением этот, что далеко не случайно. Этим связям присуща особая прочность соединения, так как они сочетают лексический повтор с дополнительным указанием (этот) на обозначаемый предмет. Тесно и четко соединяя предложения, этот способ связи от­носится к наиболее экономным, так как позволяет не повторять все предшествующее словосочетание и в то же время вводить новые определения опорною слова (из трех основных ступеней — первой ступенью; кучи каких-либо предметов — эта выделяемая ребенком куча предметов и т.п.).

Другая особенность структуры научной речи, про­являющаяся и в анализируемом отрывке, состоит в том, что цепная связь предложений осуществляется, как правило, на их стыке. Особенно важно подчерк­нуть положение повторяющегося члена предложения в начале следующего предложения (в анализируемом отрывке это относится ко всем предложениям, кро­ме первого). Благодаря этому достигается непрерыв­ность и последовательность рассуждения. Каждый раз в начале нового предложения (кроме первого, откры­вающею рассуждение) мысль как бы возвращается к главному элементу предшествующего предложения, ко­торый становится отправным пунктом развития мысли в новом предложении. Расположение повторяющего­ся слова (или словосочетания) на стыке предложе­ний объясняется тем, что научная речь, как прави­ло, состоит из сложных предложений. При этом условии расположение общего члена смежных предложений в начале каждого последующего предложения важно с точки зрения ясности и четкости изложения. В про­тивном случае (при расположении соотносящихся чле­нов не на стыке предложений) понимание связей было бы затруднено.

Интересно отметить, что некоторые предложения анализируемого отрывка соединены двойными цеп­ными связями (второе и третье предложения). Это по­казывает особую важность для научной речи прочности соединения (сцепления) предложений.

Среди различных видов цепной связи по способу выражения наиболее широко распространены, как уже упоминалось, цепные местоименные связи (с указа­тельным местоимением этот), являющиеся наиболее точными, однозначными и нейтральными. Эта связь используется во всех видах научной речи, например:

В многочисленной категории существительных со значением лица во всех славянских языках богато пред­ставлена группа экспрессивно окрашенных названии лиц. Эти существительные, передавая различное отношение к называемому лицу, позволяют выражать широкую гамму чувств, начиная от снисходительно-ласкательного до пре­зрительно-уничижительного ("Исследования по эстети­ке слова и стилистике художественной литературы").

Довольно часто используется в научной литерату­ре и цепная связь посредством лексического повтора. Необходимость ее нередко вызывается требованиями терминологической точности изложения. Повторение слова (или словосочетания), обозначающего описыва­емое понятие, явление, процесс, часто оказывается более желательным, нежели различного рода сино­нимические замены:

Электромонтажная схема — это чертеж, на котором показано расположение деталей и соединение их меж­ду собой проводами. Отдельные детали на монтажной схеме не обозначаются условными знаками, а изобража­ются так, как они примерно выглядят (подробности кон­струкции обычно не показывают). Часто на монтажных схемах соединяющие провода изображают условно в виде линий. Лампы и другие электровакуумные и газоразряд­ные приборы не показывают, а изображают их панели (вид снизу). Схемы, представляющие собой нечто сред­нее между двумя описанными основными видами, обычно называют полумонтажными или принципиально-монтаж­ными. Они до некоторой степени отражают особенности и конструкции прибора и расположение его деталей, но вместе с тем в них используются условные знаки для всех или некоторых деталей. Электромонтажные схемы дополняют принципиальные, при проверке и ремонте прибора они позволяют быстро определить расположе­ние деталей и частей прибора.

В языке публицистики представлены все виды цеп­ной связи. Использование их зависит во многом от ха­рактера текста, от жанра. Но наиболее характерны­ми, наиболее полно соответствующими природе и за­дачам публицистического стиля следует признать синонимическую цепную и цепную местоименную си­нонимическую с их широкими возможностями ком­ментирования и оценки содержания высказывания. На­пример:

А коней Большого театра ничто не заслонило. Колесница Аполлона рвется в небо. Ей совсем немного нужно пронестись над площадью, проскочить между шпилями Исторического музея, башнями Кремля и призем­литься на Ивановской площади крылатым такси артистов Большого театра, облюбовавших себе вторую сцепу во Дворце съездов (Л. Колодный).

Перед нами цепная синонимическая связь допол­нение — подлежащее, в которой структурная соотне­сенность членов предложений выражается синонимами- коней Большого театра — колесница Аполлона. Образ­ный синоним колесница Апполона не только осущест­вляет связь предложений, но и придает тексту при­поднятость, вызывает определенные ассоциации, раз­нообразит речь. Ср. также употребленное далее крылатое такси, которое возвращает текст "на землю", к со­временности.

Отступая, Наполеон приказал взорвать колокольню, но она выстояла, только трещина прошла по камням. А немного спустя, когда залечили эти раны, поднялся на верхний ярус молодой юнкер Лермонтов (Л. Колодный).

Предложения связаны цепной местоименной сино­нимической связью подлежащее — дополнение (тре­щина— эти раны). Выбор синонима (раны) очень хо­рошо показывает, как автор относится к событию, что, естественно, передается и читателю.

В языке художественной литературы, как и в пуб­лицистике, можно найти почти все виды цепной связи. Теснейшая внутренняя связь между предложениями художественного текста не только закон, но и одно из условий мастерства.

Разумеется, преобладание той или иной разно­видности цепной связи во многом зависит от ин­дивидуального стиля писателя, его творческих на­мерений, от жанра произведения, характера текста и многих других факторов. Но в целом основной принцип языка художественной литературы в области связи законченных предложений — это, по-видимо­му, стремление сделать синтаксическую связь между предложениями не столь явной и открытой, как, на­пример, в научной литературе. Это стремление из­бегать по возможности так называемых синтаксиче­ских скреп. "Швы", которыми соединяются предло­жения, не должны быть видны. Поэтому в языке ху­дожественной литературы среди цепных связей широ­ко распространены связи с личными местоимениями (Маленький трехоконный домик княжны имеет праз­дничный вид. Он помолодел точно. А.П. Чехов), с ука­зательным местоимением это, а также цепные связи посредством лексического повтора.

Митька Золушкин — парень на редкость рыжий. Че­ловек с воображением обязательно сравнил бы вылеза­ющие из-под шапки Митькины вихры с языками и клочь­ями пламени, что вырываются из-под застрех горящего дома.

Но Митька без шапки, потому что в поле не зима, а душный июльский полдень. Вот почему на Митьке нет ничего, кроме белой рубахи и штанов, сшитых из мит­каля.

Митька рад бы снять и последнюю эту одежонку, если бы дело происходило где-нибудь возле реки, чтобы можно было, разбежавшись, прыгнуть подальше и бултыхнуться в воду.

Теперь Митька лежит на копне сухого клевера, ши­роко раскинув руки и ноги. Он смотрит то вверх, то вдаль. Шевелиться ему лень, хотя и нужно было бы пошеве­литься, потому что одна жесткая клеверина уперлась по­ниже лопатки и все время покалывает" (В. Солоухин).

Лексический повтор в художественном тексте — это часто слово-тема, нередко варьируемая местоимением.

Нередко наличие одного и того же лексического повтора совпадает с границами абзаца, а переход к новому лексическому элементу означает одновре­менно и переход к другому абзацу. Но это далеко не обязательно — не менее часты случаи, когда один лексический повтор проходит через несколько аб­зацев.

Деловая речь с точки зрения использования цеп­ных связей ближе всего к научному стилю. Требова­ниями точности в официальном стиле вызвано пре­обладание цепных местоименных связей, встречает­ся также цепная связь посредством лексического повтора.

Однако в целом деловая речь стремится к синтаксическим построениям, полностью развивающим мысль и замыкающим ее в рамках одного предложения. От­сюда преобладание сложных, в основном сложнопод­чиненных предложений с четкими связями между ча­стями, с обилием придаточных, вводных слов, встав­ных конструкций и т. д. Приведем пример:

МЫ, НАРОДЫ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ,

ПРЕИСПОЛНЕННЫЕ РЕШИМОСТИ

избавить грядущие поколения от бедствий войны, дваж­ды в нашей жизни принесшей человечеству невырази­мое горе, и

вновь утвердить веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности, в рав­ноправие мужчин и женщин и в равенство прав больших и малых наций, и

создать условия, при которых могут соблюдаться спра­ведливость и уважение к обязательствам, вытекающим из договоров и других источников международного пра­ва, и

содействовать социальному прогрессу и улучшению условий жизни при большей свободе,

И В ЭТИХ ЦЕЛЯХ

проявлять терпимость и жить вместе, в мире друг с другом, как добрые соседи, и

объединить наши силы для поддержания международ­ного мира и безопасности, и

обеспечить принятием принципов и установлением ме­тодов, чтобы вооруженные силы применялись не иначе, как в общих интересах, и

использовать международный аппарат для содействия экономическому и социальному прогрессу всех народов,

РЕШИЛИ ОБЪЕДИНИТЬ НАШИ УСИЛИЯ

ДЛЯ ДОСТИЖЕНИЯ НАШИХ ЦЕЛЕЙ.

Это преамбула (вводная часть) Устава ООН. Весь этот длинный фрагмент текста — одно предложение, в котором абзацными отступами подчеркнуты инфи­нитивные обороты и шрифтом выделены значащие части.

Предложения деловой речи обычно максимально са­мостоятельны в смысловом отношении, поэтому меж­фразовая связь в деловых текстах представлена не очень широко, хотя и в них можно найти все виды цепной связи. Наиболее же характерны для официально-де­лового стиля цепные связи с указательными место­имениями, точно передающие смысловую связь между предложениями и нейтральные в стилистическом от­ношении, а также цепные связи с личными место­имениями третьего лица

Цепные связи играют большую роль в речи. Стро­фы с цепными связями составляют основную массу (80—85%) словесной ткани во всех стилях речи. Это самый распространенный, самый элементарный вид связей.

Цепные связи между предложениями строфы до­статочно свободны, оставляют много простора для творчества. Если бы это было не так, вряд ли можно было бы говорить о прозаической речи как таковой, характеризующейся некоторой свободой в соединении единиц речи — предложений. Однако свобода эта от­носительна. В строфах с цепными связями налицо об­щие, однотипные способы, средства соединения пред­ложений хотя и многообразные, но действующие с принудительной силой.

Цепные связи преобладают в речи деловой, науч­ной, публицистической, очень часты в художествен­ной литературе, вообще они присутствуют везде, где есть линейное, последовательное, цепное развитие мысли.

Составьте текст на любую тему, используя различные ви­ды цепной связи.

Тексты с параллельными связями

Стилистические ресурсы параллельной связи так­же весьма значительны Они имеют целую гамму сти­листических оттенков — от нейтрального до торже­ственного, даже патетического. Например:

Между тем общества представляли картину самую за­нимательную. Образованность и потребность веселить­ся сблизила все состояния. Богатство, любезность, сла­ва, таланты, самая странность, все, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностию. Литература, ученость и философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мне­ниями. Женщины царствовали, но уже не требовали обо­жания. Поверхностная вежливость заменила глубокое поч­тение. Проказы герцога Ришелье, Алкивиада новейших Афин, принадлежат истории и дают понятие о нравах сего времени (А.С. Пушкин).

Цитированная строфа из романа "Арап Петра Ве­ликого", выдержанная в нейтральном стиле, состо­ит из зачина, оформляемого вводными словами (между тем) и содержащего мысль-тезис всей строфы (об­щества представляли картину самую занимательную), и серии предложений, раскрывающих эту мысль. Все предложения синтаксически параллельны зачину: все начинаются с подлежащего (выраженного в подавля­ющем большинстве случаев отвлеченными существи­тельными), все имеют одинаковый прямой порядок слов, все сказуемые, за исключением сказуемого по­следнего предложения, выражены глаголами прошед­шего времени. Нарушение временного единства строфы в последнем предложении (использован глагол насто­ящего времени) служит одним из средств синтакси­ческого оформления концовки. Хотя концовка и па­раллельна остальным предложениям, но в ней появ­ляется и иной тип связи — цепная местоименная синонимическая связь (о нравах сего времени), отно­сящаяся ко всем предшествующим предложениям, что также служит средством завершения строфы.

Отражая характер мышления, называя действия, со­бытия, явления, располагающиеся рядом (рядоположные), параллельные связи по самой своей природе пред­назначены для описания (как в приведенном выше примере из Пушкина) и повествования.

Общими для всех повествовательных контекстов син­таксическими признаками являются параллелизм струк­туры и единство форм выражения сказуемых (глаго­лы прошедшего времени). Параллелизм структуры обыч­но выражен с большей или меньшей полнотой; случаи полного параллелизма, когда все предложения стро­фы параллельны, сравнительно редки. Параллелизм, как правило, выражается в том, что сказуемые предшествуют подлежащим и часто открывают предложение. Это наиболее обычный порядок слов в предложени­ях повествовательных строф, обусловленный специ­фикой, назначением последних. Повествовательные контексты раскрывают тесно связанные между собой явления, события, действия как объективно проис­ходившие в прошлом. Предложения повествователь­ных строф не описывают действия, а повествуют о них, т. е. передается самое событие, самое действие. Расположение сказуемого после подлежащего в качестве основы параллелизма выступает довольно редко, на­пример:

Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц велича­во поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа (Н.В. Гоголь).

Специализация параллельных связей выражается и в описании. Именно синтаксический параллелизм пред­ложений и единство видо-временных форм сказуемых характеризуют описательные контексты речи. Однако в отличие от повествования сказуемые-глаголы в опи­сании стоят в настоящем или прошедшем времени не­совершенного вида.

Спускаются навстречу пароходы и баржи, но их еще мало. Ползут плоты, но скупо. Довольно часто попада­ются буксиры с огромными железными наливными бар­жами, низко сидящими в воде. Это госпароходство тя­нет нефтяные грузы "Азпефти" (М. Кольцов).

Сказуемые всех предложений выражены глагола­ми в настоящем изобразительном времени. Это харак­тернейшая глагольная форма описательных контекстов речи. Настоящее изобразительное не воспроизводит дей­ствие как процесс (не передает его длительность, от­ношение к результату и т.д.), а только называет его. Именно благодаря этому свойству предложения в на­стоящем изобразительном легко преобразуются без по­тери своих грамматических свойств в назывные пред­ложения (в нашем примере: спускающиеся навстречу пароходы, ползущие плоты...) и легко сочетаются в описаниях с двусоставными предложениями (Ночь. Дует ветерок). Называя действие, формы настоящего изо­бразительного времени показывают его как остано­вившееся: не теряя обобщенного значения настоящего времени, непосредственно отражающего реальную дей­ствительность, формы настоящего изобразительного частично утрачивают значение глагольности, приоб­ретая качественное значение. Этим объясняется легкость перехода двусоставных предложений с настоящим изо­бразительным в назывные и широкая распространен­ность настоящего изобразительного в описательной речи.

В приведенной выше строфе сказуемые стоят в на­стоящем изобразительном. В первых трех предложениях они находятся перед подлежащими. Таким образом, все три предложения имеют параллельную структуру. Четвертое предложение благодаря изменению спосо­ба связи (оно присоединяется посредством цепной ме­стоименной связи предыдущее предложение — под­лежащее, это) служит концовкой. И в смысловом отно­шении четвертое предложение является завершающим, итоговым: оно относится ко всем предшествующим предложениям, комментирует их— описание сменя­ется комментированием.

Не менее часто в описательных контекстах исполь­зуется прошедшее время несовершенного вида гла­голов-сказуемых. "Прошедшее время несовершенно­го вида, — писал акад. В.В. Виноградов, — представ­ляет прошлое действие в его течении, а не в его результате, живописно и изобразительно. Оно упот­ребляется в тех случаях, когда внимание привлека­ется не к движению и смене прошедших действий, а к воспроизведению самих этих действий. Прошедшее время несовершенного вида не двигает событий. Оно описательно и изобразительно. Само по себе оно не определяет последовательности действий в прошлом, а размещает их все в одной плоскости, изображая и воспроизводя их".

Когда мы подъезжали к Эльсинору, был сильный ту­ман и берег пролива, где стоит знаменитый замок, едва обозначался в серых дневных сумерках. Несмотря на полдень, горели и крутились маяки, а где-то возле замка или, может быть, даже на его башне отчаянно выл ре­вун. Осмотр гамлетовскою замка все время сопровож­дался этими сигналами, вызывающими мысли о кораб­лекрушениях и морских бедствиях (Е. Долматовский).

Основу строфы составляют параллелизм структу­ры (в большинстве предложений сказуемые располо­жены перед подлежащими) и единство форм прошед­шего описательного времени глаголов-сказуемых. Завершается строфа предложением, нарушающим па­раллелизм структуры, соединенным с предшествую­щими цепной местоименной связью.

Очень характерны для описательных контекстов, об­разуемых параллельными связями, назывные (номи­нативные) предложения. Одни тексты целиком состоят из назывных предложений, в других назывные высту­пают в сочетании с близкими им по синтаксическо­му значению типами предложений. Тексты, состоящие только из назывных предложений, сравнительно ре­дкое явление. В качестве примера можно привести из­вестное стихотворение А. Фета:

Шепот. Робкое дыханье.

Трели соловья.

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной. Ночные тени, —

Тени без конца.

Ряд волшебных изменений

Милого лица.

В дымных тучах пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы, —

И заря, заря!..

Подчеркнуто эмоциональный, экспрессивный ха­рактер имеют параллельные связи, усиленные лекси­ческим параллелизмом — анафорой (единоначатием). Вот характерный отрывок, рассказывающий о похо­де Ксеркса на Грецию, из книги М.Л. Гаспарова "За­нимательная Греция":

Отряд за отрядом, народ за народом шло царское вой­ско. Шли персы и мидяне в войлочных шапках, в пестрых рубаках, чешуйчатых панцирях, с пленными щитами, короткими копьями и большими луками. Шли асси­рийцы в шлемах из медных полос, с дубинами, утыкан­ными железными гвоздями. Шли ликийцы в пернатых шапках и с длинными железными косами в руках. Шли халибы, у которых вместо копий - рогатины, на шлемах — бычьи уши и медные рога, а на голенях крас­ные лоскуты. Шли эфиопы, накинув барсовые и льви­ные шкуры, перед сражением они окрашивают половину тела гипсом, а половину — суриком. Шли пафлагонцы в лыковых шлемах, шли каспии в тюленьих кожах, шли парфяне, согды, матиены, мариандины, мары, саспейры и алародии. Плыли трехпалубные триеры, приведенные фи­никийцами, киликийцами, египтянами и греками из ма­лоазиатских городов.

Текст очень выразителен. И выразительность его до­стигается, что интересно, прежде всего синтаксиче­скими средствами. Ряд повторяющихся подчеркнуто па­раллельных предложений (по структуре, по содержа­нию) кажется на первый взгляд однообразным. Но эти повторяющиеся, кажущиеся монотонными предложе­ния передают медленный ритм, тяжелую поступь иду­щих отрядов. А анафора, открывающая почти все пред­ложения (шли, шли, шли...), усиливает, нагнетает зна­чение множественности (шли, шли, шли... и, кажется, конца им не было).

Для организации речи эмоциональной, экспрессив­ной нередко используется серия вопросительных пред­ложений, анафорических и неанафорических.

Носорог

Видишь, мчатся обезьяны.

С диким криком на лианы,

Что свисают низко, низко,

Слышишь шорох многих ног?

Это значит — близко, близко

От твоей лесной поляны

Разъяренный носорог.

Видишь общее смятенье,

Слышишь топот? Нет сомненья,

Если даже буйвол сонный

Отступает глубже в грязь

Но, в нездешнее влюбленный,

Не ищи себе спасенья,

Убегая и таясь.

Подними высоко руки

С песней счастья и разлуки,

Взоры в розовых туманах

Мысль далеко уведут,

И из стран обетованных

Нам незримые фелуки

За тобою приплывут.

(Я. Гумилев)

Композиционно-синтаксический каркас стихотво­рения образуют анафорические вопросительные пред­ложения (Видишь..., Слышишь...), повторяемые в пер­вой и второй строфах, построенных параллельно; ска­зуемые употреблены в настоящем изобразительном. В третьей строфе— итоговой, завершающей— парал­лелизм нарушается.

Классический образец вопросительной анафориче­ской строфы находим у А.С. Пушкина:

Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требо­вал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неис­правность? Кто не почитает их извергами человече­ского рода, равными покойным подьячим или, по край ней мере, муромским разбойникам? Будем, однако, спра­ведливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. /

Что такое станционный смотритель? Сущий муче­ник четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоя­щая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю до­саду, накопленную во время скучной езды, путешест­венник вымещает на cмoтpитeлe.

Первые три предложения строго параллельны и анафоричны. Риторические вопросы, поставленные подряд,— средство сильного, энергичного утверждения (кто не проклинал... — все проклинали). Четвертое предложение благодаря формам сказуемых (будем и др.) завершает строфу и открывает новую. Кон­цовка служит средством перехода к рассуждающей речи, содержит общую мысль следующей строфы (по­стараемся войти в их положение). И весьма характерно, что на смену серии параллельных вопросов в первой строфе приходят вопросно – ответные единства во второй, точно отвечающие задачам речи рас­суждающей. Вторая строфа построена как диалог в монологе.

Благодаря их эмоциональному, экспрессивному ха­рактеру параллельные анафорические связи широко используются в публицистике.

Это было в День Победы. Это было в солнечном городе, в сквере, где буйная зелень, яркие цветы и веселые ребятишки — все говорит о весне и жизни.

Это было там, где над братской могилой горит вечный огонь ("Известия").

С помощью анафоры повторяемый член предложения (слово или словосочетание) подвергается сильному смысловому выделению, подчеркивается логически и эмоционально, например:

Может ли плакать от горя слониха? Может ли горилла любоваться закатом? Свойственны ли вообще животным человеческие эмоции? Ученые, наблюдающие за поведением обитателей зоопарков и заповедников, убеждены: наши "младшие братья" способны испытывать те же чувства, что и мы ("Известия").

Видно, еще не бывало здесь такого случая, чтобы человеку отказали в приеме. Принимают каждого, кто пришел. Принимают в тот же день в тот же час, когда явился посетитель. Принимают с готовностью решить дело быстро и оперативно ("Известия").

Конечно, бой с опасным преступником он выиграл. Но он выиграл его по очкам. А ему хочется нокаут. Ему хочется "чистой победы". Ему хочется не оставить защите ни одной щелочки, ни одной лазейки. Ему хочется найти такую улику, которая одна стоила бы всех остальных.

В чем чаще всего проявляется параллелизм предложении при повествовании и описании?

Тексты с присоединительными связями

Третий вид связи между самостоятельными предложениями — присоединение. Это такой принцип по строения высказывания, при котором часть его в виде отдельной, как бы дополнительной информации при­крепляется к основному сообщению, например.

Ефремова жена слыла бабой неглупой — и недаром (И.С. Тургенев).

"Я завтра вас увижу! — И не здесь,

И не украдкою"

(А.С. Пушкин).

Незачем мне оправдывался, да и не в моих это правилах (А.П. Чехов).

Присоединительные конструкции весьма разнообразны и выразительны. Присоединяя дополнительную информацию — по ассоциации, в виде пояснения, ком­ментария и т.д., — они имитируют живую деятель­ность с ее раскованностью, естественностью, непри­нужденностью и этим прежде всего привлекательны для писателей.

Вот характерная иллюстрация из мемуарного очерка К.И. Чуковского "Чехов":

И до такой степени он был артельный, хоровой человек, что даже писать он мечтал не в одиночку, а вместе с другими и готов был приглашать к себе в соавторы самых неподходящих людей.

"Слушайте Короленко... Будем вместе работать. Напишем драму. В четырех действиях. В две недели".

Хотя Короленко никогда никаких драм не писал и к тeaтpy не имел отношения.

И Билибину [ Билибин В.В. — современник А.П. Чехова, писатель-юморист, автор многих одноактных пьес, комедий и фарсов]: "Давайте вместе напишем водевиль в 2-х действиях! Придумайте 1-е действие, а я - 2-е... Гонорар пополам".

И Суворину [ Суворин А.С. — современник А.П. Че­хова, беллетрист, драматург, журналист и издатель]:

"Давайте напишем трагедию... "

И ему же через несколько лет.

"Давайте напишем два-три рассказа... Вы — начало, а я — конец".

Фрагмент интересен широким и своеобразным ис­пользованием присоединительных конструкций не толь­ко для связи предложений внутри строф, но и для связи самих строф.

Зачин фрагмента открывается союзом и в присо­единительном значении и содержит общую мысль для всех следующих далее строф: готов был приглашать к себе в соавторы самых неподходящих людей. После за­чина без обычного в таких случаях вводящего глаго­ла (писал, говорил и т.д.) следует чужая речь. Далее идет предложение, представляющее собой синтакси­чески придаточную уступительную часть сложнопод­чиненного предложения, но оформленную как само­стоятельное присоединительное предложениеЭто пред­ложение относится к подразумеваемому глаголу. Присоединительное предложение завершает первую строфу. Затем следуют три строфы с параллельными зачинами, представляющими собой неполные пред­ложения, оформленные как присоединительные кон­струкции (с союзом и в присоединительном значении) к относящимся к тому же подразумеваемому в зачи­не глаголу, вводящему чужую речь.

Однако, по сравнению с цепной и параллельной связью, присоединение имеет более узкое примене­ние в текстообразовании. Присоединительная связь не способна самостоятельно образовывать тексты. Уже из названия ее ясно, что она может лишь присоединять какие-либо части, добавления, комментарии к основ­ному высказыванию, например:

Та Ока, на которой провел Глеб лучшие свои дни, омывает и Калугу. Город на высоком 6epeгу. Тихий, белый, в церквах, садах, из-за реки от большака перемышльского и очень живописный. Собор, липы городского сада, глядящего на Оку, дома в зелени по взгорью, золо­тые кресты, купола... В остальном же все как полагается. Губернатор в губернаторском доме, архиерей на подворье, полицеймейстер, театр, суд, просвещение. Главная улица Никитская. Под острым углом к ней Никольская. А в точке их пересечения гимназия: один фасад па Никитскую, другой на Никольскую (Б.К. Зайцев).

Что такое присоединительные конструкции и как они используются для связи внутри строф и между строфами? Приведите примеры.

Подготовьте реферат на тему: "Повторы, компо­зиционный стык, риторический вопрос-ответ, при­соединительные конструкции как средства связи и вы­разительности речи". См.: Никитина Е.И. Русская речь: 8-9 классы. - М., 1995.- С. 33-34; 47-49; 53-56; 75-76.

11. ФУНКЦИОНАЛЬНО-СТИЛЕВАЯ ТИПОЛОГИЯ ТЕКСТОВ

Самой масштабной и влиятельной лингвистической типологией текстов можно считать функционально-стиле­вую. Она рассматривает тексты не с одной какой-либо стороны, а в совокупности их содержательных и формаль­но-языковых свойств. При этом каждый текст воплощает в себе признаки функционального стиля в наиболее пол­ном виде. С этой точки зрения можно сказать, что функ­циональный стиль — это определенный тип текстов.

Функционально-стилевая типология охватывает прак­тически все тексты, рассматривая их во всем многооб­разии содержательных и языковых, стилевых призна­ков. Любой текст можно отнести к тому или иному стилю: статья в научном журнале — научный стиль, в газете — публицистический, разговоры в семье, в школе на пе­ремене и т. п. — разговорно-обиходный стиль, стихо­творение, рассказ — художественный стиль и т. д.

Функционально-стилевую классификацию можно представить следующим образом:

Функциональный стиль — это самая широкая, общая категория.

Что же представляет собой функциональный стиль? Общение неоднородно, оно подразделяется на мно­го сфер, много областей.

Речь адвоката в суде, доклад в научном кружке, стихотворение, открытое письмо и т. д. — все рече­вые жанры выполняют разные содержательные, сти­листические задачи, поэтому различен их язык, ре­чевая форма.

Но есть задачи (функции), объединяющие группы речевых жанров, свойственные всему языку. Изве­стно, что язык существовал вначале только в уст­ной форме — исконном и естественном его качестве. На этой стадии ему была свойственна единствен­ная функция — функция общения. Затем в ответ на запросы общества, общественной практики появля­ется необходимость регламентировать жизнь внут­ри государства, заключать договоры с соседями. В результате развивается официально-деловая функ­ция языка и формируется деловая речь. Появляют­ся и другие функции — научно-информативная, фор­мирующая научный стиль, агитационно-коммуни­кативная, дающая начало газетно-публицистической речи, эстетическая, формирующая язык художест­венной литературы. Каждая функция требует от языка особых качеств, например точности, объективности, образности и др. И язык с течением времени выра­батывает соответствующие качества. Так происходит развитие, дифференциация языка и формирование функциональных стилей.

Что такое функциональный стиль

Функциональный стиль — это разновидность лите­ратурного языка, выполняющая определенную фун­кцию в общении. Поэтому стили называются функ­циональными. Если считать, что стилю свойственны пять функций (среди ученых нет единогласия по по­воду количества функций, присущих языку), то вы­деляются пять функциональных стилей:разговорно-обиходный, научный, официально-деловой, газетно-публицистический, художественный.

Функциональные стили обусловливают стилистическую гибкость языка, многообразные возможно­сти выражения, варьирования мысли. Благодаря им язык оказывается способным выразить сложную на­учную мысль, философскую мудрость, начертать за­коны, отобразить в эпопее многоплановую жизнь народа.

Выполнение стилем той или иной функции — эс­тетической, научной, деловой и т. д. — накладывает глубокое своеобразие на весь стиль. Каждая функция — это определенная установка на ту или иную манеру изложения — точную, объективную, конкретно-изо­бразительную, информативно-деловую и т. д. И соот­ветственно с этой установкой каждый функциональ­ный стиль отбирает из литературного языка те слова и выражения, те формы и конструкции, которые могут наилучшим образом выполнять внутреннюю задачу дан­ного стиля. Так, научная речь нуждается в точных и строгих понятиях, деловая тяготеет к обобщенным на­званиям, художественная предпочитает конкретность, изобразительность.

Однако стиль — это не только способ, манера из­ложения. За каждым стилем закреплен и свой круг тем, свое содержание. Разговорный стиль ограничивается, как правило, обиходными, бытовыми сюжетами. Офи­циально-деловая речь обслуживает суд, право, дип­ломатию, отношения между предприятиями и т. д. Газетно-публицистическая речь тесно связана с поли­тикой, пропагандой, общественным мнением.

Итак, можно выделить три особенности функцио­нального стиля: 1) каждый функциональный стиль от­ражает определенную сторону общественной жизни, имеет особую сферу применения, свой круг тем; 2) каж­дый функциональный стиль характеризуется опреде­ленными условиями общения — официальными, не­официальными, непринужденными и т.д.; 3) каждый функциональный стиль имеет общую установку, глав­ную задачу речи.

Эти внешние (экстралингвистические) признаки оп­ределяют языковой облик функциональных стилей.

Первая особенность заключается в том, что каж­дый из них располагает набором характерных слов и выражении. Так, обилие терминов, специальной лек­сики в наибольшей степени характеризует научный стиль. Разговорные слова и выражения свидетельст­вуют о том, что перед нами разговорная речь, разговорно-бытовой стиль. Художественная речь изоби­лует образными, эмоциональными словами, газетно-публицистическая — общественно-политическими терминами. Это не значит, конечно, что функцио­нальный стиль сплошь состоит из характерных, спе­цифичных для него слов. Напротив, в количествен­ном отношении доля их незначительна, но они со­ставляют самую существенную ее часть.

Основная же масса слов в каждом стиле — это нейтральные, межстилевые слова, на фоне которых и выделяется характерная лексика и фразеология. Межстилевая лексика — хранительница единства ли­тературного языка. Будучи общелитературной, она объединяет функциональные стили, не позволяя им превратиться в специальные, трудно понимаемые языки. Характерные же слова составляют языковую специфику стиля. Именно они определяют его язы­ковой облик.

Общими для всех функциональных стилей явля­ются и грамматические средства. Грамматика языка едина. Однако в соответствии со своей установкой каждый функциональный стиль по-своему исполь­зует грамматические формы и конструкции, оказывая предпочтение тем или иным из них. Так, для офи­циально-делового стиля, который отталкивается от всего личностного, весьма характерны неопределен­но-личные, возвратные конструкции, страдательные обороты (прием производится, справки выдаются, об­мен денег проводят). Научный стиль предпочитает пря­мой порядок слов в предложениях. Публицистиче­скому стилю свойственны риторические фигуры: анафоры, эпифоры, параллелизмы. Однако и по от­ношению к лексике, и особенно по отношению к грамматике речь идет не об абсолютном, а об от­носительном закреплении за тем или иным стилем. Характерные для какого-либо функционального стиля слова и грамматические конструкции могут быть употреблены и в другом стиле.

В языковом отношении функциональные стили раз­личаются и с точки зрения образности, эмоциональности. Возможности и степень образности и эмоциональности в разных стилях неодинаковы. Эти ка­чества не характерны в принципе для научного и официально-делового стилей. Однако элементы об­разности, эмоциональности возможны в некоторых жанрах дипломатии, в полемических научных сочи­нениях. Образны даже некоторые термины. Напри­мер, странная частица в физике называется так по­тому, что она действительно ведет себя необычно, странно.

Другие функциональные стили более благосклон­ны к эмоциональности и образности. Для художест­венной речи это одна из главных языковых особен­ностей. Художественная речь образна по своей при­роде, сущности. Иной характер имеет образность в публицистике. Однако и здесь это одно из важных сла­гаемых стиля. Вполне предрасположена к образности и особенно к эмоциональности и разговорная речь.

Важная характеристика функциональных стилей — степень индивидуализированности речи. Любая речь в той или иной мере стандартизирована. Нам, на­пример, не надо изобретать формулы приветствия, прощания. Они существуют в готовом виде (здрав­ствуй, прощай, до свидания, привет). Своеобразные пра­вила речевого поведения, правила построения тек­ста существуют в каждом функциональном стиле. И они облегчают пользование языком, экономят ре­чевые усилия. Но, с другой стороны, речевая стан­дартизация ограничивает свободу самовыражения, индивидуальность речи. Вот по этим взаимосвязан­ным и взаимопротивопоставленным признакам — сте­пени стандартизованности и степени индивидуали­зированности речи — и различаются функциональ­ные стили.

В наибольшей степени регламентированы и наи­менее индивидуальны деловая и научная речь, осо­бенно первая. Личностное, индивидуальное прояв­ляется здесь очень слабо. Наиболее индивидуальна художественная речь. Именно здесь открывается про­стор для самовыражения художника. И здесь край­не неуместны штампы. Закон художественной речи — индивидуальность, неповторимость. С этой точки зре­ния художественный стиль резко противопоставлен официально-деловому.

Второе место по степени индивидуальности языка занимает публицистика. Она также избегает штам­пов, но вполне терпима к речевым стандартам, осо­бенно если они выразительны, эмоциональны, на­пример: белое безмолвие, над схваткой, пир во время чумы.

Особое место на шкале "индивидуальность — стандартизованность" занимает разговорно-бытовая речь. Как показал научный анализ, она в высокой сте­пени регламентирована, автоматизирована. Именно этим объясняется быстрота и легкость естественного, непринужденного общения. Как жизнь? Что нового? Как поживаете? Из подобных оборотов складыва­ется обиходная разговорная речь. И они вполне от­вечают задачам, нормам этого функционального стиля.

Нормы функционального стиля тоже важная его ха­рактеристика. Есть нормы языка. Они обязательны и едины для всех стилей. Ни в каком стиле нельзя пи­сать и говорить "инциндент, констатировать" (вме­сто инцидент, констатировать). Однако есть и стиле­вые нормы, определяющие употребление в нем слов, выражений, форм. Эти нормы меняются от стиля к стилю. Например, в живой разговорной речи неуме­стны канцеляризмы (Я проживаю в лесном массиве). Не­уместны они и в других стилях, но вполне естественны в официально-деловой речи.

Общая функция стиля реализуется в жанрах, ко­торые приспособлены для выполнения внутренней за­дачи, установки данного стиля. Поэтому у каждого фун­кционального стиля свой набор речевых жанров. Осу­ществляя функцию стиля, каждый жанр делает это по-своему. Жанры сохраняют общие черты функцио­нального стиля, но характеризуются особой компо­зиционно-речевой структурой и особенностями упот­ребления языка. Так происходит внутренняя диффе­ренциация стилей, приводящая к определенному набору жанров. Например, художественный стиль— это эпос, лирика, драма, роман, повесть, рассказ, поэма, стихотворение и т. д.

Таким образом, каждый функциональный стиль — это особая влиятельная сфера литературного язы­ка, характеризующаяся своим кругом тем, своим на­бором речевых жанров, специфической лексикой и фразеологией. Каждый функциональный стиль — это своеобразный язык в миниатюре: язык науки, язык искусства, язык законов, дипломатии. А все вместе они составляют то, что мы называем русским ли­тературным языком. И именно функциональные стили обусловливают богатство и гибкость русского язы­ка. Разговорная речь вносит в литературный язык жи­вость, естественность, легкость, непринужденность. Научная речь обогащает язык точностью и строго­стью выражения, публицистика — эмоционально­стью, афористичностью, художественная речь — об­разностью.

И само развитие русского языка протекает под знаком функциональных стилей, которые непрерывно взаимодействуют. Книжно-письменные стили ожив­ляются включением в них элементов разговорной ре­чи. В разговорную речь в свою очередь проникает эле­мент книжно-письменных стилей. Происходит посто­янный процесс взаимодействия стилей, который определяет в конечном счете развитие русского ли­тературного языка.

Рассмотрим кратко каждый из функциональных стилей.

Расскажите об особенностях и нормах функциональных стилей.

Разговорная речь

Для осуществления подлинно разговорной речи не­обходимы три условия. Первое из них — отсутствие официальных отношений между участниками общения. Одно дело разговор с приятелем, другое — с учите­лем, директором, вообще с малознакомым человеком. Сравним две реплики:

— Здорово, Юрка, проснулся?

— Здравствуйте, Юрий. Извините, что звоню так рано. Не разбудил ли я вас?

Официальные отношения между говорящими резко меняют стиль общения, лексику, форму обращения, строй предложений. Поэтому подлинно разговорная речь возможна в том случае, если между говорящими существуют неофициальные отношения.

Второе условие осуществления собственно разго­ворной речи — непосредственность общения. Говоря­щий прямо и непосредственно обращается к собесед­нику. Между ними нет посредников. Каждый непос­редственно реагирует на реплики другого. И именно непосредственность общения отличает диалог в худо­жественном произведении от диалога в собственно раз­говорной речи. Вот, например, отрывок из рассказа А. И. Куприна "Интервью":

— Я сотрудник газеты "Сутки" — Бобкин... Вот моя карточка. Многочисленные читатели нашей газеты дав­но горят желанием узнать, над какой новой пьесой ра­ботает теперь ваше гениальное перо. Какие новые жгу­чие образы лежат в вашем неистощимом портфеле...

— Фу-ты — тяжело вздыхает Крапивин. — Ниче­го я не пишу. Никакие не образы... Отвяжитесь вы от меня... господин Трепкин.

— Ну, хоть не содержание, а только заглавие, — мо­лит медовым голосом репортер.

— И заглавия нет никакого "Суматоха в коридоре, или Храбрый генерал Анисимов"... "Жучкина подозрительность"... "Две пары ботинок и ни одного шофера"... "Красавица со шпанской мушкой". Молодой человек, оставьте меня в покое. Я вам это серьезно советую в ваших же интересах. Уйдите, господин Дробкин.

— Ха-ха-ха, — смеется подобострастно репортер и быстро чиркает что-то в записной книжке. <...>

Яркий, живой диалог. Однако кроме говорящих в нем присутствует и автор, комментирующий выска­зывания собеседников: тяжело вздыхает Крапивин; мо­лит медовым голосом репортер; смеется подобострастно репортер...

В художественном произведении диалог констру­ируется, сочиняется в соответствии с творческим замыслом писателя и в расчете на читателя. Конст­руируется так, чтобы он был понятен читат