Яблоко от яблони недалеко падает. 1 страница

— Дедушка, у тебя есть зубы?

— Нет, мой мальчик.

— Тогда подержи бутерброд, а я поиграю во дворе с моим дружком

Щедрое обещание

— Папа, мне приснилось, что ты мне купил маленькую шоколадку.

— Если будешь слушаться, тебе приснится, что я купил большую шоколадку.

Многие заметки совпадают по своей композиционно-синтаксической форме с прозаической строфой или фрагментом. Например:

Летающие ящеры некогда обитали на территории Северо-Восточнои Азии. К такому выводу пришли палеонтологи, сделав уникальное открытие — под сорокаметровой толщей осадочных пород близ города Синыйджу ими были обнаружены окаменевшие останки крылатого пресмыкающегося. По мнению ученых, это очень редкий вид представителей доисторической фауны... Возраст ископаемого животного — около 150 млн. лет.

Мнение англичан о том, что их почта чрезвычайно медлительна, вновь получило наглядное подтверждение. Как сообщила информационная служба телекомпании Би-би-си, на днях житель одного из городов Южного Уэльса получил открытку, которая была отправлена 64 года назад из города Тонтон.

По сравнению с приведенными примерами, устройство текстов большей протяженности гораздо сложнее. Фрагменты могут объединяться в более крупное речевое целое, составляющее произведение или значительные его звенья (главу, часть и т. д). При этом основной способ организации крупных текстов — семантико-синтаксическая связь зачинов фрагментов. В прозаической строфе зачин — ключевое предложение, своеобразное подлежащее, тема. Во фрагменте зачин играет аналогичную роль, но объединяет уже, как правило, несколько строф. Естественно поэтому, что, являясь ключевыми, опорными фразами, заключая в себе основные мысли-тезисы, зачины фрагментов образуют смысловой и синтаксический каркас текста, служат главным средством его организации, выступают своеобразными двигателями сюжета, развития мысли.

Это обусловлено характером человеческого восприятия, памяти, мышления и особенностями речи — прежде всего, ее прерывностью. Наша память не может удержать всю прозаическую строфу или тем более фрагмент и поэтому выделяет главное в тексте — зачин. Как установлено психологами, разбивка материала на части, его смысловая группировка неразрывно связаны с выделением смысловых опорных пунктов, углубляющих понимание и облегчающих запоминание материала. Формы смысловых опорных пунктов — это тезисы, составляемые испытуемыми как краткое выражение основной мысли каждого раздела.

Так как зачин несет в себе наиболее важную информацию, которая получает в дальнейшем (в последующих предложениях) конкретизацию, развитие и углубление, то возникает вопрос: нельзя ли использовать эту важную особенность зачинов для практических целей, например для автоматического реферирования? Ведь если зачины содержат основную информацию, заключенную в строфах, фрагментах, то вполне естественно предположить, что совокупность зачинов — это не что иное, как краткое содержание, реферат текста.

Исходя из таких предположений, С.Д. Шелов и автор этой книги провели эксперимент — сопоставили тексты оригинальных статей из отечественных журналов и соответствующих им рефератов. Статьи и рефераты сравнивались по предложениям, при этом фиксировалась, где это возможно, синтаксическая и смысловая близость соответствующих предложений.

Сопоставление позволило сделать вывод, что приблизительно 60% всех предложений проанализированных рефератов не что иное, как начальные предложения абзацев оригинальных статей. Иными словами, 60% текста вторичных документов составлены из первых предложений абзацев. При этом в чисто информационном отношении роль начальных предложений абзацев в формировании текста реферата еще больше. Дело в том, что даже когда для предложения реферата не находился его прообраз в оригинале, и тогда содержание данного предложения, как правило, повторяло содержание одного из начальных предложений абзаца, и лишь совершенно различное лексико-синтаксическое оформление той же в принципе мысли не позволяло отождествить эти предложения.

Крайне интересно также, что начальные предложения абзацев научных статей сами по себе обычно образуют связный текст, близкий по стилю к реферативному изложению. Этим свойством не обладают и, видимо, не могут обладать другие структурные части прозаической строфы. Выполняя роль детализации развития начального предложения или его обоснования, последующие предложения семантически тяготеют к начальному. Следовательно, связи, например, вторых предложений соседних абзацев между собой значительно слабее их связей с соответствующими первыми предложениями. В этих условиях естественно, что если вторые или последующие предложения абзацев и попадают в реферат, то обычно лишь в качестве сопровождающих начальные предложения соответствующих абзацев (80% случаев).

Составленный из начальных предложений абзацев текст наследует фундаментальные свойства оригинального текста. Материал весьма различных тематических областей подтверждает мысль об особой, организующей роли начальных предложений абзацев. И это касается не только научной речи. Это закон любой речи. Фрагменты соединяются в более крупные речевые целые (например, в главе) посредством зачинов. И убедительное доказательство этой закономерности — возможность передать с помощью зачинов строф и фрагментов содержание практически любого текста.

Выписанные подряд зачины фрагментов, как правило, оказываются соединенными цепной или параллельной связью. Иначе говоря, синтаксическая (цепная или параллельная) связь между зачинами фрагментов выступает в качестве главного способа организации текстов. Можно проверить эту закономерность на любом тексте.

Выпишем подряд зачины строф из "Степи" А.П. Чехова:

Из N., уездного города Z-й губернии, ранним июльским утром выехала и с громом покатила по почтовому тракту безрессорная, ошарпанная бричка, одна из тех допотопных бричек, на которых ездят теперь на Руси только купеческие приказчики, гуртовщики и небогатые священники. <...>

В бричке сидело двое N-ских обывателей: N-ский купец Иван Иваныч Кузьмичов, бритый, в очках и в соломенной шляпе, больше похожий на чиновника, чем на купца, и другой — отец Христофор Сирийский, настоятель N-ской Николаевской церкви, маленький длинноволосый старичок, в сером парусиновом кафтане, в широкополом цилиндре и в шитом, цветном поясе. <...>

Кроме только что описанных двух и кучера Дениски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых лошадок, в бричке находился еще один пассажир — мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез лицом. Это был Егорушка, племянник Кузьмичова. <...>

Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божьей Матери, он ходил с мамашей в острожную церковь на престольный праздник; а еще ранее, на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину, арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.

Мальчик всматривался в знакомые места, а ненавистная бричка бежала мимо и оставляла все позади. <...>

А за кладбищем дымились кирпичные заводы. <...>

За заводами кончался город и начиналось поле. <...>

Далее следует разговор пассажиров с заплакавшим Егорушкой, который мы пропускаем.

И, думая, что оба они сказали нечто убедительное и веское, Кузьмичов и о. Христофор сделали серьезные лица и одновременно кашлянули. <...>

Между тем перед глазами ехавших расстилалась уже широкая бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. <...>

Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля — все, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. <...>

Но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. <...>

Как душно и уныло! <...>

Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и что ему нужно. <...>

Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник; вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и — опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи...

Но вот, слава Богу, навстречу едет воз со снопами. <...>

Здесь можно прервать выписывание зачинов. Закономерность уже ясна. Зачины последовательно и четко передают содержание повести: событие за событием, эпизод за эпизодом. Но самое интересное, что они оказываются тесно связанными по смыслу и синтаксически и образуют своеобразный рассказ в повести, четкий ее конспект. Конечно, он лишен многих художественных красок, деталей, нюансов, но суть содержания передает. Несомненно, это смысловой и синтаксический каркас повести; фрагменты соединяются друг с другом посредством своих зачинов. Но, может быть, такая четкая смысловая и синтаксическая организация текста — индивидуальная особенность А.П. Чехова?

Обратимся к творчеству Л.Н. Толстого. Возьмем, к примеру, рассказ "Кавказский пленник".

Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.

Пришло раз ему письмо из дома. <...>

Жилин и раздумался: "И в самом деле: плоха уж старуха стала; может и не придется увидать. Поехать; а если невеста хороша — и жениться можно".

Пошел он к полковнику, выправил отпуск, простился с товарищами, поставил своим солдатам четыре ведра водки на прощание и собрался ехать.

На Кавказе тогда война была. <...>

Дело было летом. <...>

Ехать было двадцать пять верст. <...>

Солнце уже и за полдни перешло, а обоз только половину дороги прошел. <...>

Выехал Жилин вперед, остановился и ждет, пока подойдет к нему обоз. <...>

Остановился, раздумывает. И подъезжает к нему на лошади другой офицер, Костылин, с ружьем, и говорит:

— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется, да и жара. <...>

Продолжение диалога пропускаем.

И пустил лошадь налево, на гору. <...>

А Костылин, заместо того чтобы подождать, только увидал татар, закатился что есть духу к крепости. <...>

Жилин видит — дело плохо. <...>

"Ну, - думает Жилин, знаю вас, чертей: если живого возьмут, посадят в яму, будут плетью пороть. <...>

А Жилин хоть невелик ростом, а удал был. <...>

На лошадь места не доскакал Жилин — выстрелили по нем сзади из ружей и попали в лошадь. <...>

Хотел он подняться, а уж на нем два татарина сидят, крутят ему назад руки. <...>

Один татарин подошел к лошади, стал седло снимать, — она все бьется, он вынул кинжал, прорезал ей глотку. <...>

Сняли татары седло, сбрую. <...>

Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется лицом в татарскую спину. <...>

Ехали они долго на гору, переехали вброд реку, выехали на дорогу и поехали лощиной.

Хотел Жилин примечать дорогу, куда его везут, да глаза замазаны кровью, а повернуться нельзя.

Стало смеркаться; переехали еще речку, стали подниматься по каменной горе, запахло дымом, забрехали собаки. <...>

Татарин отогнал ребят, снял Жилина с лошади и кликнул работника. <...>

Развязали Жилину руки, надели колодку и повели в сарай; толкнули его туда и заперли дверь. <...>

Здесь кончается первая глава рассказа. Как видим, зачины Л. Толстого также довольно точно и подробно передают сюжетную канву "Кавказского пленника". Значит, текстообразующая роль зачинов не вызывает сомнений. Кстати, один из способов беглого чтения ("по диагонали"), к которому прибегают нередко ученики перед экзаменом, — это, по-видимому, прочитывание именно зачинов — наиболее информативных частей текста.

Итак, фрагменты посредством связи зачинов объединяются в более крупные речевые целые — главы. Поэтому в чисто формальном плане главу можно определить как совокупность тесно связанных по смыслу и синтаксически фрагментов. Но что представляет собой глава как единица более крупного текстового целого — части или законченного произведения? Возьмем для анализа первую часть романа Л. Толстого "Воскресение".

Если раньше мы рассматривали поверхностную (синтаксическую) структуру, то сейчас для полноты анализа обратимся к семантической (смысловой) организации произведения.

Главные единицы анализа — высказывание и его семантические составляющие — субъект и предикат. Субъектами высказываний являются, как правило, персонажи, центральные или эпизодические. Поступки, действия субъектов, их переживания, ощущения, описания обстановки выражаются в предикатах. В зависимости от функции, выполняемой в дискурсе, предикаты можно подразделить на:

— акциоиальные (П_акц) — предикаты действия: субъект непосредственно участвует в событии;

— статальные (П_с) — предикаты состояния: субъект воспринимает событие;

— адвербиальные (П_адв) — описательные предикаты: описание обстановки, Персонажей, пейзаж и т. д.

Роман (I глава) открывается знаменитым вступлением — картиною весны:

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся ночки; галки, воробьи и голуби по-весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди — не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.

Это — концепт, своеобразный камертон, настраивающий читательское восприятие, авторское объяснение развивающихся в романе событии, обобщающее их, придающее им высший, религиозно-философский смысл.

Второй абзац переводит изложение в конкретный план, иллюстрирующий общую мысль вступления.

Так, в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным не то, что всем животным и людям даны умиление и радость весны, а считалось священным и важным то, что накануне получена была за номером, с печатью и заголовком бумага <...>

Это подчеркивается вводным так и повторением ключевых слов (священно и важно), осуществляющим теснейшую связь абзацев. В результате художественное (семантическое) пространство резко сужается (от весны в городе, людей вообще к конторе губернской тюрьмы).

Далее в главе концептуальные элементы носят характер неназойливых вкраплений — художественных деталей описания, но в то же время косвенно они развивают тему вступления и таким образом выполняют художественную функцию. Так, далеко не случайно подчеркивается темный вонючий коридор женского отделения (2 абз.) или (из камеры) хлынул еще более вонючий, чем в коридоре, воздух (4 абз.). Концептуальные элементы пронизывают словесную ткань, заставляя звучать нравственную ноту и скрепляя повествование единством модального отношения к описываемым событиям. Таким образом, концепт выполняет важнейшую роль в семантической организации произведения.

Не менее важна роль других средств. Вернемся к началу главы. Второй абзац первой главы начинает конкретное изложение, тесно связанное с вступлением: накануне получена была бумага... Это первый акциональный предикат, открывающий повествование. Далее серия акциональных предикатов передает последовательно действия персонажей, составляющие вехи повествования.

Акциональные предикаты сопровождаются тесно связанными с ними адвербиальными и статальными предикатами, описывающими обстановку, персонажей и в той или иной степени замедляющими повествование. Они выполняют художественную, эстетическую функцию, наделяя персонажей теми или иными чертами (поступки, поведение, одежда и т. д.).

Таким образом, семантическая организация главы держится на двух осях — вертикальной и горизонтальной. Первую образуют акциональные предикаты. Они движут повествование, обозначают последовательность действий, составляют каркас текста, организуют временное пространство произведения. Неакциональные предикаты организуют не время, а пространство произведения — как внешнее (обстановка, пейзаж), так и внутреннее (восприятие персонажами происходящего, речевой портрет, мысли, чувства героев). Неакциональные предикаты располагаются, условно говоря, по горизонтали — на одной линии с теми или иными акциональными предикатами, дополняя их, конкретизируя, наполняя деталями и подробностями. Неакциональные предикаты по природе своей не движут действие, они являются функцией художественного пространства (внешнего и внутреннего). В совокупности акциональные и Неакциональные предикаты образуют единство времени и пространства— хронотоп. Схема семантической структуры I главы дана на с. 76.

Роль субъектов в анализируемой главе, как, видимо, вообще в художественном тексте, аналогична роли субъекта в высказывании: субъекты замещают в речи предметы действительности. Будучи источником действий, субъекты организуют внешний, событийный план художественного текста. Это своеобразные узловые точки, центры, вокруг которых развертываются события.

Однако при всей его важной роли в произведении субъект выполняет лишь внешнюю функцию — организует сюжет. В принципе субъект лишен каких-либо свойств. Эти свойства возникают лишь благодаря соединению с предикатом Роль субъекта в художественном тексте двоякая: он выступает одновременно в функции деятеля, организующего внешнюю структуру текста, и в функции объекта художественного изображения. В последнем случае косвенно, через предикаты, субъект может рассматриваться как часть внутреннего, семантического пространства.

В целом I глава организована по вертикально-горизонтальному типу. Вторая глава организована семантически четко и просто, что, впрочем, характерно для всех глав романа. Первая ее фраза заключает в себе обобщающую мысль (История арестантки Масловой была очень обыкновенная история), которая последовательно раскрывается далее. Текст главы семантически организуют предикаты. Однако существенное отличие ее от первой главы заключается в том, что это не акциональные, а адвербиальные предикаты. Именно они выделяют периоды очень обыкновенной истории арестантки Масловой: была дочь незамужней дворовой женщины...; шестой ребенок... была девочка; ребенку было три года, когда...

Адвербиальные предикаты создают описательно-исторический фон и выполняют повествовательную функцию, т. е. ведут сюжетную линию, поэтому вертикальную ось второй главы (ретроспективной) образуют именно адвербиальные предикаты. Акциональные же предикаты оформляют эпизоды, составляющие побочную линию речи — повествовательную, иллюстративную, поясняющую. И естественно, что они находят свое место на горизонтальных осях. Таким образом, при общей для обеих глав вертикально-горизонтальной организации семантики радикально меняется роль предикатов: адвербиальные предикаты принимают на себя функцию акциональных, а последние играют роль адвербиальных. Весьма не случайно в этом плане, что предложения с адвербиальными предикатами являются зачинами прозаических строф и фрагментов. Аналогично построены главы VI, VII и некоторые другие.

Что касается субъектов, то уже в начальных главах вырисовывается центростремительная тенденция: повествование сосредоточивается вокруг главных субъектов — Масловой и Нехлюдова. Первые две главы посвящены Масловой, третья и четвертая — Нехлюдову. Именно эти персонажи дают две главные сюжетные линии романа, которые движутся то параллельно, то отталкиваются, то переплетаются. Разумеется, в повествование включаются и другие персонажи, но они важны лишь постольку, поскольку попадают в сферу отношений главных героев. И даже в тех главах, в которых эпизодические персонажи становятся центром изображения (сцены суда и т. п.), последние даны в восприятии героев или теснейшим образом связаны с их судьбами.

Итак, субъекты художественного текста имеют двойную направленность — внутрь произведения и вовне. Предикаты же полностью принадлежат внутреннему миру произведения. Поэтому именно предикаты выступают как движители повествования.

Таким образом, для подавляющего большинства глав характерен вертикально-горизонтальный тип организации семантики: серия "заглавных" (сквозных) предикатов воплощает движение художественной мысли, развитие действия и т.д. (вертикальная ось). Эпизодические предикаты, располагаемые на горизонтальных осях, тесно связаны с "заглавными" и взаимодействуют с ними. Они конкретизируют предикаты вертикальной оси, насыщают их плотью — художественными деталями.

"Заглавные" предикаты "возглавляют" микроэпизоды (внутри главы), в которых раскрывается обобщенная мысль "заглавного" предиката. Обычно предикаты эпизодов другого качества, нежели "заглавные"- если сквозные предикаты— адвербиальные, то в эпизодах используются акциональные, и наоборот. При этом использование в качестве "заглавных" акциональных или адвербиальных предикатов определяет соответственно повествовательный или описательный характер главы.

Преобладание в тексте того или иного вида предикатов связано и с авторской манерой; стилем. Так, большой процент статальных и адвербиальных предикатов может свидетельствовать о тенденции к психологизму изображения, а высокий удельный вес акциональных предикатов — о стремлении к динамике рассказа. Ср.:

IV глава— акциональных 17, статальных 19, адвербиальных 11;

V— акциональных 25, статальных 12, адвербиальных 48;

VI — акциональных 26; статальных 3, адвербиальных 63;

VII — адвербиальных 64, акциональных 17.

Цифры свидетельствуют о преимущественном внимании автора к описанию по сравнению с повествованием.

Вертикально-горизонтальный принцип лежит не только в основе организации глав, но и в основе организации более крупных целых — частей произведения. Так, можно выделить главы, движущие романное действие (подобно акциональным предикатам), и главы-отступления, главы-ретардации (описательные, исторические, философские), подобные адвербиальным и статальным предикатам.

Например, I глава (вызов Масловой в суд) вводит в действие, имеет акциональный характер, II (история арестантки Масловой) — отступление от главной линии повествования, IV и V представляют Нехлюдова, VI, VII и VIII — описательные (обстановка в суде, начало заседания, начало судебной процедуры), IX (допрос подсудимых) продолжает главную сюжетную линию, Х — снова отступление (чтение обвинительного акта).

При схематическом изображении получим тот же вертикально-горизонтальный принцип организации семантики, что и внутри глав: на вертикальной оси расположатся главы повествовательные, на горизонтальных осях — описательные.

Такому принципу организации "крупноформатного" материала соответствует дробное членение на главы — незначительное художественное время главы. Каждая глава занимает, как правило, очень небольшое семантическое пространство. Так, I глава — описание перехода Масловой из тюрьмы к зданию окружного суда, II — историческая и, как отступление, занимает более протяженное время, III — пробуждение Нехлюдова, IV— писание записки княжне и поездка в суд, V — Нехлюдов входит в здание суда и посещает комнату присяжных (временной отрезок — несколько минут) и т. д.

Главу можно определить как наименьшую относительно законченную часть художественного произведения, выделенную графическими средствами. Глава подчеркивает, ставит в фокус читательского внимания тот или иной фрагмент мира, вычленяя его из непрерывного течения жизни. Поэтому любая глава — это своеобразное подчеркивание, выделение.

Членение на главы отражает особенности художественного восприятия писателя. Один художник мыслит крупными целыми, большими временными периодами, и тогда в центре его внимания событийная сторона жизни. Другой писатель считает важными мелкие подробности, детали, и, естественно, такого писателя интересует сам процесс жизни в его непрерывном течении, его внутренние стороны, психология персонажей. Именно такой подход характерен для Л. Толстого. Дробное членение на главы характеризует установку писателя на изображение внутреннего мира персонажей, на психологизм.

Для структурирования семантики романа важно не только членение на главы, но и связь между ними. Анализируемый роман характеризуется теснейшей связью между главами, имеющей целью представить рассказ как сплошное, без перерывов, повествование, как цепь событий, выстраиваемых, за редкими исключениями, в строгом хронологическом порядке.

Первая и вторая главы представляют собой теснейшее единство. Обе они посвящены Масловой. Первая изображает ее в настоящем художественном времени рассказа, а вторая повествует о прошлом Масловой. Но связаны они не только единством изображаемого лица, но и непосредственно семантически, контекстуально. Последняя фраза первой главы:

Она улыбнулась и потом тяжело вздохнула, вспомнив свое положение.

А первая фраза второй главы непосредственно связана со словом положение:

История арестантки Масловой была очень обыкновенная история.

Начало третьей главы возвращает к первой, так как вторая представляет собой экскурс в прошлое Масловой и в то же время тесно связывается со второй:

В то время, когда Маслова, измученная длинным переходом, подошла со своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели.

Устанавливается теснейшая связь между главами, причем временная связь дополняется пространственной. Но не менее тесна связь и между последующими главами. Конец IV главы: [Нехлюдов] вошел мимо швейцара в сени суда. Начало V главы: В коридорах суда уже шло усиленное движение, когда Нехлюдов вошел в него. Фактически между главами нет никакого перерыва. VIII глава заканчивается речью председателя. IX начинается: Окончив свою речь, председатель обратился к подсудимым. Ср. также конец Х главы: Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь... и начало XI: Когда закончилось чтение обвинительного акта, председатель обратился к Картинкину...

Для структурирования семантического пространства романа характерно заполнение всех его "клеток", непрерывность семантического движения. Это проявляется в семантической микроструктуре — ср. характернейшее подробное описание действий и мыслей Нехлюдова в III главе (...он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на плечи шелковый халат), — и в макроструктуре — в теснейшей связи между главами, в отсутствии лакун во временной цепи.

Теснейшая связь между главами — свидетельство восприятия мира как непрерывного сцепления событии в их взаимосвязи, предопределенного их внутренним смыслом, не всегда понятным людям, но очень важным с какой-то высшей точки зрения. Отсюда пристальное внимание и к мелким событиям и деталям, и к незаметным движениям души. С точки зрения Л. Толстого события (и внешние, и внутренние) образуют такую тесную цепь, что ни одно звено ее нельзя вырвать, не нарушив общего понимания происходящего.

Важной характеристикой организации семантического пространства может служить степень сосредоточенности авторского внимания вокруг тех или иных персонажей. С этой точки зрения характер изложения в "Воскресении" можно назвать центростремительным, о чем уже говорилось. В повествовании четко и рельефно выделяются две центральные сюжетные линии — Масловой и Нехлюдова, которые притягивают к себе многочисленные второстепенные персонажи.

Какое практическое значение имеет вывод о том, что зачины фрагментов образуют смысловой каркас текста?

1. Подготовьте реферат любой научной статьи или краткий пересказ какого-нибудь художественного произведения (на ваш выбор). При подготовке обращайте внимание на зачины фрагментов.

2. Подготовьте реферат на одну из тем: "Виды зачинов в цепных строфах", "Виды параллельных строф" См.: Солганик Г. Я. От слова к тексту.— М., 1993. — С. 93-111; 111-130.