о том, почему именно такие значения представлены в плане содержания слова, почему близкие по семантике слова имеют различный набор значений, почему в одних словах происходят стандартные преобразования значений, а в других нет — все это по вполне понятным причинам выводилось за сферу компетенции лексической семантики, да и теории языка в целом. Как кажется, когнитивный подход дает некоторые новые возможности в сфере объяснения. Мы можем показать, например, почему у предлога кроме в современном русском языке имеется два значения (первое — нечто вроде «за исключением» в примерах типа ...институт возглавил профессор Елисеев, которого, кроме акустики, больше ничто не интересовало и второе — что-то похожее на смысл «в добавление» в примерах ...единственными свидетелями исторического мгновения, кроме официальных лиц, были тележурналисты), а у предлога помимо только одно — «в добавление» (примеры типа ...приходит конец... геополитики в ее примитивном понимании... Помимо этого происходит кардинальное изменение отношения общества к войне). Когнитивная схема ПЕРЕГОРОДКА хранит знание о двух основных действиях, возможных с этой сущностью — постановка перегородки и ее снятие, а когнитивная схема ПЕРЕМЕЩЕНИЕ/ДВИЖЕНИЕ в явном виде разделение vs. соединение пространства не предполагает. Более того, идея ТРАЕКТОРИИ предусматривает сохранение пройденных точек, что соответствует значению «в добавление», представленному в плане содержания помимо.
Разумеется, методы когнитивной лингвистики не универсальны. Рассмотренный языковой материал показывает, что внутренняя форма и лежащая за ней когнитивная схема далеко не всегда порождают то актуальное значение, которое можно предсказать. Тем самым привлечение категории знаний в лексической семантике может рассматриваться в первую очередь как продуктивная эвристика, а не как единственный инструмент описания плана содержания языкового знака.
1.2.2. Эвристика о нерелевантности противопоставления лингвистического и экстралингвистического знания. Как традиционная, так и структурная лингвистика проводила четкие разграничения между внутренними и внешними аспектами функционирования языковой системы (ср. «внутреннюю» и «внешнюю» лингвистику по Соссюру). В сфере лексической семантики предпринимались попытки отграничить собственно лингвистические аспекты значения от «энциклопедических». Ср. в связи с этим характерное рассуждение из «Лексической семантики» Ю.Д.Апресяна: «Текст Он проплыл сто метров кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка значит: 'Плывя стилем "кроль", он покрыл расстояние в сто метров и затратил на это 45 секунд'. Для тех, кто знает не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плавании (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном мировом рекорде, как
напоминание о безграничных физических возможностях человека и т. п. (...) Итак, речь идет лишь о моделировании знания языка, а не знания действительности» [Апресян 1995 а, с. 12-13].
Такое резкое ограничение сферы лексической семантики, по-видимому, полезно для решения целого ряда теоретических задач, однако существенно затрудняет использование результатов лингвистических исследований для полного описания и компьютерного моделирования процессов понимания и порождения текста. Кроме того, далеко не всегда удается провести четкое членение плана содержания на лингвистическую и экстралингвистическую составляющую. Например, к числу компонентов плана содержания (и, соответственно, высказываний с ними), имеющих двойственный характер, относится категория пресуппозиции. Так, в план содержания глагола прекращать (ср. Прекращена трансляция программ радио и телевидения на трети территории Тверской области [«Московский комсомолец»]) входит пресуппозиция о том, что нечто до момента речи имело место ('ранее трансляция программ осуществлялась'). Очевидно, что эта часть плана содержания релевантна с лингвистической точки зрения и должна быть представлена в толковании глагола. Столь же очевидно, однако, что это часть знаний о мире, фиксированная в соответствующих когнитивных структурах.
Другая проблема, возникающая в связи с различением собственно лингвистических и экстралингвистических компонентов в плане содержания языковых единиц, касается противопоставления конкретной и абстрактной лексики. Если значение абстрактных лексем может быть описано с чисто лингвистических позиций, то конкретная лексика, в которой преобладает денотативный компонент значения, требует обращения к энциклопедической информации. Попытки последовательно провести рассматриваемое противопоставление в лексикографии часто давали несколько странные результаты, ср. известный пример толкования слова золотник как 'одна из частей паровой машины' [Щерба 1974, с. 280]. Если относится к этому примеру серьезно, то приходится признать, что любая деталь паровой машины может оказаться золотником. Можно возразить, что читатель словаря обычно в состоянии догадаться, что у паровой машины много различных деталей, имеющих разные номинации, однако это не делает толкование Л. В. Щербы более удачным. Сравним толкование этого слова в словаре Ожегова и Шведовой: «Устройство для автоматического управления потоком пара, жидкости или газа в паровых машинах и турбинах, гидравлических и пневматических механизмах» [Ожегов, Шведова 1992]. Легко видеть, что толковый словарь, рассчитанный на реальное использование, вынужден привлекать энциклопедическую информацию. Известно, что некоторые толковые словари (особенно, если они ориентированы на учебные цели) включают в качестве одного из способов представления значения рисунки, то есть явным образом выходят за пределы чисто языковой информации.
