Тема 9. Философский портрет ученого. Научная элита и интеллектуалы

Что есть современный ученый? Пол Фейерабенд об Имре Лакато-се. — Амбивалентность ценностно-нормативной сферы ученого. — Дж, Холтон о мотивах, движущих учеными. — Труд ученого и проблема достижения консенсуса. — Научная элита и интеллектуалы.

Наука предстает как род деятельности, осуществляемый конкретны­ми людьми — учеными. Иногда науку даже определяют как то, что делают ученые. Ученые же по большей части разобщены, одни из них работают в секретных и недоступных лабораториях, другие занимаются сложными вычислениями и доказательствами, все они пользуются языком, понят­ным только их коллегам. Вместе с тем на смену представления о том, что открытие так или иначе было бы совершено, независимо от личностного вклада конкретного ученого, приходит ясное понимание того, что за те­орией стоит личность определенного ученого, философа или мыслителя.

Как же выглядит и что собой представляет современный ученый? Са­мым ярким образцом философского творчества, устремленного к осоз­нанию отличительных черт ученого нашей эпохи, созданию его портре­та, являются страницы, вышедшие из-под пера Пола Фейерабенда. Он создает портрет ученого, обращаясь к образу друга и коллеги Имре Лака-тоса. Портрет выписан жестко, ибо основная задача методолога — быть реалистом. Сам Пол Фейерабенд, по отзывам современников, был коло­ритной фигурой и экстравагантной личностью с большим чувством юмо­ра. Он нещадно высмеивал истеблишмент, казенную иерархию и разного рода помпезность. Как и всякая яркая, критически настроенная личность, он был принят в штыки и вызывал к себе неизбежную враждебность.

Итак, современный ученый способен без угрызения совести защитить самые избитые и наиболее вызывающие утверждения. Он не питает ни вечной любви, ни вечной ненависти ни к одному из учреждений и ни к одной из идеологий. Его цели могут быть устойчивы или изменяться под влиянием рассуждений, скуки, изменения опыта или желания произвес­ти впечатление и т.п. Он может пытаться достичь цели либо в одиночку, либо с помощью организованной группы. При этом он может использо­вать разум, эмоции, насмешку, «позицию серьезной заинтересованно­сти» и любые средства, изобретенные людьми. Он открыто и постоянно выступает против универсальных стандартов, универсальных идей. Он спо­собен превзойти любого Нобелевского лауреата в энергичной защите на­учной честности. У него нет возражений против того, чтобы картину мира, нарисованную наукой и открываемую его органами чувств, считать про­сто химерой, которая либо скрывает более глубокую и, быть может, ду­ховную реальность, либо представляет собой призрачную ткань грез, за которой ничего нет. Он питает большой интерес к процедурам, феноме­нам и переживаниям, о которых рассказал К. Кастанеда, указывавший на то, что чувственные восприятия можно упорядочить в высшей степе­ни необычным образом¹.

Фейерабенд настолько антагонистичен академической школе, что громко провозглашает тезис: ученый добивается успеха именно потому, что не позволяет связать себя законами природы. Ученый порывает с бо­язливым конформизмом. В его уме в целостности слит разум и антиразум, смысл и бессмыслица, "расчет и случай, сознание и бессознательное, гу­манность и антигуманизм. Иногда он проявляет необыкновенно точное понимание психики оппонентов, однако может питать и отвращение к эмоциональным, духовным и социальным путам. Бесспорным выводом Фейерабенда, имеющим огромную традицию в том числе и в русской философии (вспомним «сродное делание» Сковороды, обозначающее труд по призванию и способностям), является вывод о том, что человечество и наука получают пользу лишь от тех, кто занимается своим делом.

Необходимо добавить к портрету то, что ученый ценит истину превы­ше всего, он убежден, что знание — это высший дар жизни, что сама истина важнее всяких убеждений, идеологий и общественного мнения, что ученый призван проповедовать истину, а значит, иметь учеников и последователей. Изучая вековечные проблемы Вселенной и природы, он глух к молве мира. Для ученого смысл его существования состоит в поис­ке истины, «в повышении качества осознания» бесконечного универсума. Действительно, живое существо одарено осознаванием при рождении и лишается его после смерти, но его качество— качество осознавания — зависит от пройденного им жизненного пути, от приобретенного опыта и совокупности знаний. Каждый человек свободен в стремлении к достиже­нию осознавания своего бытия и постижению законов мироздания.

Плоды научных изысканий «люди знания» могут передавать лишь под­готовленным и сведущим в сфере науки. Другие, неподготовленные, их просто взять не смогут. Интересно то, что «люди знания» — ученые раз­бросаны по всему миру и принадлежат всему человечеству. Они отыскива­ют друг друга, вступают друг с другом в контакты. Формы, которые обес­печивают встречи и общение ученых, имеют разные названия — это се­минары и конференции, симпозиумы и конгрессы. Однако самым вер­ным и общепринятым путем, располагающим к общению, является путь публикаций научных трудов ученых. За исключением секретных разрабо­ток, каждый ученый стремится к предъявлению миру своего видения про­блемы, своих результатов, на достижение которых он потратил жизнь.

В известном смысле ученый — это воин на поле неопределенности, безрассудства и лжи. Борьба ведется и в споре, где рождается истина. На­учная полемика, дискуссия — принятые и поныне формы борьбы, где ученый-воин сражается, отстаивая приоритет обнаруженного им истин­ного знания. Борьба идет на нескольких фронтах. Сражается ученый и с варварским невежеством, и с собственным самомнением. Вызов, кото­рый он бросает природе, не всегда кончается его победой. Но несмотря на неудачи, ученый не останавливаясь идет вперед. Поэтому можно ска­зать, что ученый, по существу своему, — человек, наделенный недю­жинной силой воли, понимаемой как непрерывный поток энергии, уп­равляемый с помощью намерения. В своей научной деятельности, направ­ленной на освещение светом разума, того, чго было неизвестно ранее,

 

он испытывает огромные интеллектуальные нагрузки, а его мысль спо­собна к невероятному напряжению. Настоящий ученый горит стремле­нием сделать знания полезными для процветания человечества, он весь­ма далек от попыток манипулировать и управлять людьми, приобретать над ними власть.

Существует предположение, согласно которому чрезмерное развитие рациональных способностей ведет к сужению и даже атрофированию всех прочих каналов мировосприятия. Естественно, что уменьшение инфор­мационной базы данных о действительности никак не способствует ее целостному постижению, а напротив, ведет лишь к ограниченному спо­собу мировосприятия. И когда ученые ссылаются на интуицию, они тем самым манифестируют свое стремление вырваться за пределы обуслов­ленности рациональным разумом. Рационализм пытается проинтерпрети­ровать объект и все многообразие мира вместить в виде слов и понятий в рамки концептуализации. Рационализм связывает ученого с известным и предпочитает оставаться в системе координат известного, направляя уче­ного к тому, чтобы неизвестное делать известным. Такова суть механизма научного объяснения, на котором держится все здание науки. Касаясь процесса профессионализации, историки науки отмечают, что в XX сто­летии на смену любителям и дилетантам в науке постепенно пришли находящиеся на жаловании профессионалы, и в ходе этого процесса из­менился тон научной литературы. Нормой серьезного профессионально­го ученого стал трезвый, строго следующий за фактами стиль рассужде­ния. Профессионализация и углубляющаяся специализация влияли на цен­ностные ориентации ученых также амбивалентно. С одной стороны, про­фессионалы осуществляли строгий контроль в сфере своей компетенции, не пропуская в нее любителей-непрофессионалов, ограничивая возмож­ности некомпетентных, любительских воззрений. Но с другой стороны, они сами были не прочь порассуждать и жарко поспорить о вопросах, в которых, строго говоря, не были «профи», о проблемах, выходящих за рамки их профессиональной компетенции.

Постоянно присутствующая в ориентациях ученого амбивалентность нашла отражение в одноименном труде Р. Мертона. Работа «Амбивалент­ность ученого»², увидевшая свет в 1965г., фиксировала наличие противо­положно направленных нормативных требований, на которые ориенти­руются ученые в своей деятельности. Противоположность норм и контр­норм сказьшалась практически в каждом моменте научного исследования. К примеру, ученому надлежит как можно быстрее сделать свои результа­ты доступными для коллег. Однако он обязан тщательно и не торопясь проверить свои результаты перед их публикацией, чтобы в них не про­скользнула ошибка. Далее, ученый должен быть восприимчивым по отно­шению к новым идеям и веяниям. Но при этом он призван отстаивать свои научные принципы и не поддаваться интеллектуальной моде. От уче­ного требуется знать все относящиеся к области его интересов работы предшественников и современников. Вместе с тем он намерен сохранять самостоятельность мышления, и его эрудиция не должна влиять на ори­гинальность его взглядов. Ученому необходимо стремиться вписать добы-

тые им результаты в сокровищницу науки, однако с самого начала он должен быть скептически настроенным ко всем добытым в рамках пред­шествующей парадигмы знаниям. Таким образом, амбивалентность цен­ностно-нормативной структуры науки всегда ставит ученого перед ди­леммой: с одной стороны, жить и работать на благо человечества, с дру­гой — в условиях, когда результаты его исследований смертоносны и раз­рушительны, не взваливать на себя бремя ответственности за послед­ствия их использования.

Очень часто обращают внимание на то, что хоть подлинные ученые и представляют собой личности энергичные, большинство из них испыты­вают большие сложности в повседневном бытии, они, как говорится, «не от мира сего». В быту они не всегда рациональны и, как малые дети, нуждаются в уходе и опеке, ибо мысль их устремлена в научные дали-горизонтали.

Ученый — это тот, кто превосходит по своему интеллекту средний тип, кто в принципе отвращен от лжи, кто, не впадая в отчаяние, терпе­ливо идет по пути поиска и обнаружения истины. Образ мыслей ученого избегает путаницы смешения понятий, но признает взаимосвязь и взаи­мозависимость всего существующего. Накопление и систематизация зна­ния — ключ к тайникам мыслительной лаборатории ученого. Критичес­кий пересмотр и новая оценка традиции есть механизм движения вперед. Обильные, но хаотичные знания не позволяют отделить ценное от бес­полезного, извлечь реальную и практическую пользу. Все это ставит под вопрос подлинные достижения. И потому процедуры классификации, а затем и выявление основополагающих принципов столь необходимы, ибо ведут к упорядочиванию обширных, но несистематизированных знаний. В результате подобных процедур ученый говорит: «Моя точка зрения на мир состоит в утверждении, что... И она непрерывно подтверждается как пред­шествующими знаниями, так и существующими опытными данными, а также на основании внутреннего диалога с самим собой».

Однако если для современного ученого есть «проблема разума, слу­чая, рационального выбора», то «проблемы сердца» для него не суще­ствует. Будь для ученого важно именно это, он стал бы не физиком, а лириком.

Обратим внимание на модель, которую предлагает Дж. Холтон, опи­раясь на высказывания А. Эйнштейна о мотивах, движущих учеными: «Уче­ный, мыслитель или художник для того, чтобы скрыться от хаоса мира, образованного опытом, создает «упрощенный ясный образ мира», поме­щая в него «центр тяжести своей эмоциональной жизни»³. Ученый убеж­дает себя в том, что объект исследования представляет собой нечто це­лое, самодостаточное. Взаимосвязи объекта, оборванные жесткими рам­ками эксперимента, оцениваются как второстепенные, не влияющие на полученные результаты. Ученый вынужден идеализировать объект, так как в противном случае он не сможет провести эксперимент, т.е. поставить перед природой некоторые сформулированные им вопросы и получить от нее удовлетворяющие его ответы. А если все это происходит именно так, то о предсказаниях и прогнозах, построенных на данных предпосылках,

можно говорить с огромной степенью вероятности. Ученый вряд ли мо­жет предсказать все последствия, вызванные вмешательством в природу.

Масса сложностей и проблем связана и с процедурой интерпрета­ции, поскольку то, что увидел или понял ученый, требует своего линг­вистического оформления. Таким образом, ученый вынужден вступить в царство языковых норм и форм. Здесь фактор различия интерпретации указывает на то, где и как учился ученый, что у него за душой, какая перспектива видится ему в частном, единичном эксперименте. Эти и множество подобных проблем объединены одним тезисом — о социаль­ной природе научного познания, социальной обусловленности деятель­ности ученого.

Анализ высказываний ученых, проведенный Н. Гильбертом и М. Мак-леем, привел к выводу: «Вариабельность суждений — их неотъемлемое свойство, а не следствие методологических неувязок»⁴. Ученые весьма раз­лично оценивают поведение своих коллег, которые иногда отказываются понимать очевидный смысл употребляемых терминов и теорий. Ученые крайне непостоянны в своих предпочтениях и мнениях и могут даже по­менять их на прямо противоположные и перейти в стан интеллектуаль­ных противников. В результате берутся под сомнение основания великой идеализации: ученый — рыцарь истины, истины единой и объективной. И когда в споре все-таки рождается истина, она представляет собой опреде­ленный консенсус, который достигают ученые, несмотря на разногла­сия, различные мнения и взаимоотрицающие позиции.

Таким образом, труд ученого и проблема достижения консенсуса до­полняют его портрет. На одном полюсе — требуемое единодушие по по­воду содержания теории, методов ее построения, обоснование экспери­ментальной базы и выводы о последствиях, на другом — явно выражен­ное нежелание понять доводы оппонента, перевести их в приемлемую для дискуссии форму. Исследователи подчеркивают, что и консенсус, и дисконсенсус могут существовать как в явной, так и в неявной форме. Явный консенсус находит свое отображение в учебниках, монографиях. Он проявляется институционально: открытием новых кафедр в учебных заведениях, выделением ассигнований на исследования. Неявный консен­сус проявляется, когда ученые при обсуждении не затрагивают «боль­ные» темы либо считают, что они думают одинаковым образом по одно­му и тому же поводу.

Достижение консенсуса предположительно осуществляется на следу­ющих уровнях:

1) уровень парадигмы;

2) уровень научно-исследовательской программы;

3) уровень школ и направлений;

4) уровень индивидуальных решений и согласий.

Ученые, достигшие определенных успехов, стремятся сохранить status quo. А следовательно, они не заинтересованы в быстрой смене существу­ющих представлений, которые согласовываются с их личным вкладом в науку. Поэтому труд ученого сопряжен с надеждой оставить свой след на страницах Великой книги Природы.

Ф. Франк как-то заметил, что ученых часто упрекают в том, что они все упрощают. Это верно: нет науки без упрощения. Работа ученого и со­стоит в нахождении простых формул. После того, как ученый сформули­ровал какую-либо простую формулу, он должен вывести из нее наблюда­емые факты, затем проверить эти следствия, чтобы убедиться, действи­тельно ли они находятся в согласии с наблюдением. Таким образом, по мнению Ф. Франка, труд ученого состоит из трех, частей:

1) выдвижение принципов;

2) выведение логических заключений из данных принципов для полу­чения относящихся к ним наблюдаемых фактов;

3) экспериментальная проверка наблюдаемых фактов.

Далее он указывает, что эти три части осуществляются благодаря трем разным способностям человеческого духа. И если экспериментальная про­верка совершается благодаря способности наблюдать, фиксировать чув­ственные впечатления, а вторая часть требует логического мышления, то каким образом получаем мы принципы? Здесь Ф. Франк рассуждает весьма прогрессивно, с учетом возможностей не только рационального, но и внерационального способа постижения бытия. «Общие принципы, — замечает он, — могут прийти человеку во время сна», а «способность, которая необходима для получения общих принципов науки, мы можем назвать воображением»⁵.

Современный портрет ученого можно дополнить штрихами, которые отмечает Макс Вебер. Он видит долг ученого в беспрестанном преодоле­нии себя, инерции собственного мышления. Современный ученый — это прежде всего профессионал и специалист. И тот, кто не способен однаж­ды надеть себе, так сказать, шоры на глаза и проникнуться мыслью, что вся его судьба зависит от того, правильно ли он делает эти вот предполо­жения в этом месте рукописи, тот не должен касаться науки.

Ученый способен испытывать увлечение наукой, он должен иметь при­звание к научной деятельности, заниматься наукой со страстью. «Страсть является предварительным условием самого главного — вдохновения. <...> Одним холодным расчетом ничего не достигнешь. Конечно, расчет тоже составляет необходимое предварительное условие. <...> Внезапная догад­ка не заменяет труда. И, с другой стороны, труд не может заменить или принудительно вызвать к жизни такую догадку, так же как этого не может сделать страсть. Только оба указанных момента — и именно оба вместе — ведут за собой догадку. Но догадка появляется тогда, когда это угодно ей, а не когда это угодно нам. <...> Научный работник должен примириться также с тем риском, которым сопровождается всякая научная работа. Личностью в научной сфере является только тот, кто служит лишь одно­му делу»⁶.

Научная элита и интеллектуалы представляют собой особый тип науч­ной среды. Интеллектуальная элита и интеллектуалы— производители интеллектуальной собственности. Сама интеллектуальная собственность в общих чертах определяется как собственность на знание и информа­цию, происхождение которой связано с трудом данного ученого или на-

умного коллектива. Вследствие весьма свойственных для нашего обще­ства уравнительных тенденций отношение к интеллектуальной элите со стороны широких слоев населения во многом негативное или, мягко го­воря, осторожное. Элита (от лат. eligo) означает «выбирать», и совершен­но очевидно, что в разномастной прослойке интеллигенции выкристал­лизовываются ее отборные экземпляры и типажи. Поэтому можно смело предполагать постоянное наличие интеллектуальной элиты в среде ин­теллигентской прослойки. Это поистине цвет общества, включающий в себя создателей духовных ценностей, выдающихся теоретиков, инжене­ров, медиков, признанных профессиональным сообществом. К суперин­теллектуальной элите относят лауреатов Нобелевской премии. Это не­большая когорта ученых, внесших наибольший личностный вклад в на­учно-исследовательское развитие всех сфер человеческой деятельности.

Элита представляет собой некоторое избранное меньшинство, пре­восходство которого очевидно. Ее авторитет не имеет ничего общего с влиянием количественного фактора. Поэтому подлинной элитой может быть только интеллектуальная, а не та часть населения, которая присво­ила себе максимальное количество материальных благ. Эзотерически ори­ентированные мыслители, как, например, Рене Генон, связывают по­нятие подлинной элиты с формированием духовной элиты, которая дол­жна действовать в гармонии со всей природой и быть укоренена в чистой интеллектуальности и духовности⁷. К ней, согласно правилам русского языка, следует относить эпитет элитная, а не элитарная (та, которая возвышается над прочими на основании высокого ценза материального благосостояния), позволяющая себе присваивать элитные, т.е., произве­денные высшими интеллектуальными силами продукты. Строго говоря, интеллектуальная элита может и не быть элитарной. Подобное противо­речие является следствием рыночной экономики, особенно первоначаль­ных нецивилизованных ступеней ее развития, когда за свой труд элита едва ли может обеспечить себе достойное существование.

Можно отметить, что в литературе прошлого периода исключались попытки обсуждать проблему интеллектуальной элиты. Считалось, что мар­ксизм-ленинизм полностью разоблачил антинаучный характер теории элит. Поэтому вполне естественно, что он не употреблял этого термина. При­нятие элиты ведет за собой принятие иерархии. Сегодня признан статус и интеллектуальная значимость данного явления.

Интеллектуальную элиту характеризует критическое, независимое мышление. Эмпирическим индикатором служит раннее развитие и выда­ющиеся способности. Как отмечают авторы коллективной монографии, посвященной изучению интеллектуальной элиты, «наследственность сама по себе еще ничего не решает. Необходимо развитие способностей, кото­рое достигается лишь на путях образования, овладения научными знани­ями и методологией. Необходим также благоприятный общекультурный фон и благоприятные условия общественной жизни индивидов. Необхо­димо, наконец, то благоприятное стечение конкретных обстоятельств, которое принято назвать удачей»⁸.

Иногда, характеризуя типологию интеллектуальной элиты, обраща­ются к терминам «Прометеи» и «синтетики». Суть этих наименований Интуитивно ясна. Прометеи — это творцы новых понятий, теорий, новых путей мышлении. Синтетики тяготеют к открытиям обобщающего харак­тера. Самым показательным индикатором принадлежности к интеллекту­альной элите, помимо индекса цитирования, научных званий и премий, является стихийное присуждение имени автора сделанному им открытию или созданному им учению. Для всех представителей интеллектуальной элиты характерна высокая продуктивность во все периоды их деятельнос­ти. Часто наблюдается два «всплеска» активности. Первый приходится на возраст 32-36 лет, второй — 42-46 лет.

Таким образом, интеллектуальная элита — это не наследственный, а функциональный тип интеллигенции. Он связан с возложенной на него функцией обеспечения духовного и интеллектуального развития обще­ства. К характерным признакам данного слоя можно отнести его откры­тость. Именно одарённые выходцы, пусть даже этот выход им дорого сто­ил, достигают верхнего яруса, вливаясь в состав избранных — интеллек­туальной элиты. Впрочем, их элитное состояние и наполнение могут от­личаться и рассогласовываться со статусными должностными позициями. Вместе с тем фактический механизм отбора в слой интеллектуальной элиты обладает существенными недостатками, выражающимися в слабо­сти «входного» контроля. Как отмечают исследователи, при приеме но­вых членов оценка претендентов проводится в сравнении их с имеющи­мися в данный момент членами группы. Но если члены элитной группы стремятся к тому, чтобы ее члены были не хуже их, то эталоном для отбора претендентов становится уровень худших из имеющихся членов. Поэтому даже при строгом отборе по эталонному уровню элитные каче­ства будут приближаться к их нижней границе.

Однако на деле члены элитной группы далеко не всегда озабочены тем, чтобы были приняты лучшие претенденты. В действие вступают иные мотивы: подбор претендентов не по профессиональным достоинствам, а по личной симпатии; желание видеть в группе своих сотрудников, учени­ков, преемников (главное — «своих», а не «чужих»); стремление не допу­стить в нее конкурентов и вообще тех, кто может захватить лидерство и оттеснить ее старых членов на вторые роли; включение в свои ряды «силь­ных мира сего» не за их научные заслуги, а из соображений совсем иного порядка.

Нужно учесть и то, что элитарные качества с возрастом слабеют, и многие стареющие представители элиты, не желая выглядеть тускло на ярком фоне талантливых новичков, руководствуются при приеме их пра­вилом: «Пусть чуть хуже меня, но лишь бы не намного лучше»'. Вслед­ствие таких обстоятельств может возникнуть противоречие между элит­ной группой и действительной интеллектуальной элитой, т.е. невключен­ными в элитную группы интеллектуалами. Элитная группа деградирует, а подлинная интеллектуальная элита оказывается не выявленной и не ин-ституциализированной.

Существуют методики, которые указывают на ряд необходимых атри­бутов и признаков при решении вопроса об отнесении того или иного представителя интеллигенции к интеллектуальной элите. В качестве тако­вых предлагаются следующие показатели:

- избрание конкретного ученого действительным членом, членом-корреспондентом, почетным членом академий, научных учреж­дений и обществ;

- присуждение премий и медалей за научную деятельность;

- включение биографических справок о них в специальные биогра­фические справочники и энциклопедии;

- участие ученых в работе редакционных коллегий, изданий с высо­ким научным цензом;

- высокий индекс цитирования публикаций ученого членами миро­вого научного сообщества.

В науке действует так называемый «эффект Матфея», при котором уже признанные ученые получают новые поощрения (премии, награды, ци­тирование) значительно легче своих пока еще не признанных коллег.

Онтопсихология интеллектуальной элиты указывает на два уровня мо­тивации творческого роста. Первый представлен личностными интереса­ми и амбициозными стимулами, среди которых может быть потребность самоутверждения, личная неудовлетворенность, стремление к лидерству. Второй уровень обусловлен общественно значимой мотивацией, здесь свою роль играют приоритет отдельных сфер деятельности, интересы обще­ства в целом или отдельных его структур. В нем используются различные возможности подчеркнуть значение творческой личности, популяриза­ция творчества, материальные стимулы: гранты, индивидуальные стипен­дии, бюджетное финансирование. Любое общество должно быть заинте­ресовано в наращивании своего интеллектуального потенциала. Однако наблюдающаяся сегодня в России структурная эмиграция интеллиген­ции, отъезд ученых за рубеж, их переход вследствие необеспеченности научной сферы в другие отрасли деятельности говорит об ослаблении вто­рого уровня мотивации.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ См.: Фейерабенд П. Избранные произведения по методологии науки.

М., 1986. С. 333-334.
- Мертон Р. Амбивалентность ученого. М., 1965.

³ ХолтонДж. Что такое антинаука // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 127.

⁴ Гильберт Н., Маклей М. Открывая ящик Пандоры. М., 1980. С. 9.

^s Франк Ф. Философия науки. М., 1964. С. ] 10-112.

⁶ Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 709-711.

¹ Геном Р. Кризис современного мира. М., 1991. С. 80.

⁸ Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция. М., 1995. С. 18.

⁹ Там же. С. 20-30.