Тема 7. О многообразии форм знания. Научное и вненаучное знание

Специфические формы знания. — Ненаучное, донаучное, паранаучное, лженаучное, квазинаучное, антинаучное, паранаучное — формы вне-научного знания. — Обыденное, игровое, личностное знание и его осо­бенности. — Народная наука как этнонаука. — Характеристики деви-антного и анормального знания. — Знание и вера. — Соотношение зна­ния и веры в пределах гносеологии и за ее пределами. — Вера как осно­ва саморегуляции человека. — «Верующий разум» русских философов.

Познание не ограничено сферой науки, знание в той или иной своей форме существует и за пределами науки. Появление научного знания не отменило и не упразднило, не сделало бесполезными другие формы зна­ния. Полная и всеобъемлющая демаркация — отделение науки от ненау­ки — так и не увенчалась успехом. Весьма убедительно звучат слова Л. Ше-стова о том, что, «по-видимому, существуют и всегда существовали не­научные приемы отыскания истины, которые и приводили если не к са­мому познанию, то к его преддверию, но мы так опорочили их современ­ными методологиями, что не смеем и думать о них серьезно»¹.

Каждой форме общественного сознания: науке, философии, мифоло­гии, политике, религии и т.д. соответствуют специфические формы знания. Различают также формы знания, имеющие понятийную, символическую или художественно-образную основу. В самом общем смысле научное по­знание — это процесс получения объективного, истинного знания. Науч­ное познание имеет троякую задачу, связанную с описанием, объяснени­ем и предсказанием процессов и явлений действительности. В развитии на­учного познания чередуются революционные периоды, так называемые научные революции, которые приводят к смене теорий и принципов, и периоды нормального развития науки, на протяжении которых знания уг­лубляются и детализируются. Научные знания характеризуются объектив­ностью, универсальностью, претендует на общезначимость.

Когда разграничивают научное, основанное на рациональности, и вненаучное знание, то важно понять, что вненаучное знание не являет­ся чьей-то выдумкой или фикцией. Оно производится в определенных ин­теллектуальных сообществах, в соответствии с другими (отличными от рационалистических) нормами, эталонами, имеет собственные источ­ники и средства познания. Очевидно, что многие формы вненаучного зна­ния старше знания, признаваемого в качестве научного, например, аст­рология старше астрономии, алхимия старше химии. В истории культуры многообразные формы знания, отличающиеся от классического научно­го образца и стандарта и отнесенные к ведомству вненаучного знания, объединяются общим понятием— эзотеризм.

Выделяют следующие формы вненаучного знания:

• ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематичес­кое знание, которое не формализуется и не описывается законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира;

• донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной ба­зой научного;

•паранаучное — как несовместимое с имеющимся гносео­логическим стандартом. Широкий класс паранаучного (пара- от греч. — около, при) знания включает в себя учения или размыш­ления о феноменах, объяснение которых не является убедитель­ным с точки зрения критериев научности;

mrni «лженаучное — как сознательно эксплуатирующее домыс­лы и предрассудки. Лженаука представляет собой ошибочное зна­ние. Лженаучное знание часто представляет науку как дело аутсай­деров. Иногда лженаучное связывают с патологической деятельно­стью психики творца, которого в обиходе величают «маньяком», «сумасшедшим». В качестве симптомов лженауки выделяют мало­грамотный пафос, принципиальную нетерпимость к опровергаю­щим доводам, а также претенциозность. Лженаучное знание очень чувствительно к злобе дня, сенсации. Особенностью лженаучных знаний является то, что они не могут быть объединены парадиг­мой, не могут обладать систематичностью, универсальностью. Они пятнами и вкраплениями сосуществуют с научными знаниями. Счи­тается, что лженаучное обнаруживает себя и развивается через квазинаучное;

• квазинаучное знание ищет себе сторонников и привер­женцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях жестко иерархированной науки, где невозможна критика власть предержащих, где жестко прояв­лен идеологический режим. В истории нашей страны периоды «три­умфа квазинауки» хорошо известны: лысенковщина, фиксизм как квазинаука в советской геологии 50-х гг., шельмование кибернети­ки и т.п.

• антинаучное — как утопичное и сознательно искажаю­щее представления о действительности. Приставка «анти» обраща­ет внимание на то, что предмет и способы исследования противо­положны науке. Это как бы подход с «противоположным знаком». С ним связывают извечную потребность в обнаружении общего лег­кодоступного «лекарства от всех болезней». Особый интерес и тяга к антинауке возникает в периоды нестабильности. Но хотя данный феномен достаточно опасен, принципиального избавления от ан­тинауки произойти не может;

• псевдонаучное знание представляет собой интеллекту­альную активность, спекулирующую на совокупности популярных теорий, например, истории о древних астронавтах, о снежном человеке, о чудовище из озера Лох-Несс.

Еще на ранних этапах человеческой истории существовало обы­денно-практическое знание, доставлявшее элементар­ные сведения о природе и окружающей действительности. Его основой был опыт повседневной жизни, имеющих, однако, разрозненный, неси­стематический характер, представляющий собой простой набор сведений.

Люди, как правило, располагают большим объемом обыденного знания, которое производится повседневно в условиях элементарных жизненных отношений и является исходным пластом всякого познания. Иногда ак­сиомы здравомыслия противоречат научным положениям, препятствуют развитию науки, вживаются в человеческое сознание так крепко, что ста­новятся предрассудками и сдерживающими прогресс преградами. Иногда, напротив, наука длинным и трудным путем доказательств и опроверже­ний приходит к формулировке тех положений, которые давно утвердили себя в среде обыденного знания.

Обыденное знание включает в себя и здравый смысл, и приметы, и назидания, и рецепты, и личный опыт, и традиции. Обыденное знание, хотя и фиксирует истину, но делает это несистематично и бездоказатель­но. Его особенностью является то, что оно используется человеком прак­тически неосознанно и в своем применении не требует каких бы то ни было предварительных систем доказательств. Иногда знание повседневно­го опыта даже перескакивает ступень артикуляции, а просто и молчаливо руководит действиями субъекта.

Другая его особенность — принципиально бесписьменный характер. Те пословицы и поговорки, которыми располагает фольклор каждой этничес­кой общности, лишь фиксируют его факт, но никак не прописывают тео­рию обыденного знания. Заметим* что ученый, используя узкоспециализи­рованный арсенал научных понятий и теорий для данной конкретной сфе­ры действительности, всегда внедрен также и в сферу неспециализирован­ного повседневного опыта, имеющего общечеловеческий характер. Ибо ученый, оставаясь ученым, не перестает быть просто человеком.

Иногда обыденное знание определяют посредством указания на об­щие представления здравого смысла или неспециализированный повсед­невный опыт, который обеспечивает предварительное ориентировочное восприятие и понимание мира. В данном случае последующей дефиниции подвергается понятие здравого смысла.

К исторически первым формам человеческого знания относят игровое познание, которое строится на основе условно при­нимаемых правил и целей. Игровое познание дает возможность возвыситься над повседневным бытием, не заботиться о практической выгоде и вести себя в соответствии со свободно принятыми игровыми нормами. В игро­вом познании возможно сокрытие истины, обман партнера. Игровое по­знание носит обучающе-развивающий характер, выявляет качества и воз­можности человека, позволяет раздвинуть психологические границы об­щения.

Особую разновидность знания, являющегося достоянием отдельной личности, представляет личностное знание. Оно ставился в зависимость от способностей того или иного субъекта и от особенностей его интел­лектуальной познавательной деятельности. Коллективное знание обще­значимо, или надличностно, и предполагает наличие необходимой и об­щей для всех системы понятий, способов, приемов и правил построения знания. Личностное знание, в котором человек проявляет свою индиви­дуальность и творческие способности, признается необходимой и реаль-

но существующей компонентой знания. Оно подчеркивает тот очевидный факт, что науку делают люди и что искусству или познавательной дея­тельности нельзя научиться по учебнику, оно достигается лишь в обще­нии с мастером.

Особую форму вненаучного и внерациоНального знания представляет собой так называемая народная наука, которая в настоящее время стала делом отдельных групп или отдельных субъектов: знахарей, целителей, экстрасенсов, а ранее — шаманов, жрецов, старейшин рода. При своем возникновении народная наука обнаруживала себя как феномен коллек­тивного сознания и выступала как этнонаука. В эпоху доминирования клас­сической науки она потеряла статус интерсубъективности и прочно рас­положилась на периферии, вдали от центра официальных эксперимен­тальных и теоретических изысканий. Как правило, народная наука суще­ствует и транслируется от наставника к ученику в бесписьменной форме. Иногда можно выделить конденсат народной науки в виде заветов, при­мет, наставлений, ритуалов и пр. И несмотря на то, что в народной на­уке видят ее огромную и тонкую, по сравнению со скорым рационалис­тическим взглядом, проницательность, ее часто обвиняют в необосно­ванных притязаниях на обладание истиной.

Примечательно, что феномен народной науки представляет предмет специального изучения для этнологов, которые и называют таковую эт-нонаукой, определяя ее особенности в зависимости от этничеркого и национального образа жизни. Бесспорно, что этнонаука связана с интен­сивной этнической жизнью, с типичными для нее ритуалами и коллек­тивными обрядами как формами социальной памяти. В этом смысле этно­наука может быть рассмотрена как специфическим образом простран­ственно локализованная, т.е. как связанная с конкретным ареалом рас­пространения, а также с конкретным историческим временем.

Очень часто изменения или деформация пространственно-временных условий существования этноса приводят к исчезновению народных наук, которые обычно не восстанавливаются. Они жестко связаны с передаю­щимся от поколения к поколению рецептурным и рутинным неписаным знанием конкретных индивидов: знахарей, целителей, ворожей и пр. Прин­ципиальная модификация мировоззрения и способов взаимодействия с миром блокирует весь рецептурно-рутинный комплекс сведений, напол­няющих народную науку. От развитой формы народной науки в распоря­жении последующих поколений в этом случае могут остаться лишь какие-либо реликтовые ее следы.

Прав был М. Полани, отмечая, что искусство, которое не практику­ется в течение жизни одного поколения, остается безвозвратно утрачен­ным. Этому можно привести сотни примеров; подобные потери, как пра­вило, невосполнимы.

В картине мира, предлагаемой народной наукой, большое значение имеет круговорот могущественных стихий бытия. Природа выступает как «дом человека», человек, в свою очередь, — как органичная его частич­ка, через которую постоянно проходят силовые линии мирового круго­ворота. Считается, что народные науки обращены, с одной стороны, к

самым элементарным, а с другой— к самым жизненно важным сферам человеческой деятельности, как-то: здоровье, земледелие, скотоводство, строительство. Символическое в них выражено минимально.

Поскольку разномастная совокупность внерационального знания не поддается строгой и исчерпывающей классификации, можно встретиться с выделением следующих трех видов познавательных феноменов: паранормальное знание, псев-донауку и д е -виантную на^:уку. Причем их соотношение с научной деятель­ностью или степень их «научности» возрастают по восходящей. То есть фиксируется некая эволюция от паранормального знания к разряду бо­лее респектабельной псевдонауки и от нее к девиантному знанию. Это косвенным образом свидетельствует о развитии вненаучного знания.

Широкий класс паранормального знания включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрыва­ющихся за обычными явлениями. Самыми яркими представителями пара­нормального знания считаются мистика и спиритизм.

Для описания способов получения информации, выходящих за рамки науки, кроме термина «паранормальность» используется термин «вне-чувственное восприятие» или «парачувствительность», «пси-феномены». Оно предполагает возможность получать информацию или оказывать вли­яние, не прибегая к непосредственным физическим способам. Наука пока еще не может объяснить задействованные в данном случае механизмы, как не может и игнорировать подобные феномены. Различают экстрасен­сорное восприятие (ЭСВ) и психокинез. ЭСВ разделяется на телепатию и ясновидение. Телепатия предполагает обмен информацией между двумя и более особями паранормальными способами. Ясновидение означает спо­собность получать информацию по некоторому неодушевленному пред­мету (ткань, кошелек, фотография и т.п.). Психокинез — это способность юздействовать на внешние системы, находящиеся вне сферы нашей мо­торной деятельности, перемещать предметы нефизическим способом.

Заслуживает внимание то, что в настоящее время исследование пара­нормального ставится на конвейер науки. И уже наука после серий различ­ных экспериментов в области паранормальных эффектов делает свои выводы:

1) с помощью ЭСВ можно получить значимую информацию;

2) расстояние, разделяющее испытуемого и воспринимаемый объект, не влияет на точность восприятия;

3) использование электромагнитных экранов не снижает качества и

точности получаемой информации.

Следовательно, под сомнение может быть поставлена существовав­шая ранее гипотеза об электромагнитных каналах ЭСВ. И можно предпо­лагать наличие какого-то другого, например психофизического, канала, природа которого, впрочем, не ясна. Вместе с тем эта сфера паранор­мального знания имеет выявленные характерные особенности, которые противоречат сугубо научному подходу:

• во-первых, результаты парапсихических исследований и экспе­риментов не воспроизводимы повторно;

• во-вторых, их невозможно предсказать и прогнозировать.

Для псевдонаучного знания характерна сенсационность тем, признание тайн и загадок, а также «умелая обработка фактов». Ко_ всем этим априорным условиям деятельности в данной сфере присоеди­няется свойство исследования через истолкование. Привлекается матери­ал, который содержит высказывания, намеки или подтверждения выска­занным взглядам и может быть истолкован в их пользу. К. Поппер доста­точно высоко ценил псевдонауку, прекрасно понимая, что наука может ошибаться и что псевдонаука «может случайно натолкнуться на истину». У не'го есть и другой вывод: если некоторая теория оказывается ненауч­ной — это не значит, что она не важна.

По форме псевдонаука — это прежде всего рассказ или история о тех или иных событиях. Такой типичный для псевдонаук способ подачи мате­риала называют «объяснением через сценарий». Другой отличительный признак— безошибочность. Бессмысленно надеяться на корректировку псевдонаучных взглядов, ибо критические аргументы никак не влияют на суть истолкования рассказанной истории.

Характеристика девиантного и анормального знания. Термин «девиантное» означает отклоняющуюся от принятых и усто­явшихся стандартов познавательную деятельность. Причем сравнение происходит не с ориентацией на эталон и образец, а в сопоставлении с нормами, разделяемыми большинством членов научного сообщества. Отличительной особенностью девиантного знания является то, что им занимаются, как правило, люди, имеющие научную подготовку, но по тем или иным причинам выбирающие весьма расходящиеся с общепри­нятыми представлениями методы и объекты исследования. Представите­ли девиантного знания работают, как правило, в одиночестве либо не­большими группами. Результаты их деятельности, равно как и само на­правление, обладают довольно-таки кратковременным периодом суще­ствования.

Иногда встречающийся термин «анормальное знание» не означает ничего иного, кроме того, что способ получения знания либо само знание не соответствует тем нормам, которые считаются общепри­нятыми в науке на данном историческом этапе. Весьма интересно под­разделение анормального знания на три типа.

• Первый тип анормального знания возникает в результате расхож­дения регулятивов здравого смысла с установленными наукой нор­мами. Этот тип достаточно распространен и внедрен в реальную жизнедеятельность людей. Он не отталкивает своей аномальностью, а привлекает к себе внимание в ситуации, когда действующий ин­дивид, имея специальное образование или специальные научные знания, фиксирует проблему расхождения норм обыденного ми-роотношения и научного (например, в воспитании, в ситуациях общения с младенцами и пр.).

• Второй тип анормального знания возникает при сопоставлении норм одной парадигмы с нормами другой.

• Третий тип обнаруживается при объединении норм и идеалов из принципиально различных форм человеческой деятельности².

Уже давно вненаучное знание не рассматривают только как заблужде­ние. И раз существуют многообразные формы вненаучного знания, сле­довательно, они отвечают какой-то изначально имеющейся в них потреб­ности. Можно сказать, что вывод, который разделяется современно мыс­лящими учеными, понимающими всю ограниченность рационализма, сво­дится к следующему. Нельзя запрещать развитие вненаучных форм зна­ния, как нельзя и культивировать сугубо и исключительно псевдонауку, нецелесообразно также, отказывать в кредите доверия вызревшим в их щ_Пг драх интересным идеям, какими бы сомнительными первоначально они ни казались. Даже если неожиданные аналогии, тайны и истории окажут­ся всего лишь «инофондом» идей, в нем очень остро нуждается как ин­теллектуальная элита, так и многочисленная армия ученых.

Достаточно часто звучит заявление, что традиционная наука, сделав ставку на рационализм, завела человечество в тупик, выход из которого может подсказать вненаучное знание. К вненаучным же дисциплинам от­носят те, практика которых основывается на иррациональной деятель­ности — на мифах, религиозных и мистических обрядах и ритуалах. Инте­рес представляет позиция современных философов науки и, в частности, К. Фейерабенда, который уверен, что элементы нерационального имеют право на существование внутри самой науки.

Развитие подобной позиции можно связать и с именем Дж. Холтона, который пришел к выводу, что в конце прошлого столетия в Европе воз­никло и стало шириться движение, провозгласившее банкротство науки. Оно включало в себя 4 наиболее одиозных течения ниспровергателей на­учного разума:

1) течения в современной философии, утверждавшие, что статус на­уки не выше любого функционального мифа;

2) малочисленную, но довольно влиятельную в культуре группу от­чужденных маргинальных интеллектуалов, например А. Кестлер;

3) настроения научного сообщества, связанные со стремлением отыс­кать соответствия между мышлением «Нового века» и восточным мистицизмом, отыскать выход из интеллектуального анархизма наших дней к «хрустально-чистой власти»;

4) радикальное крыло научного направления, склонного к высказы­ваниям, принижающим значение научного знания, типа «сегод­няшняя физика — это всего лишь примитивная модель подлинно физического»³.

Мнение о том, что именно научные знания обладают большей ин­формационной емкостью, также оспаривается сторонниками подобной точки зрения. Наука может «знать меньше», по сравнению с многообра­зием вненаучного знания, так как все, что она знает, должно выдержать жесткую проверку на достоверность фактов, гипотез и объяснений. Не выдерживающее эту проверку знание отбрасывается, и даже потенциаль­но истинная информация может оказаться за пределами науки.

Иногда вненаучное знание именует себя как Его Величество Иной способ истинного познания. И поскольку интерес к многообразию форм вненаучного знания в последние годы повсеместно и значительно воз-

рос, а престиж профессии инженера и ученого значительно снизился, то напряжение, связанное с тенденцией ухода во вненауку, возросло.

Знание и вера. Знание претендует на адекватное отражение действи­тельности. Оно воспроизводит объективные закономерные связи реаль­ного мира, стремится к отбрасыванию ложной информации, к опоре на факты. Знание делает истину доступной для субъекта посредством доказа­тельства. Знание рассматривается как результат познавательной деятель­ности. С глаголом «знать» связывают наличие той или иной информации либо совокупность навыков для выполнения какой-нибудь деятельности. Считается, что именно научное знание говорит от имени истины и по­зволяет субъекту с определенной мерой уверенности ею распоряжаться. Научное знание как способ приобщения субъекта к истине обладает объек­тивностью и универсальностью. В отличие от веры, которая есть созна­тельное признание чего-либо истинным на основании преобладания субъективной значимости, научное знание претендует на общезначимость.

Вера— это не только основное понятие религии, но и важнейший компонент внутреннего духовного мира человека, психический акт и эле­мент познавательной деятельности. Она обнаруживает себя в непосред­ственном, не требующем доказательства принятии тех или иных положе­ний, норм, истин. Как психологический акт, вера проявляется в состоя­нии убежденности и связана с чувством одобрения или неодобрения. Как внутреннее духовное состояние — требует от человека соблюдения тех принципов и моральных предписаний, в которые он верит, например: в справедливость, в нравственную чистоту, в мировой порядок, в добро.

Понятие веры может полностью совпадать с понятием религии и вы­ступать как религиозная вера, противоположная рациональному знанию. Религиозная вера предполагает не доказательство, а откровение. Слепая вера ничем не отличается от суеверия. Проблема взаимоотношения зна­ния и веры активно обсуждалась средневековыми схоластами. Вера осно­вывалась на авторитете догматов и традиции. Считалось необходимым по­знать в свете разума то, что уже принято верой. «Credo, ut intelligam» — «Верую, чтобы познать», — гласит латинское изречение. Ему вторит хри­стианское: «Блажен не видящий, но знающий».

Соотношение знания (разума) и веры не может быть решено в пользу одной или другой компоненты. Как знание не может заменить веру, так и вера не может заменить знание. Нельзя верой решить проблемы физики, химии, экономики. Однако вера как доинтеллектуальный акт, досозна-тельная связь субъекта с миром предшествовала появлению знания. Она была связана не с понятиями, логикой и разумом, а с чувственно-образ­ным фантастическим восприятием мира. Религия— это вера в сверхъ­естественное.

Если вера отрывалась от религиозной принадлежности, то в составе познавательного процесса она обозначала убежденность в правоте науч­ных выводов, уверенность в высказанных гипотезах, являлась могучим стимулом научного творчества. Мы верим в существование внешнего мира, в трехмерность пространства, необратимость времени, верим в науку. Вера есть бездоказательное признание истинным того или иного явления. В свя-

зи с этим весьма примечательно высказывание А. Эйнштейна, который считал, что без веры в познаваемость мира нет никакого естествознания.

Огромную роль веры в познавательном процессе подчеркивал М. По-лани. Он отмечал, что «вера была дискредитирована настолько, что по­мимо ограниченного числа ситуаций, связанных с исповеданием рели­гии, современный человек потерял способность верить, принимать с убежденностью какие-либо утверждения, что феномен веры получил ста­тус субъективного проявления, которое не позволяет знанию достичь все­общности»⁵. Однако сегодня, по его мнению, мы снова должны признать, что вера является источником знания и что на ней строится система взаимного общественного доверия. Согласие явное и неявное, интеллек­туальная страстность, наследование тех или иных образцов и эталонов культуры — все это опирается на импульсы, тесно связанные с верой. Разум опирается на веру как на свое предельное основание, но всякий раз спо­собен подвергнуть ее сомнению. Появление и существование в науке на­боров аксиом, постулатов и принципов также уходит своими корнями в нашу веру в то, что мир есть совершенное гармоничное целое, поддаю­щееся познанию.

Феномен веры, имея религиозную, гносеологическую и экзистенциаль­ную окраску, может выступать как основа саморегуляции человека. Самосо­знание каждого индивида имеет своим неотъемлемым компонентом экзис­тенциальную веру в себя, в факт существования окружающего мира, лич-ностно значимых ценностей: дружбы, любви, справедливости, благород­ства, порядочности и т.п. Самосознание всегда присутствует в двух основных модусах: как самопознание и как саморегуляция. Установка «познай самого себя», которую, согласно легенде, провозгласил дельфийский оракул и которую Сократ сделал основным принципом своей философии, может работать не только как источник нового знания о себе. Она может выступить основой саморегуляции или же ее антипода — самоде­струкции. Это подчеркивает, как тесно связаны самопознание и саморегуля­ция. Зачастую в интроспективном плане самопознание и саморегуляция как будто сливаются в едином феномене — в общении с самим собой..Однако существуют достаточно определенные отличия самопознания и саморегуля­ции. Если самопознание всегда происходит в состоянии явного осознания, когда включается рефлексия, проясняющая внутреннее состояние, которая обеспечивает его «прозрачность», то саморегуляция, наоборот, совершается как бы перед порогом сознания. Это то «тайное брожение духа», о котором говорил Гегель, противопоставляя его процессу познания. Саморегуляция всегда осуществляется на уровне смутных ощущений, предчувствий, неудовлетво­ренности собой, внутреннего дискомфорта, т.е. тогда, когда самопознание затруднено. Можно сказать, что заинтересованное в себе самопознание, со­риентированное на психотерапевтический эффект, и есть частичная саморе­гуляция. Считается, что саморегуляция не приводит ни к чему новому, а лишь позволяет «разобраться в своем состоянии», «упорядочить свои переживания», «сориентироваться в себе». Чтобы саморегуляция имела конструктивный эф­фект, она должна опираться на духовные опоры веры, которые особенно востребуемы в условиях нестабильного и неравновестного мира.

«Верующий разум» русских философов. Вопрос о соотношении веры и знания всегда особо интересовал русскую философскую мысль. Распрост­ранившееся в XIX в. увлечение немецким идеализмом послужило мощ­ным импульсом для развития русской философии, которая, однако, не стала повторением и копированием рационалистской западно-европей­ской традиции. Творчество славянофилов И.В. Киреевского (1806-1856) и А. С. Хомякова (1804-1860) представляло собой попытку выработать сис­тему христианского миропонимания. Об этом говорит и само название работ Киреевского: «О характере просвещенной Европы и его отноше­ния к просвещенной России», «О необходимости и возможности новых начал для философии». Именно потому, что на Западе вера ослаблена, что западный человек утратил «коренные понятия о вере» и принял «лож­ные выводы» безбожного материализма, Киреевский не только отрицает западный путь развития, но и опровергает саму ценность европейского типа мышления. Торжество рационализма имеет отрицательное значение для «внутреннего сознания». Западная образованность несет в себе раз­двоение и рассудочность. Образованность русская основывается на вос­приятии «цельного знания», сочетающего разум и веру. Подлинная фило­софия должна быть философией «верующего разума». Можно назвать про­граммным следующий тезис Киреевского, в котором он пытается опре­делить истоки цельного философствования. Человек стремится собрать «все свои отдельные силы», важно, «чтобы он не признавал своей отвлечен­ной логической способности за единственный орган разумения истины; чтобы голос восторженного чувства, не соглашенный с другими силами духа, он не почитал безошибочным указанием правды... но чтобы посто­янно искал в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума»³. Живое и цельное «зрение ума» — «то, ради чего» существует как гармоническое сочетание всех духовных сил: «мышления, чувств, эстетического созер­цания, любви своего сердца, совести и бескорыстной воли к истине». Та­кое знание, основанное на целостном единстве духовных сил и скреп­ленное верой, глубоко отличается от знания, вырабатываемого отвле­ченным «логическим разумом».

Отсюда вытекала отличительная особенность всей русской филосо­фии — убеждение в непосредственном постижении реальности, или ин­туитивизм. Как отмечал известный историк философии И.О. Лосский, «обостренное чувство реальности, противящейся субъективированию и психологизированию содержания восприятия предметов внешнего мира, является характерною чертой русской философии. Идеал целостного зна­ния, т.е. органически всестороннего единства его, возможен не иначе как под условием, что субстанциональный аспект мира (чувственные каче­ства), рациональный аспект его (идеальная сторона мира) и сверхрацио­нальные начала даны все вместе в опыте, сочетающем чувственную, ин­теллектуальную и мистическую интуицию»⁶. Выделяя различные уровни реальности: надрациональный, рациональный и сверхрациональный — русская религиозная философия называет и соответствующие им спосо­бы постижения: сердцем, рассудком (наукой), верой (интуицией).

Русский философ А.С. Хомяков рассматривал веру в качестве некоего предела внутреннего развития человека. Он не отвергал науку, не противо­поставлял веру и знание, а иерархизировал их отношение: сначала знание, затем вера. Именно недостижимость абсолютного знания является посто­янным условием существования веры. Хомяков был уверен, что всякая живая истина, а тем более истина божественная, не укладывается в грани­цах логического постижения. Она есть предмет веры не в смысле субъектив­ной уверенности, а в смысле непосредственной данности. У Хомякова вера не противоречит рассудку, она даже нуждается в том, чтобы бесконечное богатство данных, приобретаемых ее ясновидением, подвергалось анализу рассудка; только там, где достигнуто сочетание веры и рассудка, получает­ся всецельный разум. «Вера» Хомякова по сути дела есть интуиция, т.е. спо­собность непосредственно познавать подлинное живое бытие. И только в соединении с верой разум возвышается над отдельным мнением и мышле­нием и преобразуется в цельное соборное сознание.

Примечательно, что, по словам Н. Бердяева, славянофилы ставили перед русским сознанием задачу преодоления абстрактной мысли и тре­бовали познания не только умом, но также чувством, волей, верой. Сам же Н. Бердяев видел три типических решения вопроса о взаимоотноше­нии знания и веры:

• верховенство знания, отрицание веры;

• верховенство веры, отрицание знания;

• дуализм знания и веры.

Все это подчеркивало недостаточность чисто рассудочного, рациональ­ного способа отношения к миру, острую потребность в основаниях, ко­торые превосходили бы диктат знания и вольного хотения и были бы внутренними, личностно глубинными регулятивами человеческой жиз­недеятельности.

Оформившаяся в русской философской школе идея философии всеедин­ства предполагала всеохватывающий синтез как со стороны жизни, так и со стороны мысли, как со стороны знания, так и со стороны веры. Идея все­единства, понимаемая как «все едино в Боге», была центральной в филосо­фии Вл. Соловьева. Однако Бог лишается антропоморфных характеристик и понимается как космический разум, сверхличное существо, особая органи­зующая сила. Гносеологический аспект идеи всеединства проявляется утвер­ждением потребности в цельном знании. Цельность предполагает органич­ное объединение трех разновидностей знания: научного (философского), эмпирического (научного) и мистического (созерцательно-религиозного). Та­ким образом, русская философия предложила весьма оригинальный проект гносеологии, который и по сей день ждет своего исполнения.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л., 1991. С. 171.

² См.: Дынчч В.И., Емельяшевич М.А., Толкачев Е. А., ТомильчикЛ.М. Вненауч-ное -знание и современный кризис научного мировоззрения // Вопросы фи­лософии. 1994. № 9.

³ ХолтонДж. Что такое антинаука // Вопросы философии. 1992. № 2.

⁴ Полани М. Личностное знание. М., 1985. С. 277.

⁵ Цит. по: Лосскип Н.О. История русской философии. М., 1994. С. 24.

⁶ Там же. С. 438-439.