Место и время написания апологии Татиана

Где пребывал Татиан, когда им составлена была апология? На этот вопрос трудно ответить даже приблизительно; во всяком случае можно считать доказанным, что в это время он жил не в Риме. Об этом можно заключать из слов самого Татиана. Он пишет (cap. 35): «То, что мной изложено, я узнал не от других: я путешествовал по многим странам, сам занимался в качестве софиста вашими науками, изучал искусства и различные изобретения, а в последнее время проживал в городе римлян и сам видел различные статуи, вами перенесенные к ним» ('έσχατον δ€ τη 'Ρωμαίων ένδιατρίψας πόλι καΐ τάς αφ' υμών ώς αύτούς άνακομισθ€ΐσας ανδριάντων ποικιλίας καταμαθών), — причастие аориста ένδιατρίψας указывает, как и другие предшествующие глаголы, поставленные в причастной форме, на событие из прошлой жизни его, а термин 'έσχατον можно понимать только в том смысле, что Рим он оставил совсем недавно, или, по крайней мере, что в этом промежутке он нигде надолго не останавливался; на то же указывает и причастие καταμαθών, и способ противоположения эллинов — αφ' ύμών и римлян — ώς αύτούς. Говоря о Крескенте, Татиан пишет (cap. 19), что он «свил себе гнездо в великом городе» (о έννοττύσας τη μ€γάλη πόλ€ΐ), — и здесь он говорит о Риме так, как может говорить находящийся вне его. Кроме того, Oratio не заключает в себе никаких данных, которые указывали бы на происхождение его в Риме. Можно думать, что в это время он не был еще и на родине: он особенно подчеркивает, что родился в Ассирии, и в таком тоне противополагает варваров и греков, который понятен только в эллинской стране.

Вопрос о времени, когда написана была апология Татиана, также не нашел еще определенного решения. Большинство исследователей согласны в том, что Oratio от начала до конца носит отпечаток желания автора оправдать свой переход в христианство перед теми, которые уважали его как философа и писателя, и является как бы отречением прежнего языческого писателя от греко-римской культуры, что оно должно быть рассматриваемо как первое произведение из христианского периода жизни автора и что оно, весьма вероятно, обнародовано было скоро после обращения Татиана в христианство. Конечно, этим мало сказано для определения времени происхождения апологии, так как и время обращения Татиана в христианство тоже не установлено. Прежде было общепринятым мнением, что апология была написана после смерти Иустина, которая по новейшим вычислениям падает на 163-167 гг. В доказательство приводили два места из апологии, где упоминается Иустин. В 19 главе Татиан пишет: «Этот презритель смерти (Крескент) так боялся ее, что старался причинить смерть, как зло, Иустину, а также и мне, за то, что он, проповедуя истину, обличал философов в сластолюбии и лжи». В 18 главе он пишет: «Достойный величайшего удивления Иустин сказал, что демоны подобны разбойникам». Уверены были, что здесь предполагается, что Иустин уже оставил земное поприще. В подтверждение указывают на Евсевия, который слова Татиана в 19 главе понял именно в смысле указания на смерть Иустина (Hist. eccl. IV, 16.7—9). Это мнение подверглось критике[470], причем и Евсевий, который приводит слова Татиана в несколько измененном виде[471], обвинен в произвольном извращении текста в своих интересах, или, по крайней мере, в непонимании Татиана, который в обоих случаях говорит о живом Иустине; поэтому и речь относится ко времени между 150—155 гг. Но так как, с другой стороны, признается доказанным, что апология написана вне Рима, то предполагают[472], что Татиан, ввиду направленных против Иустина и против него самого козней Крескента, удалился йз Рима и во время довольно краткого отсутствия составил Oratio, потом возвратился в Рим, где и оставался до того времени, когда порвал связь с православной Церковью и основал на Востоке свое διδασκαλειον. Это сложное и искусственное объяснение раннего происхождения апологии вне Рима не имеет за себя положительно никаких данных в древних известиях о Татиане. Другие, защищая прежний взгляд[473], доказывают, что Евсевий в своей выдержке из апологии Татиана дает текст лучший, чем в рукописном предании. Тщательное сравнение не оставляет никакого сомнения относительно преимущества понимания слов Татиана у Евсевия; в то же время текст рукописей настолько неудовлетворителен, что независимо от цитаты у Евсевия по внутренним основаниям нуждается в исправлениях. Евсевий был прав, когда из бывшего у него неиспорченного текста апологии вывел заключение, что для Татиана смерть Иустина принадлежала прошлому. Считают также мало убедительными и возражения на основании того, что Татиан не пользуется апологиями Иустина, которых, следовательно, у него не было под руками, а также и того, что он, упоминая о кинике Протее (cap. 25), ничего не говорит о самосожжении его (в 165 г.), и признают, что смерть Иустина должна быть terminus a quo для датирования апологии.

Terminus ad quem определяется таким образом. Так как Татиан был учеником Иустина, то еще при жизни Иустина он должен был или перейти в христианство, или совершенно подготовиться к этому. И если, как признано, апология должна быть написана вскоре после обращения его в христианство, то самое обращение должно произойти незадолго до смерти Иустина, потому что ко времени составления апологии Иустина уже не было в живых. Таким образом, апология могла быть издана в скором времени после смерти Иустина; а так как Иустин пострадал в 163-167 гг., то и время происхождения апологии можно полагать около 165 г.[474]

В основу всех приведенных соображений относительно времени происхождения апологии Татиана полагается убеждение, что она написана в скором времени после обращения его в христианство. Но насколько прочно это основание? При внимательном чтении апологии эта гипотеза представится просто удивительной, если иметь в виду, какими обширными и солидными знаниями автор располагает по всем предметам, о которых он ведет речь: в таком важном вопросе, как учение о Логосе, он обнаруживает уже личную переработку его, и вся апологетическая система его, в особенности последняя часть ее, где излагается учение о большей древности Моисея по сравнению с греками, обнаруживают такую осведомленность в христианском учении, которую невозможно допустить в неофите, хотя и прошедшем перед этим довольно длинный путь блуждания в поисках истины. Защитники рассматриваемого взгляда указывают на следующие слова Татиана, обращенные к грекам: «Не тяготитесь моими уроками и не возражайте болтовней и пустяками, говоря: "Татиан выше эллинов, выше множества философствовавших, вводит новые догматы варваров" (καινοτομεί τα βαρβάρων δόγματα)» (cap. 35). Но смысл этих слов не тот, что Татиан недавно изменил свои убеждения; их должно понимать так: «Не соблазняйтесь тем, что Татиан, будучи таким же, как и вы, притязает знать больше, чем вы и все ваши предшественники, и что он вашим сказаниям и вашей философии противопоставляет совершенно новое учение». Следовательно, Татиан отвечал здесь языческим традиционалистам, которые смотрели на христианство как на непозволительное новшество, на τρίτον γένος [третий род]. Нельзя согласиться и с тем, что апология была первым произведением Татиана из христианского периода его жизни. В апологии есть такое место: «Только человек есть образ и подобие Божие, — разумею не того человека, который делает то, что свойственно животным, но того, который, став выше человечества, приблизился к Самому Богу. Впрочем, об этом я подробнее изложил в книге "О животных" (έν τω Пер! ζώων)» (cap. 15). Обычно это произведение относят к языческому периоду Татиана; но достаточно вспомнить, как говорил Татиан обо всем, что связано было с греко-римской культурой, чтобы признать совершенно невероятным, что он после своего обращения в христианство мог отсылать своих читателей к произведению, написанному в то время, когда он был еще язычником; и связь речи, в которой Татиан упоминает о произведении Пер! ζώων и для выяснения которой он указывает на это произведение, ясно говорит о его христианском характере. В конце апологии Татиан пишет (cap. 40): «О том, что -говорили образованные люди у эллинов о христианском законе и об истории постановлений, сколь многие и какие писатели упоминали об этом — будет показано в книге "Против тех, которые рассуждают о Божественных делах" (Προς τους άποφηναμένους τα πφΐ 0€ου)», — очевидно, Татиан или задумал это произведение, или уже писал его.

Таким образом, человек, который был в состоянии написать апологию, в тот момент, когда составлял ее, уже написал важный трактат Пер! ζώων и трудился над составлением нового, не менее важного сочинения, должен быть христианином уже несколько лет; это был уже хозяин в христианском учении, который, воспользовавшись наставлениями Иустина, уже был независимым учеником, чувствующим под собой достаточную почву для того, чтобы показать в своем произведении значительную оригинальность, — для этого нужно было время.

Argumenta е silentio, извлекаемые из факта, что Татиан не упоминает о самосожжении Протея и не говорит ясно о мученичестве Иустина, не могут иметь решающего значения, пока не доказано, что Татиан обязательно должен был упомянуть об этих событиях; а тон, каким Татиан говорит об Иустине: о θαυμασιώτατος Ίουστΐνος ορθώς έξφώνησβν (cap. 18), скорее всего выражает почтение благодарного ученика к почившему уже знаменитому наставнику.

Ad. Harnack замечает, что Татиан в 4 и 19 главах говорит об одном только императоре, и заключает отсюда, что Oratio может быть датировано только в царствование Антонина Пия, а не в царствование Марка Аврелия и Люция Вера (161—169 гг.). Но, во-первых, указанные тексты, где употреблен термин βασιλβύς в единственном числе, представляют настолько общие формулы, что из них нельзя извлекать каких-нибудь выводов относительно состояния империи во врёмя написания апологии. Во-вторых, если нет оснований предполагать, что пребывание Татиана в Риме было прервано столкновением Иустина с Крескентом и что во время этого кратковременного отсутствия написана была апология, если, далее, доказано, что она написана была вне Рима, и если, наконец, согласно свидетельству Евсевия, Татиан сделался еретиком в 172 г., то все это приводит к заключению, что апология написана до 172 г.: в 171, а может быть, и в 170 г. Татиан оставил Рим, и вполне возможно, что с первого же раза он не избрал места постоянного пребывания и во время своих переходов в пределах греческих областей ближайшего Востока, приблизительно в 171 г.[475], составил свое произведение Λόγος προς 'Έλληνας.