Литературные особенности апологии Татиана

Апология Татиана представляет резкую, часто несправедливую и одностороннюю, но интересную критику эллинской религии, этики, философии и искусства; в своих положительных частях она отличается оригинальными богословскими и психологическими воззрениями. При первом чтении апологии поражает в особенности страстность и пылкость речи, горячность полемиста, который только и помышляет о том, чтобы возможно чувствительнее поразить противника, и удивительно владеет своим оружием, обнаруживая в то же время сильное и даже блестящее воображение, пылкое, но недисциплинированное. В некоторых местах, правда довольно редких, например, когда он исповедует свою веру и объявляет полную готовность умереть за нее, обнаруживается глубокое убеждение, искренний энтузиазм, который придает его красноречию больше простоты и важности.

К существенным недостаткам изложения относится прежде всего крайняя темнота речи, за которую его называли новым Гераклитом, ассирийским Тертуллианом. В последнее время положено много трудов на то, чтобы прояснить в апологии многое, что кажется непонятным, доказать, что Татиан не был врагом логического построения речи и не пренебрегал требованиям языка, на котором писал. Эти усилия увенчались некоторым успехом, но все-таки не очистили совершенно от тех обвинений, какие прежде предъявлены были к Татиану. Причина неотрицаемой темноты изложения в апологии заключается прежде всего в естественном недостатке точности выражения, общем у Татиана с большинством современных ему писателей, а затем в свойственной собственно Татиану малой заботливости о правильном расположении материала: почти никогда он не доводит до конца начатой аргументации определенным и правильным путем — одна идея у него пробуждает другую, постороннюю; один образ вызывает другой, аналогичный; ассоциации идей или образов делаются заправляющим принципом их раскрытия, вместо законов строгого метода. Отсюда совершенно неожиданные переходы и повороты в течении мыслей.

Достоинства и недостатки апологии Татиана с литературной стороны имеют основание в личности самого Татиана и условиях его образования и жизни. Восточное происхождение Татиана несомненно сказалось в крайней живости его чувства и пылкости воображения. Но существенные особенности его стиля заимствованы из современной софистики; хотя он осуждал искусство и красоту форм, но писал, как софист, потому что софистика сделалась его второй природой. Но в некоторых случаях ему как будто удавалось освободиться от оков софистических требований и проявить природное стремление к оригинальности и соединить с этим обычное у христианских писателей безразличное отношение к внешней красоте. Все эти влияния отразились в апологии Татиана и сделали это произведение очень своеобразным и привлекательным в его оригинальности, но и трудным для понимания, по крайней мере, в некоторых местах. Но и в содержании апологии, и в ее изложении — всюду видна значительная и оригинальная личность ее автора.

«Диатессарон» [479]

Евсевий свидетельствует, что Татиан, после того как выступил во главе энкратитов, составил, «[не знаю как,] какое-то согласование и свод Евангелий» (συνάφ€ΐάν τίνα και συναγωγήν ούκ οιδα δπως τών ίύαγγλίων) и назвал его τδ δια τεσσάρων [из (или: через, вдоль) четырех] (т. е. ύαγγέλιον). «Это сочинение, — прибавляет он, — и теперь еще находится у некоторых» (Hist. eccl. IV, 29.6). До Евсевия ни один писатель не упоминает об этом произведении Татиана. Сам Евсевий говорит о нем довольно неопределенно: он или совсем не видел этого произведения, или затруднялся точнее определить построение и характер его; если Татиан написал его на сирийском языке, то Евсевий мог видеть его произведение в библиотеке Памфила, но, не зная сирийского языка, не был в состоянии критически оценить содержание. Краткое сообщение Евсевия говорит только о том, что Татиан составил гармонию четырех Евангелий или историю жизни и дел Господа из четырех канонических Евангелий. Еще более кратко замечание Епифания, который говорит (Haer. XLVI, 1), что Татиан считается автором книги под именем το δια τεσσάρων ύαγγέλιον, но некоторые называют ее κατ' Εβραίους (έύαγγέλιον). Из греческих писателей первые более подробные сведения об этом произведении Татиана сообщает Феодорит Кирский. Свое известие о еретике Татиане он заключает такими словами: «Он составил так называемый "Диатессарон" (τό δια τεσσάρων καλούμ6νον ύαγγέλιον), отбросив генеалогии, а также и все иное, что указывает на рождение Господа по плоти от семени Давида. Но эту книгу употребляли не только его приверженцы (энкратиты), но и последователи апостольского учения, не замечая обмана в составе ее, и простодушно пользовались книгой как удобным компендиумом. Я сам нашел более двухсот таких книг, которые в Церквах нашей страны пользовались почетом; я собирал их и уничтожал, и вводил вместо них Евангелия четырех евангелистов» (Haeret. fab. comp. I, 20).

Сообщаемый Феодоритом факт свидетельствует о продолжительном влиянии произведения Татиана в довольно многочисленных христианских Церквах. Почти через три столетия после смерти автора мы находим его труд пользующимся большим почетом, т. е. несомненно употребляемым при богослужении в православных Церквах, которые, очевидно, ничего не подозревали относительно еретического источника его или несовершенства учения его. В большинстве Церквей кирского диоцеза, епископом которого был Феодорит, говорили по-сирийски; область сирийского языка начиналась к востоку от Антиохии, почти, так сказать, у ворот города, и простиралась далеко за Евфрат. {«Диатессарон», написанный на греческом языке, не мог получить столь широкого распространения в Церквах, подчиненных Феодориту. Поэтому возможно только одно заключение, что он говорит о сирийском «Диатессарон», который он заменял сирийским же переводом четырех Евангелий.} В сирийской церковной письменности начиная с «Учения Аддаи» (произведение в настоящей форме датируется различно, с половины III в.) находятся бесспорные свидетельства, что эта форма Евангелия широко, если не исключительно, употреблялась в сирийских Церквах в продолжение III и IV вв., и что это произведение непрерывно было известно и читалось сирийскими писателями до начала XIV в. Ефрем Сирин, диакон эдесский, комментировал евангельский текст по «Диатессарон». Несомненно, что Ефрем знал уже сирийский перевод, известный под именем «Пешитта», знал преимущества отдельных Евангелий четырех евангелистов перед'смешением их в «Диатессарон», но, вероятно, широкое распространение последнего среди верующих заставило его положить в основу своего толкования именно этот текст.

Так как «Диатессарон» Татиана в подлинном виде не сохранился до нашего времени, то комментарий Ефрема Сирина является лучшим источником для суждения об этой древнейшей евангельской гармонии. Но, к сожалению, и самый комментарий Ефрема сохранился не в сирийском оригинале, а в армянском переводе V в., который издан был мехитаристами в Венеции в 1836 г., но сделался предметом научных исследований только после издания его в латинском переводе в 1876 г. Другим источником служат беседы персидского мудреца Афраата, составленные в 336-345 гг., в основу которых также положен текст «Диатессарон»[480].

Эти источники дали возможность составить приблизительно ясное представление о произведении Татиана, которое до последнего времени известно было только по имени, без определенного содержания. В этом отношении особенно важное значение имеет труд Th. Zahn'a[481]. Со свойственной ему осторожностью и основательностью и со значительным успехом он предпринял реконструкцию произведения Татиана (в латинском переводе) через выделение объяснений св. Ефрема и при пособии бесед Афраата и представил цельный и более или менее ясно очерченный образ этого важного произведения. Он пришел к таким выводам относительно плана «Диатессарон». Чтобы изложить содержание четырех Евангелий как цельную историю жизни Господа, Татиан положил в основу хронологические указания Евангелия Иоанна; пролог этого Евангелия он поставил во главе своей истории и расположил весь материал по указанным Иоанном праздникам Пасхи. Повествования о Рождестве Господа и последующих за ним событиях, о крещении, искушении, призвании первых учеников и о браке в Кане он поместил во введении. Общественное служение Господа он начинает праздником Пасхи, на котором Господь выступил в первый раз, и заканчивает, по истечении двух,лет, праздником Пасхи, во время которого Господь пострадал. Смерть, воскресение и вознесение составляют заключение. В эти рамки вставлены повествования синоптиков, хотя некоторые синоптические отделы совершенно опущены. Апокрифическая письменность, как.показывает самое название, не была привлечена, и объем неканонических элементов, по мнению Th. Zahn'a, составлял не больше одной тысячной части. Исторический характер всего содержания канонических Евангелий признавался Татианом не подлежащим сомнению.

Работа Th. Zahn'a встречена была с большим сочувствием. Авторитетные ученые (de Lagarde, Hilgenfeld, Harnack, Funk) внесли в нее некоторые дополнения и исправления; а выводы его относительно времени написания этого произведения и первоначального языка (Zahn полагал, что оно написано до разрыва Татиана с Церковью и на сирийском языке) вызвали оживленные споры и опровержения. Между тем явились новые источники для суждения о «Диатессарон»: из произведений позднейших сирийских писателей — толкователей Священного Писания (Ishodad, Moses Bar-Kepha, Bar-Salibi и Bar-Hebraeus) IX-XI вв. извлечен был (J. R. Harris) ряд мест и выражений комментария Ефрема и лежащего в основании его текста «Диатессарон» на сирийском языке; проверен был, на основании сличения с армянским текстом (A. Robinson), латинский перевод комментария Ефрема; наконец, найдена была арабская гармония Евангелий, которая вызвала большие надежды. Как известно, после того как Сирия завоевана была сарацинами, сирийские христиане постепенно стали забывать свой родной язык и усвоили язык своих завоевателей; поэтому естественно, что с течением времени в числе других документов переведен был на арабский язык и «Диатессарон». Давно было известно, что в Ватикане существует арабский манускрипт, заключающий в себе произведение Татиана. Но по неизвестным причинам он не был списан и опубликован. В 1886 г. апостолический викарий римско-католических коптов, посетив Ватикан и увидев названный манускрипт, заявил, что он видел в Египте подобный список, лучше сохранившийся. Оба манускрипта были сличены и текст опубликован в арабском подлиннике и в латинском переводе[482], преимущественно по второму манускрипту (XIV в.), подаренному владельцем его коптом (Halim Dos Gali) и находящемуся в настоящее время в библиотеке Конгрегации Пропаганды в Риме. Этот арабский текст, по свидетельству рукописи, переведен известным несторианским писателем, монахом и пресвитером, Abul-Faradsh'eM (ум. 1043) с сирийского экземпляра, который был написан в IX в. Издатель этой гармонии (P. Ciasca) уверен был, что в этом переводе должно видеть верную передачу первоначального текста «Диатессарон»; с ним согласились было и некоторые другие ученые, в том числе и Th. Zahn. Но научными исследованиями было установлено[483], что сирийский оригинал арабского текста представляет позднейшую переработку «Диатессарон», которая предпринята была в V—VI вв. с целью возможно более приблизить его к тексту «Пешитты», так что из арабского текста можно получить только некоторую помощь для реконструкции «Диатессарон», — он представляет лишь незначительные остатки первоначального текста «Диатессарон», но в общем может быть признан надежным руководителем при восстановлении последовательности и композиции произведения. Во всяком случае, надежды, какие возлагались на арабский текст, не оправдались.

Такое же значение имеет и латинская гармония Евангелий[484], сохранившаяся в Cod. Fuldensis, написанном около 545 г. в Капуе по распоряжению епископа Виктора. Это список Нового Завета. Но вместо четырех Евангелий Виктор поместил в нем латинскую гармонию Евангелий, которую он нашел уже готовой. Экземпляр ее, попавший в руки Виктору, не имел ни заглавия, ни имени автора; но Виктор хотел точнее исследовать вопрос о происхождении гармонии и при этом, как он сам говорит в предисловии, он вспомнил сообщение Евсевия о произведении Татиана и о подобном же опыте александрийца Аммония (Euseb., Epist. ad Carpianum) и решил, что он нашел произведение Татиана. Действительное происхождение латинской гармонии темное. Во всяком случае можно признать, что она составлена ок. 500 г. по образцу «Диатессарон», при пользовании латинским текстом Евангелий, ревизованным Иеронимом в 383 г.; композиция «Диатессарон» удержана, но текст взят из Вульгаты. Вскоре после этого, но еще до того времени, как Виктор поместил эту гармонию в своем списке, она подверглась новой переработке. Впоследствии текст ее на основании Cod. Fuldensis переписывался и печатался под именем то Татиана, то Аммония. Но для восстановления текста «Диатессарон» латинская гармония имеет мало значения.

Нельзя считать окончательно решенным и вопрос о первоначальном языке «Диатессарон». До последнего времени обычно думали, что он написан был Татианом на греческом языке и затем переведен был на сирийский язык. Th. Zahn первый стал утверждать, что сирийский текст — оригинальный и что греческого «Диатессарон» никогда не было. Ему возражал Ad. Нагпаск[485]. Но в действительности, где только «Диатессарон» встречается исследователю как осязаемая величина, он является в сирийской форме, и вне областей, население которых говорило на сирийском языке, о нем имели скудные и неопределенные сведения. Татиан по происхождению был сириец, к концу жизни опять возвратился на свою родину, и, следовательно, естественно ожидать, что и произведение свое он написал на сирийском языке. В качестве доказательства в пользу того взгляда, что гармония первоначально составлена была на греческом языке, указывают на греческое название произведения: со времени первого упоминания о нем оно носит название «Диатессарон», и Евсевий возводит это название к самому автору. Но этому факту нельзя придавать серьезного значения, так как греческие заглавия, особенно греческие технические термины, широко употреблялись сирийскими писателями.

Но и в таком случае остается нерешенным вопрос о том, пользовался ли Татиан для своей гармонии готовым сирийским переводом, или же сам переводил с греческого, тем более что еще не решен вопрос о времени происхождения древнейшего сирийского перевода Евангелий. В пользу того, что «Диатессарон» был и первым сирийским переводом Евангелий, приводят[486]такое соображение: «Диатессарон» едва ли достиг бы столь широкого распространения и такого бесспорного господства в восточно-сирийских и западно-сирийских церковных общинах, если бы прежде возникновения его уже существовал сирийский перевод четырех Евангелий. Если бы такой перевод существовал, то, так как не было никакого другого евангельского текста, он находился бы уже в церковном употреблении и едва ли мог быть вытеснен «Диатессарон». Вывод тот, что Татиан впервые подарил сирийцам сирийский текст Евангелия[487].

Вместе с этим создается почва и для решения вопроса о времени и месте происхождения «Диатессарон»: написанное на сирийском языке, это произведение могло быть предназначено только для сирийских христиан, следовательно, в сирийской стране, после того как Татиан пришел сюда из Рима, т. е. после 172 г. В это время Татиан уже уклонился от православной веры. Евсевий говорит, что он писал «Диатессарон», уже будучи вождем энкратитов, а Феодорит указывает на еретическое происхождение и еретический характер произведения: в нем опущены были генеалогии и другие места, свидетельствовавшие о рождении Спасителя от семени Давида. {Феодорит сам видел и читал «Диатессарон» и в состоянии был определить его характер и отношение к православному учению, почему защита Татиана Th. Zahn'oM не может быть признана состоятельной ввиду ясных свидетельств древности.}

Таким образом, Татиан, возвратившись на родину после продолжительных странствований, мучительных исканий истины, радостей общения с Церковью и ее великим учителем Иустином, и новых сомнений, приведших к разрыву с Церковью, со свойственной ему энергией занялся положительной работой — удовлетворением насущной потребности народа, чуждого еще всяких споров, завещав ему наилучший дар — историю жизни Спасителя, но не удержался, чтобы под влиянием своих отвергнутых Церковью воззрений не произвести некоторых, по крайней мере, сокращений (исключение генеалогий), подтверждающих засвидетельствованный Иринеем взгляд его на брак как на любодеяние.