Усердие учащемуся потребно не менее, чем само учение. И ес-
ли кто пожелает понять, чего добились древние благодаря любви
к мудрости и сколь многое они оставили потомкам на память
о своей доблести, то ему ясно станет, что его собственное усердие,
сколь угодно великое, окажется все же меньшим, чем их. Ведь они
и почестями пренебрегали, и от богатств отказывались, и находи-
ли удовольствие в наносимых им обидах, и наказаний не боялись,
а некоторые удалялись от людей и поселялись в укромных обите-
лях и пустынях, посвящая себя одной лишь философии, чтобы со-
зерцанием ее обрести большую свободу, благодаря которой дух
становится неподвластным всем тем страстям, что обычно сбива-
ют с добродетельного пути. Философ Парменид, как пишут, пят-
надцать лет просидел в скалах Египта. А Прометей, как известно,
из-за чрезмерной любви к размышлениям стал в Кавказских горах
жертвой коршуна. Они ведь все понимали, что истинное благо —
в чистой совести, а не в человеческих мнениях; и что не люди уже
те, кто, привязавшись к телесным вещам, не сознает своего истин-
ного блага. Поэтому насколько сильнее они своим умом и интел-
лектом отличались от других людей, настолько дальше они и ухо-
дили от них, дабы не жить вместе с теми, кто не разделял их
устремлений. Некто спросил однажды у философа: «Разве не ви-
дишь ты, как над тобой насмехаются люди?» И тот ответил: «Они
надо мной насмехаются, а над ними насмехаются даже ослы». Ты
понимаешь, во что он ставил хвалу таких людей, чьей и хулы не
страшился. О другом же философе можно прочитать, что он после
изучения всех наук и постижения тонкостей искусств занялся гон-
чарным делом; а еще об одном известно, что когда ученики его воз-
давали ему хвалу, то среди прочего славили его и за умение шить
башмаки.
Я хотел бы, чтобы наши учащиеся проявляли такое усердие,
благодаря которому в них никогда бы не старела мудрость. Старо-
го Давида согревала Ависага Сунамитянка, а любовь к мудрости,
даже в дряхлеющем теле, не покидает своего возлюбленного. Поч-
ти все телесные способности изменяются у стариков, но если они
убывают, то лишь одна мудрость может возрастать. Старость тех,
кто молодость свою посвятил изучению почтенных искусств, дела-
ет ученее, опытней, с течением времени мудрее, как бы принося им
сладчайшие плоды былого учения. Поэтому-то мудрый греческий
муж Фемистокл, когда исполнилось ему сто семь лет и он почувст-
вовал близость смерти, сказал, как известно: «Какая жалость, что
приходится уходить из жизни, когда стал мудрым». Платон умер
в восемьдесят один год, когда все еще писал. Сократ в течение де-
вяноста девяти лет в тяжких трудах учил и писал. Помолчу уж
о других философах, таких как Пифагор, Демокрит, Ксенократ, Зе-
нон и Элеат', которые в весьма преклонном возрасте все еще слави-
лись своим усердием и мудростью.
Перейду теперь к поэтам — Гомеру, Гесиоду, Симониду, Тер-
силоху; и они с годами пели все лучше, а с приближением смерти
исполняли наиболее сладостную лебединую песнь. А Софокл,
когда совершенно состарился, то был из-за небрежения семейными
делами обвинен своими в безумии, и тогда он написал «Эдипа», за-
читал судьям и показал такую мудрость своего старческого возраста,
что вместо сурового приговора обеспечил себе театральный успех.
Не удивительно поэтому, что Катон — цензор и самый ясномысля-
щий римлянин, будучи уже стариком, не побоялся и отважился изу-
чать греческий язык. А Гомер сообщает, что из уст уже старого и поч-
ти дряхлого Нестора исходили особенно приятные речи. Так пойми
же, сколь сильно любили они мудрость, если даже глубокая старость не
отвращала их от нее. Такая сильная любовь к мудрости у стариков объ-
ясняет смысл упомянутого выше имени Ависаги. Ведь имя Ависага
1 Т. е. Парменид Элейский.
переводится как «отец мой преисполненный», или «громкий зов
моего отца», что означает высшее изобилие божественных слов
или их подобное грому звучание, перекрывающее человеческий
голос. Ну, а Сунамитянка по-нашему значит «алая», что вполне
подобающим образом передает страсть к мудрости.
