Конвенционалисты о познании

 

Пуанкаре

Жюль Анри Пуанкаре (1854 — 1912 гг.) — французский математик и методолог науки, автор классических работ по теории функций, топологии, математической физике. Независимо от Эйнштейна пришел к следствиям "постулата относительности". Он автор известных сочинений: " Наука и ги­потеза ", " Ценность науки ", " Наука и метод ", др.

Пуанкаре обращает внимание на очевидность конвенционального элемента в науке (соглашений разного рода), что не отменяет объективного характера научных теорий. Он пишет: "Наука для Леруа (Эдуард Леруа — крайний конвеционалист, автор ряда работ: " Наука и философия ", " Новый позитивизм ", др.; 1870—1954 гг. — СХ) — всего лишь руководство к действию. Невозможно ничего знать, но мы уже приступили и вынуждены действовать — так случайно мы фиксируем правила. Набор правил и называется наукой. Таким же образом люди, же­лая поразвлечься, изобретают некоторые правила игры, как, например, в трик-трак, — игры, которая не хуже науки может опереться на всеоб­щий консенсус...". "Но так ли уж верно это сравнение, — продолжает Пуанкаре, — неужели мы не способны увидеть разницу? Правила игры — произвольное соглашение, и мы могли бы принять противоположное соглашение, если бы оно не было хуже первого. Напротив, наука есть правило действия, которое оказывается успешным, в то время как противо­положное правило не может быть успешным... Если научные рецепты обладают ценностью, то только потому, что мы знаем, что они эффек­тивны, хотя бы в общем. Знать — это значит, знать нечто, так почему вы говорите, что нам не дано знать ничего? Наука предвидит, и, по­скольку предвидит, она может быть полезным правилом действия".

Согласно умеренному конвенционализму Пуанкаре, в науке есть элементы соглашения, но и в основании, и в остальной части ее строения они имеют весьма ограниченный характер. Ученый не создает факт, даже если согласиться, что он создает " научный факт ", говоря о нем в рамках какой-то научной теории. "Единственное, что создает ученый, — это язык, на котором говорится о факте". В качестве грубого материала факты предсуществуют. Ученый только превращает эти грубые факты в "научные". "Представляется излишним искать грубый факт вне науки, тем более что нет ни науки без научного фак­та, ни научного факта без грубой материи, поскольку первый — это обработка второго".

Пуанкаре пишет: "ученый активно вторгается, выбирая факты, достойные наблюдения. Изолированный факт не представляет ни малейшего интереса. Интерес появляется тогда, когда факт дает повод предпола­гать, что с его помощью можно найти и предсказать другие факты, или еще тогда, когда его верификация обещает подтверждение какого-либо закона. Так кто же отбирает факты, которые отвечают этим условиям и которые потому заслуживают того, чтобы получить право гражданства в науке? Свободная активность ученого".

Что касается принципов, которые не поддаются экспериментальному контролю, то, отмечает Пуанкаре, внутри подобных принципов, законов есть серия гипотез, которые вполне поддаются эмпирической проверке. А стало быть, опыт остается единственным источником истины.

Согласно Пуанкаре: "любое обобщение есть гипотеза. При этом, никто не может опровергнуть необходимейшую роль гипотезы, например, в выборе фактов "наибольшей продуктивности". Как бы то ни было, "любая гипотеза при первой возможности и как можно чаще должна под­вергаться верификации". От гипотезы, которая не прошла должной проверки, следует отказаться. И не нужно сожалеть о такой гипоте­зе: физик, "отказавшийся от одной из своих гипо­тез, должен плясать от радости, как если бы он совершил неожиданное открытие".

В духе конвенционализма Пуанкаре характеризует аксиомы геомет­рии: "Геометрические аксиомы — не синтетические априорные суждения и не экспериментальные факты. Они суть конвенции, наш выбор осуще­ствляется из всех возможных соглашений. Ведомый экспериментальными данными, этот выбор все же остается свободным от сковывающей необ­ходимости избегать какого бы то ни было противоречия. Так постулаты могут оставаться строго истинными даже тогда, когда эксперименталь­ные законы, определившие наш выбор, являются не более чем приблизительными. Другими словами, геометрические аксиомы (не говоря об арифметических) есть не что иное, как замаскированные дефиниции. Так что же следует ответить на вопрос об истинности Евклидовой ге­ометрии? Вопрос лишен смысла... Одна геометрия не может быть более истинной, чем другая; более удобной — да, может".

Дюгем

Пьер Морис Мари Дюгем (Дюэм) (1861 — 1916 гг.) — французский физик, философ и историк науки. Автор известной работы: " Теория физики, ее предмет и строение ".

Дюгем задался вопросом: что такое физическая теория? В вышеназванной работе он и попытался ответить на него. Дюгем, по его собственным словам, осуществляет "простой логический анализ метода продвижения физической науки", выводы которой получены "из повседневной научной практики". "Физическая теория не есть объя­снение. Это система математических положений, выведенных из ограни­ченного числа принципов с целью представить совокупность экспери­ментальных законов наиболее простым, полным и точным образом".

Дюгем считает, что: "истинная теория не объясняет физические явления согласно реальности, а только удовлетворительным образом представляет набор эмпирических законов. Ложная теория есть не попытка объясне­ния с противоположных реальности позиций, а всего лишь набор положений, не согласующихся с экспериментальными законами. Единственный критерий истины в рамках физической теории — согласие с опытом".

Физическая теория есть набор математических положений конвенционального и экономического характера, которые тем сильнее, чем больше число выводимых из них законов. Основнаяцель науки, по Дюгему, — экономия интеллектуальных усилий. В историчес­ком развитии физики Дюгем видит непрерывную борьбу между "природой, не устающей производить", и "разумом, без устали дознающимся до су­ти природы". Экспериментатор неустанно обнаруживает неизвестные до­селе факты и формулирует новые законы. Теоретик непрерывно разрабатывает все более точные и экономные системы, чтобы человеческий ум смог сохранить все эти богатства. "Сконструированная человеческим умом физическая теория никогда не предлагает объясне­ний экспериментальных законов или реальности, скрывающейся за чувст­венно воспринимаемой поверхностью явлений. Но совершенство, уютное убранство, логический порядок, в пространстве кото­рых физик размещает экспериментальные законы, есть не что иное, как отражение онтологического порядка".

Дюгем является соавтором так называемого тезиса Дюгема-Куайна. Он высказал идею холистического контроля: "Физик предполагает доказать неточность некоторого положения. Чтобы вывести из него прогноз некоторого явления, подготовить эксперимент, доказывающий появление и отсутствие данного феномена, чтобы растолковать результаты такого эксперимента и констатировать, что прогнозируемый феномен не полу­чен, физик не может ограничиться обсуждением одного только положения. Он использует весь набор теорий без исключения. То, на чем дискуссия прекращается (прогноз недостающего феномена), вытекает не из тезиса опровержения, взятого изолированно, а только из полного набора теорий".

Ученому всегда нужны вспомогательные гипотезы, в частности, для получения наблюдаемых следствий, а также инструментальные гипотезы и т.п. Когда опыт не подтверждает прогнозы физика, это значит, что, по меньшей мере, одна из гипотез неприемлема. Опыт, однако, умалчивает о том, какая именно из гипотез неприемлема: "Только экспериментальный контроль решает эту проблему, имея дело с целост­ной теоретической системой и полным набором экспериментальных зако­нов, оценивая, насколько удовлетворительно законы представляют систему".

Дюгем полагает, что, в силу вышеназванных обстоятельств, в фи­зике невозможен т.н. критический (или решающий) экспери­мент. Эксперимент, который из двух несовместимых гипотез дает однозначный выбор в пользу истинности одной либо другой из этих гипотез; или, иначе, эксперимент, который в связи с одной гипоте­зой дает один определенный результат, а в связи с другой — решительно иной. Всегда возможны и другие предположения, поэтому физик не может быть уверен в том, что испробованы все возможные предположения: "Истинность физической теории не устанавливается по принципу: "орел или решка", — утверждает Дюгем.

Дюгем считал, что для понимания проблемы или понятия необходи­мо учитывать их историю. История науки должна быть существен­ной частью работы ученого. Интересно отметить, что непосредственные истоки науки нового времени он видел в схоластике, а не в ренессансной науке.

 

 

Ницше о познании

 

 

Фридрих Ницше (1844 — 1900 гг.) — немецкий мыслитель, основатель " философии жизни ". Автор сочинений: " Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм " (первая крупная работа), " Человеческое, слишком человеческое ", " Утрен­няя звезда ", " Так говорил Заратустра ", " По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего ", " К генеалогии морали ", " Веселая наука "," Рождение трагедии из духа музыки ",др.

Ницше рассматривает противоположность двух начал в истории человечества: аполлоновского (оптимистического, прекрасного, логически чле­нящего) и дионисийского (трагически-оргиастического, жизнеопьяняющего). Он поднимает проблему науки, разума как силы опасной, подрывающей и подменяющей жизнь. На первом месте у него не наука, а искусство, как полнокровное проявле­ние и воплощение подлинной жизни, стихийный процесс жизнеизлияния.

Все проблемы современной ему культуры Ницше связывал с тем, что культура ориентируется на науку. Наука же опирается на ис­кусственный разум, чуждый инстинктивной в своей основе жизни. Говоря о Древней Греции, он отмечает, что лишь во времена распа­да и слабости греки устремились к научному познанию и логизированию мира, т.е. когда они теряют дионисийское начало.

Проблему науки Ницше называет еще " проблемой рогатой ". Он ставит вопрос: что означает вообще всякая наука, рассматриваемая как симптом жизни? Не есть ли она только страх и увертка от пессимизма, тонкая самооборона против истины; нечто вроде трусости, лживости, хитрости и т.п.? Свой анализ Ницше начинает с вопроса о том, в чем состоит суть сократической тенденции, или что такое теоретический человек? Рассмотрение данного вопроса он связывает с пониманием науки как разума, который является искусственным, умертвляющим и схематизирующим, противоестественным и чуждым инстинктивной сути жизни.

Главной чертой сократической тенденции Ницше считает некую дерз­кую рассудочность. Именно она приводит к сомнительному просвещению, поскольку это происходит, как говорит Ницше, "при постоянно растущем захирении телесных и душевных сил" (дионисийского начала). Колесо сократизма вращается и по сей день, разлагая жизненные инстинкты, подчиняя искусство диалектической философии и лишая его прекрасного безумия художественного вдохновения. В лице Сократа, по Ницше, впервые появляется несокрушимая вера в то, что мышление способно проникнуть в глубочайшие бездны бытия и не только познать, но даже исправить последнее. Именно в Сократе Ницше видит поворотную точку всемирной истории, которая пошла по пути теоретического и гносеологического оптимизма, сделав главным, если не единственным, предназначением человека стремление к познанию.

Ницше, однако, считает, что, реализуя свою претензию на систематическую целостность и завершенность, наука рано или поздно потерпит крушение. Он говорит о необходимости возрождения трагедии, трагичес­кого миропонимания и трагического типа человека, для которых глав­ным является ориентация на искусство, а не науку. Возникает вопрос: может ли сила, погубившая греческую трагедию (т.е. теоретичес­кий дух — СХ), помешать пробуждению трагического миропонимания? Ницше считает, что когда дух науки "дойдет до своих границ и его притязание на универсальное значение будет опровергнуто указа­нием на наличность этих границ, можно будет надеяться на возрождение трагедии". По мнению Ницше, современный человек (вторая половина ХIХ в.) уже начинает осознавать границы теоретического познания. Ницше убежден в том, что недалек тот час, когда наука попытается из "этого широкого пустынного моря знания прибиться к берегу".

Своеобразным тестом на сократичность Ницше считает способность человека понимать миф. Миф он противопоставляет, в качестве так назы­ваемой новой истины, традиционным истинам науки, говоря, что хотя миф и является заблуждением, он представляет собой очень важное и значимое заблуждение, которое позволяет человеку выработать необходимую ему стратегию жизненного выживания. Отсюда вытекает, в частности, идея о возрождении немецкого мифа, который придаст здоровую, первобытную силу немецкому народу.

Задачу своей философии Ницше видел в том, чтобы утверждать верховную ценность культурного совершенствования человека, в результате которого появится новый, превосходящий современных людей по своим морально-интеллектуальным качествам тип человека —некий сверхчеловек. Этот сверхчеловек будет свободным, владеющим пробужденными им самим иррациональными силами. Ницшеанский сверхчеловек — человек, в котором имеют место " холодная голова ", а также отсутствует то, что он характеризует как " человеческое, слишком человеческое ".

В области морали Ницше предпринимает попытку "переоценки всех ценностей", что и сделало его одним из наиболее ярких глашатаев " европейского нигилизма ". Он считает, что всякая мораль является тиранией по отношению к "природе" и "разуму", что мораль содейству­ет глупости как условию жизни и роста. Ницше стремился все процессы, как физические, так и духовные, представить как различные модификации " воли к власти ", которая проявляется в человеке, прежде всего, в виде аффектов. Что касается мышления, то Ницше рассматривает его лишь как "выражение скрытых за ним аффектов", как своеобразное орудие власти, служащее усовершенствованию и повышению жизненности. Для Ницше все высшие продукты деятель­ности сознания являются лишь попыткой схематизации и упрощения мира.

Ницше переоценивает понятия истины и заблуждения. Он стирает грань различия между ними. И истина, и заб­луждение, считает Ницше, носят чисто служебный характер. То же самое относится к любой рациональной аргументации, обращаемой к разуму, суждения которого о мире являются не более чем "интерпретациями особого рода перспективы", своеобразными точками зрения и своеобыч­ными видениями мира, вечно меняющимися, как и сам мир.

Разум противоестественен и чужд жизни, т.к. он деформиру­ет и умерщвляет жизнь. Разум искажает показания органов чувств, которые, как считает Ницше, "никогда не лгут". Только в ин­стинкте непосредственно выражен принцип воли к власти. Физическое начало в человеке гораздо выше, чем духовное.

Все, чем гордился ХIХ век — "объективность", "сочувствие стражду­щим", "историзм", "научность" и т.п., Ницше называет дурными манерами. Он стремится обнаружить связь всех, в том числе великих философских систем с нравственными предрассудками их авторов, которые и обусловливали, как он считал, тщетность вековых поисков истины. Нужна нового рода философия и нового рода философы.

Моральное вырождение людей Ницше видит и в сфере науки, в част­ности в самой тенденции эмансипации науки от философии. Наука, по мнению Ницше, должна повернуться лицом к новой философии, проповедующей идеал величия человека и его воли.