Группоцентристское сознание

Благородный человек всеедин, но не объединяется в группы. Мелкий объединяется в группы, но не всеедин.

Конфуций «Лунь юй»

 

Человек, обладающий нравственным сознанием этого уровня, идентифицирует себя с какой-либо группой, наделяет правом ценности только тех, кто принадлежит к данной группе, следовательно, отношения нравственные (добродеяние, долженствование, ответственность, совестливость и т.д. могут состояться только с теми, кто принадлежит к данной группе). Очень узнаваемая позиция: «мы и они», «свои и чужие» и т.п. (Палеопсихолог Б.Ф. Поршнев исследовал феномен группоцентризма как древнейшее явление в человеческом общении, в котором можно усмотреть истоки современной мизантропии[68], ксенофобии[69] и др.)[70].

В книге Б.Ф. Поршнева «Социальная психология и история» читаем: «Материал не только из истории первобытного общества, но и из истории разных эпох иллюстрирует, что может подчас быть очень слабо выражено и вовсе отсутствовать сознание «мы» при ясно выраженном сознании, что есть «они», «Они» – это не «мы», а наоборот: «мы» – это «не они». Только ощущение, что есть «они», рождает желание самоопределиться по отношению к «ним», обособиться от «них» в качестве «мы». Они на первых порах куда конкретнее, реальнее, несут с собой те или иные определенные свойства – бедствия от вторжения «их» орд, непонимание «ими» «человеческой» речи («немые», «немцы»). …Если восходить еще дальше к наидревнейшему прошлому, то естественно возникает догадка: не отражает ли это исходное, можно сказать, исконное психологическое размежевание с какими-то «они» сосуществование людей на Земле с их биологическими предшественниками – палеоантропами (неандертальцами)? Именно их могли ощущать как не допускаемых к общению и опасных «нелюдей», «полулюдей». Иначе говоря, при этой гипотезе первое человеческое психологическое отношение – это не самосознание первобытной родовой общины, а отношение людей к своим близким животнообразным предкам и тем самым ощущение себя именно как людей, а не как членов своей общины. Лишь по мере вымирания и истребления палеоантропов та же психологическая схема стала распространяться на отношения между группами, общинами, племенами, а там и всякими иными общностями внутри единого биологического вида современных людей. …Прошли долгие тысячелетия, прежде чем впервые пробудилась мысль, что «мы» может совпадать со всем человечеством и, следовательно, не противоречить никакому «они»[71]. Добавим, что в теме «генеалогия зла» имеется материал по книге ученика Б.Ф. Поршнева и его последователя Б. Диденко «Цивилизация каннибалов», в которой дается весьма радикальная гипотеза о происхождении человеческого общества и о причинах бесконечной вражды между самыми различными общностями.

 

Б.Ф. Поршневым высказывалась позиция, согласно которой представления о внешнем, о людях другого племени предшествуют в процессе развития самосознания представлению о себе как некоторой сплочен­ной группе. «Для того чтобы появилось субъективное «мы», требовалось повстречаться и обособиться с каким-то «они». Иначе говоря, если рассматривать вопрос именно в субъективной, психологической плоскости, «они» еще первичнее, чем «мы». Первым актом социальной психологии надо считать появление в го­лове индивида представления о «них»...может подчас быть очень слабо выражено, вовсе отсутствовать со­знание «мы» при ясном выраженном сознании, что есть «они». «Они» -- это «не мы», а, наоборот, «мы» -- это «не они». Только ощущение, что есть «они», рождает желание самоопределиться по отношению к «ним», обо­собиться от «них» в качестве «мы»[72]. Отношения «мы» и «они» рассматриваются здесь в качестве первичных по сравнению с отношениями «я» и «ты».

Группа, с которой идентифицирует себя человек, может быть самой разнообразной: от семьи, трудового коллектива до таких больших групп, как класс, народ. Если некто вошел в такую группу, он наделяется свойствами самоценности, вернее, группоценности, ценен не сам по себе, но тем, что принадлежит к данной группе, относится к «своим», и уже поэтому достоин сострадания, сочувствия, уважения и т.п. Но почему так притягательна группа?

Генетик и философ В. П. Эфроимсон считает, что человек исторически формировался под влиянием отобранных эволюцией врожденных альтруистических комплексов, которые определяли тяготение к другим, стремление к общению с ними, способность разделять с ними заботы и радости. Эти качества обеспечивали выживание наиболее сплоченной, родственной общности. Потребность в общении исторически проходит стадии от полной слитности людей в кровнородственной группе[73] до групп людей, возникающих по другим основаниям (профессиональным, духовной общности, например). Способность и потребность в общении становится важной чертой человека и общества, выраженной в коллективизме[74]. Кант в числе характеристик, которыми он наделяет первых людей, называет способность к общению, благодаря «семейности», способности жить в семье. Кант пишет: «Это… условие необходимо также для того, чтобы природа не обвинялась в том, что она из-за различия происхождения людей допустила погрешность в искуснейшем приготовлении к общению как величайшей цели человеческого предназначения; так как единство семейства, откуда должны исходить все люди, было без сомнения наилучшим устройством»[75]. Таким образом, потребность в общении, в группе является родовой, суть онтологической характеристикой человека. Это абсолютно положительная потребность человека, но мы будем говорить о том, что эта потребность может иметь различный характер: от положительного, как условия формирования подлинного коллективизма, как естественной формы бытия человека до аморального, а именно – группоцентристского.

Процитируем отрывок из романа Л.Н. Толстого «Война и мир», в котором найдем позитивную оценку группы как своего, родного коллектива.

«Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей неурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить, не было бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку все было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровных отдела: один – на Павлоградский полк, и другой – все остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку все было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть, выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо определено и приказано: и все будет хорошо.

Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых».

 

Как понятно из этого отрывка, Николай Ростов представляет собой человека, не желающего выходить за рамки отношений в группе, его вполне устраивают правила своего полка, свобода собственного выбора его угнетает. В этом мы видим глубокое отличие героя от, например, Андрея Болконского, Пьера Безухова и даже Анатоля Курагина. Еще раз напомним тезис Э. Фромма в книге «Бегство от свободы»: «Хочешь выжить – беги от свободы». Огромное число людей предпочитает не рисковать, освободить себя от нравственного выбора лично ответственных поступков. Выбирать действительно трудно, страдательно, рискованно. Недаром Ф.М. Достоевский говорит о «тяжком бремени свободы выбора». Понятно, что стремление слиться со своей группой выражает позитивные зачатки потребности человека в коллективности как необходимом условии своего общественного существования, но понятно также, что такой коллективизм не обладает необходимой полнотой развития и выражения диалектической связи индивидуального (с выраженной способностью к свободе собственного волеизъявления) и собственно коллективного начал в человеке. На этом уровне наиболее полно обнаруживаются характеристики личности как «совокупности общественных отношений», ограниченных рамками социальной группы, ее ценностей и норм. И если есть «мы» и «они», есть «наши» и «ваши», то отношения между ними всегда чреваты враждебностью.

Группоцентризм – это историческая и личностная форма опыт а социализации человека в обществе. Повторим, что, как и эгоцентризм, группоцентризм имеет положительные начала, будучи способом выражения общественной, коллективистской природы людей, их потребности в социальной группе (от семьи до производственного коллектива), но он не является подлинным нравственным сознанием, так как допускает наделение правом быть ценностью «одних», лишая этого права «других». В реальных практических отношениях это проявляется как неуважение к другим, несогласие[76], конфронтация, враждебность, ксенофобия, расизм и т.п. Взаимоотношения между социальными группами, партиями, целыми народами, государствами строятся как враждебные, конфликтные, разрешаемые войнами, враждебным противостоянием и т.д. Следовательно, и коллективизм на этом уровне не может быть подлинным. Более того, если человек не преодолел группоцентристские тенденции, то в результате на фоне как будто благополучной «своей» группы с «другими» формируются уродливые человеческие взаимоотношения, наполненные страданием, несправедливостью, и даже угрозой жизни.

Во-первых, страдает группа лиц, не попавшая в круг избранных, «не наши», ущемленная в правах, подвергаемая гонению и прочее. Есть горькое слово – изгой. Во-вторых, и в группе «избранных» отдельный человек, преодолевший собственный эгоизм, влившийся в коллектив, оказывается перед лицом «группового индивидуализма» и при этом утрачивает собственную индивидуальность. Такой человек вынужден демонстрировать верность группе. В психологии его поведения и в отношении к нему других появляются черты, о которых пишет И. Кант в разделе «О раболепии»: «И не может ли такого рода самоотречение довести суждение других до пренебрежения к нашему лицу и потому противоречить долгу (уважению) перед нами самими. Коленопреклонение и угодничество недостойно человека во всех случаях. …Кто превратит себя в червя, не должен потом жаловаться, что его топчут ногами»[77]. В-третьих, как уже было сказано, человек не реализует право[78] на свободу выбора, не несет ответственности за свои поступки[79]. В этом смысле группоцентризм удобен, он создает иллюзию «чистой совести» при явном нарушении нравственных норм.

Напомним известный эксперимент с током С. Милгрэма. Шкала от 15 до 450 вольт. Испытуемый, ученик, исполняет роль учителя, должен наказывать других учеников ударом тока. Шкала разбита на диапазоны, снабжена надписями: слабый удар, чувствительный, очень чувствительный, опасно мощный и т.д. На самом деле ток не подается, роль ученика наказываемого играет актер, но испытуемый этого не знает. При 70 вольтах «ученик» вскркивает», при 120 - кричит, что ему больно, при 150 - умоляет прекратить эксперимент, при 300 - замолкает. И тем не менее многие испытуемые (40%, когда рядом были ученик и учитель, и 60%, если учитель находился за перегородкой) доводили переключатель до 450 вольт. Объясняли эту жестокость тем, что подчинялись требованию экспериментатора, полагали, что он отвечает за последствия эксперимента, а не они и т.п. Иными словами, многие испытуемые довольно легко отказались от ответственности за свои действия в эксперименте. Такое поведение можно назвать аморальным, ибо одной из особенностей нравственного регулирования является наличие ответственного поступания, невозможность переложить вину за содеянное на другого (учителя, родителей, общество и т.д.), невозможно делегирование свободы выбора поступка другому субъекту деятельности, но группоцентристская психология склоняет именно к такому поведению.

Группа, построенная по принципу группоцентризма, негативно относится к тем, кто способен критично относиться к ее интересам, способен противостоять ей «замкнутостью своей души», «лицом не общим выраженья», способен осознать не только свое несовершенство, но несовершенство любого наличного члена группы, лидера, авто­ритета в организации любого социального действия. Как правило, группа четко реагирует на инакомыслие, либо, принуждая «заблудшую овцу», «белую ворону» подчиниться коллективным интересам и ценностям, либо, подвергая остракизму (изгнание, гонение)[80], вплоть до морального подавления и физического уничтожения. Это хорошо видно на примерах партийной жизни (партия – от лат., -- parte – часть), земляческих объединений, «дедовщины», взрослой и особенно подростковой групповой преступности. Изломанные судьбы многих не состоявшихся личностей одной из существенных причин имеют неспособность противостоять сплоченному коллективу единомышленников и «примкнувших» к ним, организованному по принципу группоцентризма, прельстившему иллюзией групповой особенности, исключительности.

Группоцентризм изначально обременен интенцией к подавлению свободы членов группы, является источником насилия, деформирует личности, входящие в ее состав, навязывая им правила поведения, требующие не личной ответственности, но преданности группе, соответствия нравственным критериям и уровню нравственного развития членов группы. Интересы, оценки, нормы поведения, задаваемые в качестве образца, должны вытеснить свое, интимно личностное, неповторимое, индивидуальное. (Отдельная изюминка неизбежно теряет свою «изюминку» в ящике с изюмом). Член группы обеспечивается идеологически, т.е. той системой взглядов от обыденных до теоретических, концептуальных, да и материально часто зависит от нее. Г. С. Батищев считает, что некритичное подчинение личности социальной группе приводит к большей или меньшей «гетерономизации субъективности» -- вынесении ее вовне, фактически это означает отказ от своего собственного мира. Он понимает этот процесс как подмену своей собственной жизни, с ее атрибутами субъективности (в наших терминах – индивидуальности), жизнью за чужой счет, онтологическим иждивенчеством. «Вместо обогащения своего опыта – следование авторитарным предписаниям, рецептам; вместо ответственных решении – «примыкание» к решениям, вынесенным независимо от них: вместо своих суждений и суда нравственной совести – паразитирование на том, что внутри общности обладает большей твердостью и устойчивостью; вместо собственного мышления – использование чужих, неизвестно как полученных выводов или даже просто-напросто конечных прикладных лозунгов, символизирующих стопроцентную приверженность установленному порядку; вместо своей внутренней культуры – внешнеподражательное использование омертвленных ее форм, без проблем, без поисков, без риска, без выбора, а потому без ответственности и жизненной силы»[81].

В процитированном высказывании легко угадывается «человек массы»; его особенностью, среди прочих, является отсутствие сомнения в правильности ориентиров своей группы-общности и их бездумное присвоение. Зато для «других» у человека «группового» всегда найдется критическое обоснование их неприятия, поэтому виноваты всегда «другие». Как заметил А. П. Чехов, когда в нас что-нибудь неладно, то «мы ищем причин вне нас и скоро находим: это француз гадит, это жиды, это Вильгельм... Это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство».

Помимо воздействия на «инаковых» у группы возникает искушение не просто влиять на личность внутри группы, но подчинять ее, используя широкий набор средств насилия. Разумеется, речь идет о крайней степени выраженности группоцентризма. Но современная история знает такие группы, которые, узурпировав управление социально-экономическими процессами, подчиняют своим интересам всех других, гордясь при этом своей корпоративной этикой. Г.С. Батищев называет это «социально-групповой исключительностью». Ее характеризует неизменное отторжение «не наших», игнорирование их культурных ценностей, несоблюдение простых норм морали в отношениях с «не нашими».

Типичный пример из недавнего прошлого нашей страны. На втором Съезде народных депутатов выступает А.Д. Сахаров, которого называли «воплощенной совестью нации». Рассматривается тема отношения к погибшим, покалеченным физически и психически воинам-афганцам. Сахаров задает естественный в его понимании вопрос об ответственности за гибель не только наших воинов, но и миллиона афганцев. Однако народные представители не поняли Андрея Дмитриевича, они возмущенно кричали, топали ногами, им было непонятно, зачем думать о других, даже если по отношению к афганскому народу вина общества очевидна. Нравственная атмосфера большой части нашего общества этого времени характеризуется как группоцентристская по определению и потому как аморальная[82]. Не восторжествовал в форме практической нравственности социалистического общества кантовский принцип «относиться к человеку только как к цели и никогда как к средству».

Известный психолог С.Л. Рубинштейн считал, что «все поступки человека выступают как реальное изменение условий жизни других людей. Отсюда ответственность человека за всех других людей и за свои поступки по отношению к ним». И он же: «Основным нарушением этической, нравственной жизни применительно к человеку в условиях общества является использование его в качестве средства для достижения какой-либо (даже самой замечательной! – Т.Т.) цели. Опасность сведения человека к средству и носителю некоторой функции распространяется на других, ибо для других он существует лишь в этом качестве. Вследствие этого в человеке субъект (носитель активной воли) подменяется «маской», а, по сути, превращается в объект, вещь, средство. Не обращать человека в маску – такова первая заповедь этики, но утверждать человека во всей полноте его бытия»[83].

Еще в начале перестройки по данным одного опроса, опубликованного в 1990 году в журнале «Новое время», исследовалась моральная ответственность людей перед обществом, трудовым коллективом, родственниками, другими народами. Полагалось, что наличие моральной ответственности является источником самоуважения человека, что это «последний барьер» перед возможным распадом общества, ибо отсутствие ответственности означает, что люди не связаны,несоединены особыми нитями: нравственными отношениями любви, долга и т.п., что может свидетельствовать о кризисе и отдельного человека, и общества в целом. По данным опроса за правительство готовы отвечать 17% из числа опрошенных, большая часть которых участвовала в выборах; за происходящее в стране – 20%; за поступки лиц своей национальности – 22%; чувство солидарности с близкими по крови, родственниками – 42%; с трудовым коллективом – 45%; чувство связи с ушедшими поколениями ощущали 8%; осознание вины, ответственности перед другими народами – 1%. Комментарии, как говорится, излишни. Печально, что внутри своей страны, внутри единой истории отечества всего 8% людей испытывают то, о чем писал А.С. Пушкин:

Два чувства дивно близки нам.

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу.

Любовь к отеческим гробам

 

Русский философ Н. Федоров[84] настаивал на положении о том, что отношение к предкам, к своей, отечественной истории является стержнем человека, его подлинными корнями, оно должно стать смыслообразующим компонентом бытия нравственно воспитанного человека, что, безусловно, расширяет рамки «своей» группы по исторической вертикали.

Продолжим характеристику группоцентристского сознания. Масштабы групповой исключительности в группоцентризме могут быть различны, а формы разнообразными. Наиболее выражены черты группоцентризма в идеологии и практике фашизма и любого тоталитарного режима, например, большевистского. Фашизм (от итальянского fascio – связка, пучок) – открыто террористическая организация, диктатура, уничтожающая демократические права и свободы, опирающаяся на насилие, шовинизм и расизм.

Обратимся к размышлениям Ханны Арендт, философа с мировым именем, исследующей природу фашизма[85]. Она отмечала обыденность, банальность, с какой огромное количество людей включалось в истребление других людей, подчиняясь идеологии человеконенавистничества. Она писала о том, что гитлеровская машина уничтожения приводилась в действие не фанатиками, не садистами, не сексуальными маньяками, а нормальными, добропорядочными, законопослушными гражданами. Уступчивость обывателя была показана уже с первых дней нацистского режима, в самом начале всеобщей идеологической унификации. Выяснилось, что он (обыватель) вполне готов – ради пенсии, жизнеобеспечения, надежного существования жены и детей отказаться от своих взглядов, чести и человеческого достоинства. Ханна Арендт приводит в пример одного из самых главных в гитлеровской пирамиде власти Гиммлера. Гениальность его заключалась в том, что он понял, как можно воздействовать на обывателя, как сделать его «честным служителем» фашистской идеологии, функцией, могущей не думать об ответственности. Чтобы заставить действовать новейший тип функционера, совершенно не требуется какой-то особый национальный характер. Люди, участвовавшие в гиммлеровской организации массовых убийств, не являлись убийцами по природе. И даже не вполне доказано, что они стали бы так поступать, если бы на карте стояли только их собственные жизни и собственное существование. Потеряв страх перед Богом и избавившись от совести в силу функционального характера их действий, они чувствовали себя ответственными только перед своими семьями. Всякий раз, когда общество из-за безработицы лишает маленького человека возможности нормально функционировать и тем самым отнимает у него нормальное самоуважение, оно подготавливает его к тому последнему этапу, когда он готов взять на себя любую функцию, в том числе работу палача. Самое ужасное, замечает Ханна Арендт, что для общественного сознания эти функции подаются идеологами как вполне нравственные, называются патриотизмом.

В нашей истории есть свои примеры группоцентристской морали – масштабные и убедительные, но они будут предметом самостоятельного анализа[86]. Напомним только размышление В. Соловьева из работы «Национальный вопрос в России». В главе «Идолы и идеалы» философ так пишет об одной из форм «русского патриотизма»: «А между тем все эти противоестественные вожделения, эта «мерзость запустения», поставленная на место идеала, – все это имеет своим первоначальным побуждением… заботу о своих собственных интересах…. Если частные интересы какой бы то ни было группы людей ставятся на место общественного блага…, то получаются не настоящие идеалы, а только идолы. И служение этим сословным, национальным и прочим идолам, как и идолам языческих религий непременно перейдет в безнравственные и кровожадные оргии»[87].

Таким образом, группоцентристское нравственное сознание может считаться приемлемым лишь как ступень развития, как опыт обретения своего коллектива, своей общности, наиболее родственной по духу, по нравственным идеалам. Всякое другое проявление группоцентризма чревато аморализмом.

Этический практикум

1. О каком уровне нравственного сознания можно говорить в следующем рассказе Е. Замятина: «Остров. Посредине течет река. На одном берегу реки – они, на другом – мы. Ну, мы рано по утру, пока они еще спали, переплыли на ту сторону, схватили одного ихнего, перебрались к себе, разделали его, зажарили, съели. Настал полдень. Солнышко. Нас разморило. Задремали мы. И тут они изловчились, тихонечко переплыли, схватили одного нашего, и уже разжигают костер. – Эй – кричим мы, – вы что же делаете? – Как что? – отвечают они. – Костер разжигаем, собираемся вашего зажарить. – Да как же вы смеете?! – Вы же утром нашего съели! – А! То – мы вашего, а то – вы – нашего».

2. Какой смысл с нравственной точки зрения заложен в следующих поговорках: «Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше»; «Один в поле не воин»; «В тесноте, да не в обиде»? Продолжите этот ряд.

3. Дайте анализ конфликта в фильме Р. Быкова «Чучело» с точки зрения группоцентризма

3. Есть такое понятие «гражданин мира» (Велимир Хлебников). Дайте его характеристику. Испытываете ли Вы потребность стать таковым

4. Можно ли считать нижеследующее высказывание Н. Гартмана о партикуляризме (частичности - от лат., рarte – часть) как причине «упущенной полноты смыслов жизни» одной из важнейших характеристик группоцентризм? «Не оказывается ли партикуляризм партий тем же самым («упущением полноты смысла жизни – Т.Т.) в жизни государства, шовинизм – тем же в мировой истории? Один народ поражен слепотой в отношении своеобразия и всемирной миссии другого. А партийный дух слеп в отношении правомочий и политической ценности противоположной стороны. Всякий кружок по интересам знает лишь свои собственные цели, живет только ими, подгоняя под них жизнь целого и отдельных личностей»: