Выбранные места из переписки с аспирантом. В самом начале перестройки Вадим Борисович Ольшанский, один из «отцов-основателей» возрождения советской социологии в 60-е годы

В самом начале перестройки Вадим Борисович Ольшанский, один из «отцов-основателей» возрождения советской социологии в 60-е годы, задал мне вопрос: «Что тебя не устраивает в этой науке?». – «Многое, – ответил я. – Но главное – она бесчеловечна. А кому нужна наука для науки?» Вас, к счастью, миновала участь штудировать фолианты записных идеологов, мое поколение их изучало.

А еще была и советская практика – обслуживать ожидания министров и министерств. Думаю, что так было во всех отраслевых НИИ. Даже институты Академии наук зависели от мнения всевластного ЦК КПСС, я это знаю по своей работе в Центральном экономико-математическом институте АН СССР. Кто знает, как сложилась бы судьба талантливого экономиста С.С. Шаталина, если бы не перестройка. В предшествующие ей годы он фактически был выдавлен из экономической науки.

Естественно, что в этой ситуации разного рода руководители научных учреждений и их структурных подразделений объективно становились «адвокатами министерств». Пышно расцвел описанный в статье «феномен РБИ»: начальники получали именно ту «научную» информацию, которая соответствовала их представлениям. Но ведь наука – это поиск истины, вне зависимости от вкусов «сильных мира» сего.

Мне казалось, что в новой жизни все изменится, но, думаю, ошибался: законы бюрократической системы оказались более живучими и эффективными. Конечно, что-то меняется, но уж больно медленно. Создается впечатление, что мертвый хватает живого. Может быть, я ошибаюсь,. Поживем – увидим.

 

Сколько стоит искусство?

Для такой великой страны, как наша, мы живем неподобающе бедно. Любой финансист, независимо от занимаемой должности, считает культурную деятельность убыточной и уже при первых, самых отдаленных раскатах грядущей экономии недрогнувшей рукой урезает расходы на культуру. Но это еще не все, в запасе у него немало изощренных ухищрений, перекладывающих финансовую ношу на другие плечи — например, творческих союзов. А на самый последний случай есть проверенный путь всем давно понятного «упорядочения» или «совершенствования» чего-нибудь.

Посмотрим правде в глаза. Мы уже несколько лет яростно обличаем порочный принцип «остаточного финансирования», а он по-прежнему остается единственным способом расчета вложений в культуру. Более того, наше экономическое сознание настолько скособочено, что в последнее время на волне происходящих в стране хозяйственных преобразований уже
раздаются призывы к переводу культуры и искусства на хозрасчет и самоокупаемость. И почему-то всегда в первую очередь достается театрам.

Уже дважды в нашей истории — в годы нэпа и после войны -— они становились жертвой хозрасчетных экспериментов, и каждый раз их число катастрофически сокращалось: в двадцатые годы — в восемь раз, после войны — в два раза. Секирой хозрасчета вырубались театральные традиции и культура страны, но, кажется, прошлый урок нам не впрок.

Когда за самоокупаемость театров ратуют финансисты, это грустно, но их ведомственные интересы в общем-то понятны. Но как быть, когда идею «коммерциализации рынка» сценического искусства настойчиво пропагандирует художественный руководитель МХАТа? Другой режиссер вообще предлагает лишить дотации все московские театры, кроме детских, Большого, Малого, МХАТа и Вахтанговского... Это ведь призыв не догнать, а сразу перегнать Америку: там, как и во всем мире, большинство театров получает субсидии; в США – поменьше, в Европе – побольше.

Казалось бы, нелегкий опыт нашей истории предостерегает нас от лихого дилетантизма, однако, вирус этой болезни, к сожалению, очень заразен. Легко походя давать шапкозакидательные дилетантские рекомендации опереводе московских театров на хозрасчет, что и позволил себе уважаемый М. Розовский. Да за такой лакомый совет ему наши финансисты памятник должны поставить!

Удивительно, как все-таки в нашем сознании все смещено и перевернуто. Неужели не понятно, что лиха беда начало, а дальше с театров перейдем на самоокупаемость хора им. Пятницкого, ансамбля И. Моисеева, «Виртуозов Москвы»... Да мало ли у нас дотационных оркестров, ансамблей, хоров, творческих коллективов?! Доколе же они будут испытывать наше долготерпение? И в Большом тоже невредно экономию навести: хор уменьшить, кордебалет сократить, оркестр фонограммой заменить... А почему нет — экономика должна быть экономной, как говорил один генсек, он же маршал, он же, по совместительству, писатель-лауреат.

С режиссерами солидарны и некоторые экономисты, разумеющие в коммерциализации целительный бальзам для ран нашего театра. Позволительно, однако, усомниться — способен ли такой хозрасчет хоть сколько-нибудь стимулировать живительный рост культурной среды, в которой сегодня существует искусство и которая, в конечном итоге, определяет его общее состояние. Формировали мы эту среду активно и целеустремленно. Среди наших свершений: бессмысленный эксперимент бездотационной работы театров после войны; снижение государственных субсидий на культуру в 1962—1964 гг.; конвейерно-поточный метод подготовки художников; мощные объятия административной системы, в которых задыхалось искусство, и неприспособленные для концертов залы с расстроенными роялями, напрочь забитые музейные запасники и многое другое аналогичное.

Как аукнулось, так и откликнулось — унижающим наше достоинство упадком художественной культуры общества. Самые щадящие расчеты показывают, что театр посещают не более десяти процентов населения страны, а музеи и концерты — и того меньше. Причем только десять-пятнадцать процентов зрителей театра, шесть-восемь процентов посетителей музеев и симфонических концертов можно отнести к художественно подготовленным. А сколько «мертвых душ» в залах при полном статистическом благополучии с продажей билетов? <…>

Как можно воспарять в хозрасчетные эмпиреи при таком низком уровне культурной среды? Неужели трубадуры коммерциализации не ведают, что творят, неужто не догадываются, что самые распрекрасные идеи, перенесенные механически в область искусства, способны выполнять лишь роль табуна троянских коней? Ведь еще древние римляне понимали: что позволено одному, в нашем случае — производству, не дозволено другому, в нашем случае — искусству.

Даже в экономике, например, Франции, где вовсю действует крутой (не в пример нашему) капиталистический хозрасчет, театры гарантированно получают дотацию — от государства, от местных властей, от фондов поддержки и других спонсоров. Попытку своего министерства культуры сократить в 1984—1988 гг. субсидии театрам на одиннадцать-двенадцать процентов Антуан Витез обозвал «культурным тэтчеризмом», который «означает замедленную смерть государственных театров, парализует творческую фантазию и творческий дух». Известный руководитель «Комеди Франсэз» знает, что говорит, но ведь нашим доморощенным экономистам Витез не указ, мы и сами с усами...

Наше сознание, отвергая реальность, живет иллюзиями.

Год назад на Эдинбургском фестивале наши выдающиеся мастера Г. Товстоногов и О. Ефремов соблазняли англичан прелестями хозрасчета и самоокупаемости. Можно представить себе искреннее удивление хозяев, ведущих нелегкую борьбу с правительством из-за дотаций. И это понятно — они защищают искусство художника от неизбежного риска, неожиданных ударов судьбы.

Там, в сетях капитализма, это все давно усвоили. На культурном форуме в Будапеште (1985 г.), когда делегация США, еще не перестроившись, вовсю изгилялась над нашей цензурой в искусстве, известный театральный деятель Франции М. Марешаль остудил их пыл, заметив, что, кроме политической, существует и финансовая цензура, что, в отличие от СССР, режиссеры на Западе ездят по стране с пустым чемоданом и просят деньги на постановку у фирм — это стыдно. Театр, закончил он, нуждается в понимании и поддержке государства.

Иногда говорят, что хозрасчет нужен, чтобы покончить с чересчур щедрым государственным расточительством в театре. Но это же чистой воды самообман! О каком расточительстве может идти речь, если даже сегодня, получая дотацию, десятки театров могут позволить себе истратить на новую постановку не больше, а иногда меньше одной тысячи рублей. На эти скромные деньги (случается, и на 350-500 руб.) театр должен умудриться и костюмы сшить, и обувь купить, и декорации построить, и мебель приобрести, и за фонограмму заплатить. Да-да, фонограмму, потому что за такие деньги гонорар композитору не заплатишь. Когда-то театры периферии славились открытием новых драматургических имен, теперь это безнадежно кануло в прошлое — из такой суммы авторские не наскребешь. Не потому ли они все, как по команде, выстроились в затылок богатым столичным театрам, дублируя их репертуар? Даже писать, честно говоря, обо всем этом, стыдно, но и молчать нет резона—это жизнь, а не расхожие столичные представления.

Приоткроем еще одну завесу умолчания: и без хозрасчета наш театр самый коммерциализированный из театров европейских социалистических стран. Там дотация компенсирует семьдесят-девяносто процентов расходов, у нас — около сорока; зато они показывают в год не более 220—240 спектаклей, а мы — 400–500, иногда 600. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы гарантировать: хозрасчет увеличит эту цифру вдвое. За примерами далеко ходить не надо. Как пишет М. Розовский, самоокупаемый театр-студия «У Никитских ворот» показал за полугодие в Москве и на гастролях 489 спектаклей. Это же примерно по три представления каждодневно, включая гарантированные КЗоТом советскому трудящемуся выходные и праздничные дни!

Приоткроем другую тайну. Наши эстетики долго и страстно обличали буржуазную массовую культуру, в упор не видя, что творится под носом, у себя дома. Мы очень долго и, признаемся, очень успешно гипнотизировали себя, но если очнуться от гипнотических чар, то окажется: по данным ЮНЕСКО, мы занимаем 28-е место в мире по уровню образования и культуры. Кто-то может успокаивать себя, что это, мол, не такой жуткий провал, как с детской смертностью (здесь мы, как стало недавно известно, на пятьдесят первом месте в мире), но сравнивать наши общественные беды — занятие совсем уж неблагодарное.

К сожалению, есть и другие, не менее красноречивые свидетельства нашего культурного оскудения: можно сослаться на падение нравственности в обществе, на нищенское положение большинства клубов и библиотек, на постыдное лимитирование подписки, но ограничимся только одним фактом: по данным Центрального экономико-математического института АН СССР, годовые расходы на культуру в семейном бюджете составляют у нас в среднем семь рублей, в том числе на кино — пять, а на все остальные культурные изыски — два рубля.

Вельможное равнодушие планирующих органов к культурному строительству уже обошлось нам очень дорого: разрушением памят­ников, устойчивым — из года в год — снижением посещаемости театров, пустующими (если исключить модные, престижные выставки) музеями. В большинстве стран мира симфонические концерты проходят в переполненных залах, только у нас оркестрантов больше, чем слушателей. А что касается любителей оперы, то они становятся постепенно исчезающим видом, скоро их можно будет заносить в Красную книгу.

Пока мы молчали о нашем киче, он себя победоносно утверждал. И не надо говорить о нем только в прошедшем времени: если внимательно посмотреть окрест себя, мы обнаружим всепроникающий кич — от так называемого дизайна до открыток, шоколадных, мыльных и прочих оберток. А разве то, что показывают в ряде хозрасчетных театров-студий, не кич? Есть среди них просто какие-то запредельные образования, которым и до школьного драмкружка далеко, но ведь существуют, больше того, зарабатывают немало. А как иначе, если они хозрасчетные, если бал в них правит не художник, а коммерсант?

В большом почете у такого коммерсанта система гарантийной продажи спектаклей: это обеспечивает верный доход независимо от реальной посещаемости. Вот и выкручивает он руки директорам клубов, озабоченным выполнением плана платных услуг.

Есть и другие пути добывания денег: пригласить напрокат модную рок-группу или известную эстрадную «звезду». Короче, способов немало. Мы не будем их перечислять, чтобы не вводить невинных еще руководителей студий во искушение.

Дело, разумеется, не в деньгах, а в долговременных социальных и культурных последствиях самоокупаемого искусства. По самой своей природе хозрасчет ориентирует художника на обслуживание, а не на развитие культурных потребностей. Опыт проводимого в стране театрального эксперимента показал: искусство склоняется перед экономическим интересом. В конкурентной борьбе за зрителя и доходы побеждает проверенный путь раздевания актрис. Только не надо передергивать и обвинять нас в замшелом ригоризме. Однако признаемся, что на театральных подмостках граница между искусством и неискусством на этом скользком пути и условна, и легкопроходима.

Зададимся нескромным вопросом: готовы ли самые признанные мастера нашего театра, широко рекламирующие самоокупаемость, работать завтра без дотации? Ответ настолько очевиден, что его не нужно ни комментировать, ни даже произносить вслух. Пропаганда самоокупаемости объясняется, скорее, другим: желанием большей самостоятельности в работе, унизительностью мелочной опеки. Это вполне закономерное желание, но зачем же насильственно обручать красивую идею самоуправления только с одним экономическим «женихом» — хозрасчетом? Здесь, как и в жизни, возможны варианты, причем варианты гораздо более предпочтительные.

Искусство не вмещается в хозрасчет, оно сопротивляется, но, будучи побежденным, перерождается в рыночный кич.

Ужас коммерциализации — не в приоритете экономических ценностей, а в господстве самодовольного культурного ширпотреба. Развитие культуры и искусства, их бытование в обществе заключают в себе не только экономический, но и более высший, духовный смысл. Но за все всегда приходится платить, за культуру — тоже. Нравственная обязанность нашего общества — развивать культуру, развивать искусство, развивать личность. Других механизмов защиты от манипулирования общественным мнением история не придумала. Поэтому-то все диктаторы нашего века начинали с методичного, расчетливого уничтожения культуры, искусства, интеллигенции. Ради нашего собственного достойного будущего мы остро нуждаемся сегодня в растущей государственной поддержке художественной культуры, в больших суммах субсидий на искусство.

Мы все уже по горло сыты экологическими последствиями бездарных решений и справедливо защищаем природу от бездумных посягательств. Экология культуры сегодня тоже нуждается в нашей защите, в том числе от дилетантских идей. Только усвоив это четко и твердо, можно идти дальше.

Во всех попытках единого, универсального решения для культуры нашей страны, будь то хозрасчет или дотация, есть сильный привкус старого мышления. Мы еще никак не можем вытравить из себя уравнительный идеал: стричь всех под одну гребенку.

От монополии единого, обязательного для всех порядка мы обязаны перейти к демократическому состязанию в культурном процессе множества жизнеспособных идей, существующих на самых разных экономических основаниях. Не предрешая окончательных решений, отметим уже очевидное сегодня.

Нужно сохранить за государством обязанность финансировать культуру и искусство. Эта помощь должна иметь целевой характер— на реализацию конкретных программ, принятых после гласного, демократического обсуждения.

Нужно ввести действенный общественный контроль за расходованием государственных средств, чтобы не было, как сегодня: одни — в любимчиках, другие — в загоне.

Нужна децентрализация финансирования культуры — эту ответственность должны взять на себя местные власти, которым лучше знать, что у них в культурном процессе нуждается в поддержке.

Нужна помощь общественности — через различные фонды, организации, творческие союзы и выборные советы.

Нужно дать право субсидировать культурную деятельность промышленным предприятиям, но не только им. Творческим начинаниям могут оказать поддержку кооперативы, и кто знает, может быть, со временем и обеспеченные граждане. Платил же К.С. Станиславский из своего кармана зарплату артистам студии на Поварской, где пробовал свои идеи бывший актер Художественного театра, подающий надежды режиссер Вс. Мейерхольд.

Короче, нужно дать «зеленый свет» социалистическому меценатству. Все, кому небезразличны судьбы нашей культуры, смогут тогда добровольно разделить с государством нелегкое финансовое бремя.

Всемерная поддержка возникающих в культуре инициатив — естественное условие ее саморазвития. Только при самоорганизации культурной жизни выживаемость зарождающихся начинаний оказывается зависимой от их творческих потенций, а не от волюнтаристских решений В этом смысле переход от «многоэтажной» системы управления к самоорганизации восстанавливает в своих исконных и суверенных правах значение творчества. Мы очень нуждаемся в творческой личности на каждом рабочем месте, это сегодня самый большой дефицит в стране.

Убыточные на первый взгляд вложения в культуру приносят стране гораздо больший доход, чем самая высокая норма прибыли: они формируют нового человека, новую атмосферу в обществе, что становится гарантом необратимости перестройки. Хозрасчет не способен в нынешних культурных условиях решить эту задачу. Мы привычно считаем социальной добродетелью сиюминутную отдачу, но в сфере духовной жизни нужна длинная история, чтобы возникла устойчивая традиция. Надо начинать уже сегодня, чтобы в очередной раз не опоздать.

Поэтому не надо никого агитировать за хозрасчет. Сам по себе это очень эффективный метод хозяйствования, но предстоит еще многое сделать, чтобы он с полной отдачей мог работать на благо культуры.

(Советская культура, 1988, 17 сент.)