– Прекратите идиотничать, над этим изобретением работали серьезные ученые!
– Те же, что Третье кольцо в Москве проектировали? – встреваю я. – Ответьте мне после видео!
Пока идет «Young Folks» от Peter, Bjorn and John, чиновник что‑то отчаянно доказывает рэперу, на что тот лишь ухмыляется.
– Аккуратнее, Андрей, он может взбеситься и уйти! – напоминает о себе «ухо». – Спроси его лучше про западный опыт.
«Остроты нет». Я киваю.
– Три секунды!
– «Городские новости» снова с вами, и вот что я подумал, Вадим Борисович. Кто‑то из ваших коллег сравнил «люстру Чижевского» с солнцем. Значит ли это, что в дальнейшем ее можно будет использовать в сельском хозяйстве, чтобы растить зимой в Подмосковье апельсины?
– Я бы не стал, так сказать, делать далеко идущих выводов, но исключать ничего нельзя. При хорошем результате.
– Мы будем растить под ее потоками гидропонику! – ржет Денис.
– Что? – хмурится чиновник.
– Денис имел в виду теплицы с овощами, фруктами и некоторыми другими... хм... растениями.
– Одно очевидно: скоро эта технология будет внедрена и в других городах России.
– Вы полагаете, что есть в каких‑то городах бедные муниципальные чиновники?
– То есть как? – Он пожимает плечами.
– Ах. Извините, Вадим Борисович, я забыл, что бедных муниципальных чиновников не бывает! Сразу после рекламы мы еще раз услышим улицы.
– Прикольно подколол, – шуршит Таня у меня в ухе. – Ну и остановись на этом, выше градус не поднимай.
– Три секунды!
– Здесь Андрей Миркин, человек, который разговаривает с улицами. Александр, как там дождь?
– Идет, – виновато смотрит на меня с монитора корреспондент.
– Может, там, под люстрой, просто оператор неопытный?
– Да, там довольно молодые ребята.
– Им туда нужно Вадима Борисовича отправить! – щелкает пальцами Денис.
– Вас туда надо отправить, чтобы штаны не просиживали! – парирует Борисыч.
– Александр, эксперимент удался? Очень быстро: да или нет?
– Не... не очень...
– Как тебе кажется, Денис, кого на самом деле этими ржавыми, криво сваренными рожками хотят забодать городские власти?
– Андрей! – кричит «ухо».
– Нелегальных иммигрантов? Американских шпионов? Студентов‑прогульщиков?
– Миркин, прекрати, это уже на грани! – Я достаю «ухо» и кладу в карман пиджака. «Остроты нет? Ща будет!»
– Ментов! – сухо отвечает Денис.
– Что вы себе позволяете?! – вскакивает Борисыч. – Вы... вы... полуграмотный музыкант, не имеете права говорить такие вещи о серьезном научном эксперименте!
– А вопрос вам задать я имею право, Вадим Борисович? Какие еще часы появятся на руках у тех, кто подписывал сметы на подобные эксперименты? Кстати, какие у вас часы?
– Вы меня оскорбляете!
– Такие дешевые?
– Я бы песню об этом написал, – замечает Денис. – Как тучи боятся мэра.
– Как бы ты ее назвал? – задаю я вопрос, в то время как Борисыч выпрыгивает из штанов, изрыгая проклятия.
– «Тучи над городом ссали», ой, извините, я хотел сказать: боялись.
– Вадим Борисович, а какой следующий эксперимент будет у московской мэрии? Закат солнца вручную? Вечное лето в отдельно взятом федеральном округе?
– Следующий эксперимент будет таким, какой нужен москвичам! – Он садится и оправляет пиджак. – Вы можете болтать сколько угодно. Пока вы болтаете, мы работаем!
– Андрей, – жалобно пищит «ухо», когда я возвращаю его на место. – Ты меня слышишь?
Я киваю.
– У нас еще одно включение, а потом видео!
Я снова киваю.
– И последнее на сегодня включение. Александр, что говорят метеорологи, с которыми вы общались?
– Андрей, мне удалось поговорить с метеорологом, посетившим эксперимент, и он сказал, что говорить о результате, конечно, рано, но успех пока не очевиден.
– Вы же простите метеоролога, Вадим Борисович? Он просто не разобрался.
– Я не знаю, о ком речь.
– А ты, Денис?
– Peace, – говорит он, поднимая два пальца.
– Четыре минуты, у нас еще «мент», – подсказывает «ухо».
– А вы, Александр?
– Андрей, честно говоря, не знаю. Но вот мне удалось поговорить о том, как влияет погода на преступления с представителем МВД. Давайте, пожалуйста, послушаем, что сказал полковник милиции...
– А давайте, пожалуйста, не послушаем, что сказал полковник милиции! – Я машу рукой прямо перед собой. – Давайте лучше послушаем Placebo.
– Ты охуел?! – тоненько визжит Таня.
После трехсекундной паузы в эфир идет видео. Я снова вынимаю «ухо» и сажусь на ступеньку. Теперь Денис что‑то вещает чиновнику за молодежную музыку. Чиновник выглядит потерянным. Даже его галстук, кажется, раскис. С последними аккордами песни я вставляю «ухо», слышу трехсекундную отбивку и начинаю «прощалку».
– Это были Placebo с песней «Let’s follow the cops back home». Давай проводим сотрудников МВД домой, и грохнем их хазы, – примерно так можно перевести этот текст. Я хотел бы поблагодарить наших гостей. Спасибо, что нашли время стать нашими главными героями. Это был Андрей Миркин и «Городские новости». Спонсор программы (далее неразборчиво, синхронно говорю с «ухом»). В этом городе больше не будет туч. Увидимся через неделю. Есть другой мир. Должно быть, он есть. Любите друг друга!
– Титры пошли! – командует «ухо». Пять секунд. Снято.
– Ты мудак! – говорит мне на прощанье Таня.
– Это было охуительно! – говорит Леша. – Никакого смысла, чистый драйв!
– Мы люди принципиальные, что нам сказали, то мы и сделали, – говорю я вслух.
– А с кем вы разговариваете? – интересуется Вадим Борисович, пока мы идем к выходу из студии.
– Со Святым Петром. Ионный поток изменил мое сознание.
Сижу в гримерке в полном одиночестве. Лениво снимаю грим мокрой салфеткой, скорее с сожалением: опять придется носить свои вечные синяки под глазами. Раздается осторожный стук в дверь. Замираю. Еще раз, более настойчиво. Какого черта?! Сколько всем говорил – не трогайте меня после эфиров, умоляю!
– Андрей! – знакомый голос из‑за двери.
Поднимаюсь, открываю дверь ключом, впускаю Пашку Светлова, нашего звукооператора.
– Андрюх, помоги мне, пожалуйста!
– Паш, я после эфира никакой, давай завтра?
– Я тебя умоляю!
– А что случилось?
– Тут, короче, – Паша чешет затылок, – телка одна знакомая, скажем так. Очень умная девушка, скажу я тебе. У нее свое рекламное агентство было, а после кризиса сдохло. В общем, она хочет к нам на канал в рекламную службу попасть, а...
–...А ко всему, ты ее трахаешь, и уже наврал, что устроишь в Останкино с полпинка, она уже вторую неделю наседает, и даже заднего не включишь! – Я зеваю.
– Блин... ну, почти так. Точнее, вообще все... Будто ты рядом стоял.
– Я рядом с такими историями каждую неделю стою.
– Выручишь? Ну, соври ей что‑нибудь. Скажи, попробуешь. Я дал понять, что ты тут рулишь. А не получится – значит, не судьба.
– Веди пациента! – Я отмахиваюсь от него, возвращаюсь к зеркалу, сажусь в кресло.
– Она прямо сейчас может зайти?
– Да, только ты выйди.
– Я тебе должен, – шепчет Паша.
– Вас тут таких должников – половина канала.
Закуриваю, смотрю на свое отражение сквозь растопыренные пальцы. Дверь щелкает, пропуская в комнату девушку. Чувствую, как вздрагивают мои веки. «Стрижка “под мальчика”, волосы цвета воронового крыла». Она с тех пор практически не изменилась. То есть у меня даже мысли нет, типа, «как же похожа, ну просто одно лицо». Это лицо действительно одно. Рита Решетникова. Перед глазами проносятся ночные клубы, поспешный секс в туалетах, узкая джинсовая юбка, «мне надо поменять машину», наше выступление на корпоративе, СПИД, драка с промо‑медведем, крыши ночной Москвы, Ленинградский вокзал, огни злого поезда...
– И? – разворачиваюсь вместе с креслом.
– Привет! – она делает полшага мне навстречу. – Честное слово, я только перед дверью поняла, к кому меня Пашка ведет.
– Что же не повернула обратно?
– Неудобно как‑то, – мямлит она.
– Неудобно – это когда соседские дети на тебя похожи! – Во мне моментально вскипает застарелая злоба. – А для вас, милых провинциальных пираний, такого слова не существует. Главное же цель, так? Можно взять бабки, чтобы кого‑то подставить, можно потом к этому «кому‑то» прийти на работу устраиваться, да? Вам же приходится свое счастье выгрызать!
– Приходится! – Она злобно стискивает зубы.
– Я думал, ты‑то уж давно выгрызла себе состоятельного крота из близлежащего Подмосковья! – Тушу сигарету. – Ты ж вгрызешься так вгрызешься. У тебя клыки даже во влагалище, по‑моему!
– У тебя следы остались?
– Нет, залечил. Вместе со СПИДом. Быки из «Трансбетона» помогли, которые за мной в ту ночь по всему городу гонялись. Остатки душевно‑телесных шрамов разметало взрывом в поезде «Москва–Питер».
– Ладно! – Решетникова вздыхает и опускает глаза. – Ты тоже хорош был, со своими разводами.
– Я не был хорош! Я ни разу не хорош! Я – лучший, не хороший. Вы же предпочитаете посредственных, но надежных.
– Столько лет прошло... – Решетникова садится на край банкетки. – Этой истории больше нет, Андрей!
– Для вас нет, а для меня все вы до сих пор живее всех живых, красавеллы! – Я сплевываю в урну. Возникает долгая пауза. – То есть, у тебя даже не колыхнулось до сих пор? – Честное слово, я преклоняюсь перед этой девушкой. – Типа, что можно бы уже и уйти. Свалить отсюда. Вернуться домой, найти в словаре слово «стыд», а?
– Слушай, Дрончик, ну перестань! – Она поправляет челку. – Ты выговорился, я готова признать, что вела себя, как сука. Может, забудем?
– Позвони Ольге, может, ей еще кого нужно «поучить»? – Моя злоба достигает пиковой точки.
– Мне правда работа нужна, – четко выговаривает она.
И тут меня отпускает. Нет, в самом деле, kids, злость моментально испаряется. Что толку испепелять эту гиену взглядом и морализаторствовать? Бесперспективняк.
– То есть, ты к интервью готова? Взяла резюме, отзывы с прошлых мест работы? – включается мой вечный циничный азарт.
– В общем, да.
– И что мне остается делать? На правах старого друга? Скажи, зайка! В глубине души ты же знаешь, я хороший, я помогу, да?
– Знаю, Андрюша! – Она улыбается.
– Спасибо за веру в меня! – закрываю дверь на ключ, возвращаюсь к сидящей на банкетке Рите. – Только я теперь авансов не даю. Сначала интервью, потом помощь в трудоустройстве, зайка.
– В смысле?
– В прямом, – расстегиваю ширинку, подхожу к ней вплотную. – Времени стало меньше, и оно стало жестче.
– Ты сходишь со мной к своим рекламистам? Просто резюме передать ничего не даст, ты же знаешь. – Она безучастно смотрит в область моей ширинки.
– Это по результатам нашего собеседования.
– Ты все‑таки редкий подонок, – снова улыбается она, – но прикольный!
– Это правда, – киваю я, пока она помогает мне разобраться с зиппером и начинает процесс.
Смотрю за ритмичными движениями ее головы, даю ненависти окончательно исчезнуть в глубине желудка, делаю глубокий выдох, останавливаю ее рукой.
– Что‑то не так? – Рита поднимает на меня глаза.
– Знаешь, все‑таки ты не для Останкино.
– Почему?
– У тебя явно выраженные проблемы с дикцией. Наверное, прикус изменился за то время, что мы не виделись. – Отхожу от нее, застегиваюсь, открываю дверь. – Увидимся.
– Что?! – Она неистово вращает глазами.
– До свиданья, Рита!
– Козлина ты, Миркин! – Она встает, одергивает платье. – Жаль, тебя быки тогда не уебали. Или поезд.
– Мне тоже жаль то время. Все‑таки молодость. – Закрываю за ней дверь. – Общим знакомым преведы передавай.
Квартирник
Дома дел до черта. Разобрать вещи в спальне, выбросить груду ненужных приглашений, журналов и просроченных квартирных счетов, свалить наконец в одно место кучу гелей для душа, кондиционеров и шампуней, которые я вынес из европейских отелей за последние несколько месяцев. Еще хочется позвонить Наташе, но я решаю выдержать паузу до вечера – «чтобы не слишком на ней залипать». Так я это себе объясняю.
Звонит Таня, долго и муторно излагает концепцию «я соскучилась» и, в целом, есть все шансы, сославшись на дела, ее послать, но до вечернего выхода четыре часа, и я малодушно соглашаюсь быть в семь тридцать в «Наби».
Вещи, в самом деле, необходимо разобрать. Совершенно непонятно, каким образом я успеваю захламлять квартиру в перерывах между визитами уборщицы, практически не бывая дома. Иду в спальню, решаю начать борьбу с беспорядком с раскладывания чистых футболок, но их так много, что хочется немедленно послушать «Sweet child o’mine» Guns n’ Roses, или Blur овский «Our House», или... еще что‑то.
В голове вакуум, в стакане томатный сок, на экране мой пост в твиттере:
«Мне уже не жарко в свете твоего неона, Москва».
Звонит Антон, спрашивает, собираюсь ли я на закрытую вечеринку Dewars. Перечисляет всех, кто там будет, описывает пентхаус в недостроенном доме, где все это проводится, варианты, кого можно там зацепить. Пытаюсь ему объяснить, что я все это знал уже неделю назад, но он, кажется, меня не слушает, плетет про «открытую веранду», «одну, возможно, знакомую» мне блондинку и ее подруг. И только когда я говорю ему, что уже «обрадовал Наташку двумя приглашениями туда», он на секунду замолкает, ровно для того, чтобы сказать:
– Так ты уже в курсе, что ли?
Я пытаюсь быть как можно более вежливым и отвечаю что‑то вроде: «Да, старик. Но все равно спасибо, что сказал».
На самом деле, в ответ на мое приглашение, Наташка утром пожала плечами и сказала: «В пятый раз за последние две недели слышу про этот пресловутый “квартирник”. У меня и приглашение где‑то валяется», – чем вызвала неожиданный респект. Роль парня‑для‑которого‑открыты‑двери‑всех‑закрытых‑вечеринок‑города не удалась. Но отказа тоже не прозвучало, что уже катит за бонус‑трек...
Спальня угрожающе ощерилась раскрытой дверью. В углу гостиной свалена стопка «бумаг для разбора». Все это дает моментальное ощущение тотальной усталости. Ныряю обратно в компьютер. Бесцельно брожу по интернету, читаю live‑journal, отвечаю на девичьи записки в «Одноклассниках», слушаю музыку «В контакте», разговариваю с кем‑то в аське, проверяю новостную ленту на фейсбуке, зашел... да куда только я не заходил за эти... да, чувачок, за эти час и два‑дцать минут!!!
Через час мне нужно быть в «Наби». Плетусь в ванную, включаю воду. Ложусь. Беру «GQ» непонятно за какой месяц. Реально, читаю его уже третью неделю, а он как новый. В смысле, хоть один бы материал запомнить. Меня трудно чем‑то зацепить? Или это уже, как говорят врачи, рассеянное внимание?
Говорю себе, что я балбес. Неорганизованный, безответственный и асоциальный человек. В какой‑то момент мысль заводит меня в угрожающий коридор под названием «может, девушку завести постоянную»? И где‑то в глубине коридора уже маячит фигура Наташи или весьма похожей на нее. Но тут звонит телефон, и Таня сообщает, что уже в «Наби», «да, на полчаса раньше, просто время не рассчитала». Я предлагаю ей заказать себе что‑нибудь, вздыхаю, и перед тем как встать под душ решаю все‑таки добить статью про борьбу американского DAA с колумбийскими нарко‑картелями. Ну если не дочитать, то хотя бы досмотреть фото особняков Эскобара, его частных самолетов, пляжей и яхт...
Я лежу на песке, а верхом на мне сидит девушка, скорее всего француженка арабского кроя. С песком в мокрых волосах, влажными губами и всей той апатичной хуйней, что продают нам в роликах «Баунти». Она лениво водит пальцем по моей груди и спрашивает:
– Не пойму, откуда ты приехал?
А за ее спиной, на море, шикарная белоснежная яхта... в окружении пяти потасканных, цвета пепла сигарет «Ява» ментовских катеров в обвесе из мигалок и мегафонов. И мое расслабленно‑умиленное состояние сменяется напряжением скул.
– Из Англии? – говорит она.
Я отрицательно мотаю башкой, а у самого чуть не слезы в глазах (Не из Англии! Не из Англии!!!).
– У тебя такой милый, неуловимый акцент...
Я надеваю солнечные очки.
– Ну скажи. Скажи мне еще что‑нибудь!
– Да ну тебя на хуй! – на чистом русском отвечаю я.
И яхта тут же разворачивается, ментокатера семафорят огнями, кричат мегафонами и включают сирены, которые почему‑то не орут, а тренькают. Противно, как звонок старого телефона. От их движения на море поднимается волна, движется на берег. И вот я уже по горло в ней, а девчонка куда‑то исчезла. Один катер отделяется от эскорта и двигает прямо на меня. Интересно, думаю я, как же он по песку‑то за мной погонится (в том, что погонится, сомнений почему‑то нет)? Я оглядываюсь и соображаю, что песка уже нет и кругом вода, а катер все звенит, звенит, звенит...
Открываю глаза, пытаюсь сообразить, кто я и где, и только плавающий в ванной «GQ» дает ощущение реальности. Противный звонок между тем не исчезает. Поворачиваю голову, подношу к уху телефон:
– Андрей!!! – верещит Таня. – Уже двадцать минут девятого! Я тебя жду сорок минут, ты не подходишь!!! Ты ведешь себя как свинья. Ты в пробке? С тобой все нормально? Але! Ты меня слышишь?
– Да, – отвечаю я. – слышу.
– Я тебе звоню уже третий раз! Какого черта?!
Ощущаю во рту резкую горечь. Морской песок попал, не иначе.
– Ты просил меня сделать заказ, я думала, ты близко. Ты не можешь не опаздывать? Ты мог хотя бы предупредить!
Горечь нарастает. Нащупываю в углу ванны тюбик «Лакалюта», выдавливаю немного пасты в рот, провожу языком по верхним зубам. Отвожу трубку на безопасное расстояние, будто оттуда может вылезти Таня и загрызть меня. Набираю в рот воды. Тщательно полощу. Выплевываю. Трубка продолжает надрываться. Полощу рот еще раз. Трубка затихает. Возвращаю телефон к уху, вслушиваюсь в потрескивания.
– Андрей!
– Да.
– Ты где сейчас находишься?
– Я... м‑м‑м...
– И тут я ей сообщаю, что, собственно, – оглядываюсь вокруг, и несмотря на то, что музыка громко орет, перехожу на шепот: –...собственно, я в ванной.
– А она уже заказать успела? – Антон застывает, в одной руке пластиковая тарелка с суши, в другой – палочки, зажавшие кусок лосося. – Ну, вино там, шампанское. Закуски.
При слове «шампанское» три девицы, сидящие на диване рядом с Антоном, оживляются.
– А мы куда‑то потом поедем? – спрашивает блондинка, картинно поглаживая сапог Viktor&Rolf. Настолько картинно, что дизайнерская идея растворяется в воздухе, обесценивается, превращаясь в ничто.
– Мы еще не решили, когда будет это «потом», – наигранно улыбается Антон и, понижая голос, сообщает: – Красивая сучка, но абсолютно конченая тварь. Она даже зубы с утра не почистит, если путь от постели до ванной не будет выстлан двадцатиевровыми банкнотами.
– Мальчики, мы скучаем! – обиженно надувает губы рыжая подруга в черном платье‑чехле. – Правда, Тась?
Тася увлеченно копается в своей сумке и вопроса не слышит. Свет падает на нее как‑то слишком правильно. Точеный профиль, высокие скулы. В целом неплохой вариант, но не для сегодняшнего вечера, думаю я.
– Так она успела заказать, или нет? – возвращается к теме Антон.
– Откуда я знаю? Я что, должен был официанту перезвонить?
– Ну ты красавчик! – Он отправляет в рот сашими. – «Впрочем, какая разница?» Миркин‑стайл.
– А по‑твоему, мне нельзя поваляться в ванной после шоу? Надо сразу бежать в ресторан?
– А по‑моему, ты повел себя как свинья. Неужели не мог сказать, что у тебя голова болит, ты устал... – Он вертит палочками в воздухе. – Все что угодно?
– Я подумаю над ответом, пока иду к бару, – пожимаю плечами и поднимаюсь с дивана.
Лофт представляет собой бетонный квадрат нечеловеческих размеров, одна стена которого чуть скошена и имеет выход на большую террасу, уставленную газовыми горелками, декоративными факелами и небольшим количеством диванов. Стены драпированы коричневой тканью, что делает его похожим на кусок шоколада. В правом углу бар, сделанный из криво положенных кирпичей, за которым четыре бармена окучивают прибывающих гостей. В левом – пульт с диджеем и некое подобие танцпола. Остальное пространство между ними уставлено диванами, креслами и стеклянными столиками. Народу достаточно для того, чтобы понять, что вечеринка удалась, но не хватает для того, чтобы задохнуться.
«Baby there’s no other superstar you know that I’ll be papa‑paparazzi», – поет Lady GaGa, и вокруг, в самом деле, так много фотоаппаратов и камер, что трудно дышать.
Я перемещаюсь в этом хаосе огней, обнимаюсь и целуюсь чуть ли не с каждой табуреткой.
«I’m your biggest fan I’ll follow you until you love me, papa‑paparazzi...»
Вот радио‑девушка, с которой прошлой осенью у меня было некое подобие романа, чуть поодаль – три журналистки, каждая из которых думает о соседке, что та со мной переспала, но это вымысел, я ни одну и за руку не держал, просто слишком долго целуюсь при встрече.
«Promise I’ll be kind, but I won’t stop until that boy is mine».
Меня легонько щиплет за задницу пиар‑директор рекламного агентства, которую, кажется, зовут Инга, и в этом ее основное достоинство. Я оборачиваюсь и обнимаю ее за шею, а она практически вливает мне в рот бокал сладковатой шипучей гадости.
«Baby you’ll be famous chase you down until you love me, papa‑paparazzi...»
Я с удовольствием позирую с близняшками, которые на креативном подсосе у какого‑то безалкогольного гиганта. Потом я в фотовспышке, задрав подбородок, выпускаю струю дыма, я с бутылкой виски, я с чьей‑то собачкой на руках. Я, я, я... я чувствую, что совсем потерялся.
Наконец протискиваюсь к барной стойке, заказываю три мохито девушкам и два виски нам, загружаю все это на поднос и дефилирую к диванам. По пути у меня пытаются взять интервью сосунки с какого‑то интернет‑портала, я на них шиплю и осторожно продвигаюсь вперед. У дивана меня ловит камера «МузТВ», и ведущая, обладательница всклокоченных фиолетовых волос, задает мне какой‑то вопрос, а я отвечаю:
– Довольно интересный формат, думаю, за ним будущее.
Она не удовлетворяется этим и говорит что‑то еще, а я, не раздумывая, пуляю:
– Знаете, по этому поводу у меня вообще нет никакого мнения!
– Понятно, но СЛОЖНО ЛИ БЫЛО ВАМ СЮДА ПОПАСТЬ? – Она подходит ближе и орет мне в ухо.
– А, вы об этом... Знаете, – я покачиваю в воздухе подносом, – я чувствую себя слишком усталым, чтобы отвечать. – Ставлю поднос на стол, плюхаюсь на диван. Камера исчезает.
Мимо проходит абсолютно лысый Миша Семиз, который рулит на этой вечеринке всеми темами. Я перегибаюсь через спинку дивана и кричу ему, поднимая вверх большой палец:
– Шикарно выглядишь, чувак!
– Что? – Он останавливается, поворачивает голову. – Привет. Чего говоришь?
– Я говорю, ты похож на Брюса Уиллиса, тотально. Полный отпад!
– Ты мне это на прошлой неделе уже говорил, – улыбается он и поднимает в воздух стакан.
– Да? – Я чешу затылок. – Ну, тогда на Брэда Питта.
– Почему это?
– Ну, так... – Я ловлю пальцами несуществующую пылинку в воздухе. – Кстати, есть супер‑идея! Дашь денег на сериал? Продакт‑плейсмент будет просто чумовой!
– В чем суть? – Он подходит ближе.
– Молодежный сериал, кастинг актеров нереальный, Антон снимает. – Я бью Антона кулаком по спине. – Повернись к нам, чувачок!
Антон злобно ощеривается, смотрит на меня, потом на Семиза, на всякий случай улыбается.
– Ну, Антоху ты знаешь, он же гений! – разворачиваю Антона обратно. – В общем, все очень модные, драма с элементами триллера, безумная любовь, немного геев, но все в тренде, будь спок, с хеппи‑эндом. Я играю любовника главной героини. Слегка, в эпизоде. Не в этом суть. И все, представляешь, в каждой барной сцене (а там почти все сцены барные), все литрами жрут «Johnie Walker», круто, да?
– Ага. – Семиз делает глоток и показывает на барную стойку, уставленную бутылками Dewars. – Как бы...
– Ну, то есть... – я осознаю всю катастрофичность ошибки, вскакиваю, обнимаю его за плечи, – то есть все пьют Dewars, а в последней сцене... короче, бутылку «Джонни Уокера» засовывают в задницу главному отрицательному персонажу... полному пидару...
– Не канает. – Семиз качает головой.
– Засовывают и разбивают! А потом главный герой говорит таким голосом, знаешь, как у Джонни Деппа в «Суинни Тодде»: «самое подходящее место для этого пойла».
– Короче, Андрюх, ну тебя с твоим гомо‑трешем. Я вам лучше пару ящиков на съемки пришлю, ладно? – Он протягивает мне руку. – Пойду я...
– Окей, заметано! – Я разочарованно хлопаю его по ладони. – Увидимся и все такое.
Сажусь обратно, стучу Антона указательным пальцем по затылку:
– Все зашибись со спонсорами, чувачок!
– В смысле?
– Только что договорился с Семизом на продактплейсмент. – Я закуриваю и разваливаюсь на диване. – Тысяч двести, не меньше.
– А он рулит этими темами? – Антон вырывает у меня сигарету, затягивается. – Какого черта ты нас не познакомил?
– Ты же с телочками общался. – Я отворачиваюсь.
– А как у тебя получилось‑то, расскажи!
– Этому невозможно научить, старичок. Снимай кино, пиши сценарии, но серьезные разговоры... – беру у него сигарету, – ты же понимаешь... Короче, заряди клерков на канале, пусть готовят презентацию.
– Постой, а...
– Потом, – перебиваю я, увидев Наташу. – Пришла...
– Где, где? – Антон оборачивается.
– Брюнетка в платье Missoni. Спокойно, – хлопаю его по колену, – разыгрываем интеллектуальный базар, внимания не обращаем: она опоздала на час.
Краем глаза слежу за ней, отмечая мужчин, с которыми она здоровается больше десяти секунд. Как снайпер. Наконец она поравнялась с нашим диваном, протягиваю руку, ловлю ее за кисть:
– Привет!
– Привет, – улыбается она и собирается наклониться, а я привстаю с дивана, чтобы поцеловать ее в губы, но в последний момент она выпрямляется и посылает мне воздушный поцелуй.
– Стесняешься высшего общества? – с обидой говорю я, и тут же, не давая ей ответить: – Это мой лучший друг, Антон, познакомься.
– Антон. – Он встает, они расцеловываются в щеки.
– Погоди, я сейчас тоже встану, а то мы сегодня еще не целовались, – говорю с акцентом на еще.
Встаю, картинно расставляю руки для объятий.
– Как тебе идет этот свитер! – Она обнимается со мной, шепчет на ухо: – Тебе непременно нужно всем показать, что переспал со мной, да?
– Ты меня стесняешься?
– Хочешь, я встану на стул и громко скажу: «Да, мы вчера трахались. Два раза. Он был неплох». Так?
– Это уж тебе решать, «неплох» или «безумно хорош». Смотря как...
– Вы отлипнете друг от друга? – слышу голос Антона сзади и понимаю, что мы стоим, обнявшись, уже больше минуты. Ловлю на себе взгляды окружающих. – Давайте выпьем!
– С удовольствием, – после некоторой паузы отвечает Наташа, садясь на диван. – Весь день об этом мечтала. Тут у вас не занято? Скоро моя подруга приедет.
– Тогда свободно вдвойне. – Антон прицеливается двумя пальцами. – Мартини?
– Виски. Со льдом, – отвечает она и достает сигарету.
– «Охуительная», – одними губами говорит Антон из‑за ее спины и уносится к бару.
– Доволен? – прикуривает сама, отвернувшись от моей зажигалки. – Потешил свое самолюбие, мальчикзвезда?
– Я не тешил, я хвастался. – Настроение стремительно портится. – У меня не так много достоинств. Ты могла бы быть самым большим... если бы захотела...
– Я еще не настолько пьяна, чтобы принимать стратегические решения.
– Ставь прямо на стол! – командует Антон официанту с подносом в руках. На подносе четыре мохито, четыре порции виски, кола и стаканы со льдом. – Давайте диваны сдвинем, а то мои девушки заскучают!
Мы нехотя поднимаемся, и я помогаю Антону сдвинуть диваны буквой «Г», чтобы стол оказался посередине. Девушки поочередно знакомятся с Наташей, бросая на нее оценивающие взгляды, потом все чокаются, и разговор возвращается к обсуждению «Бесславных ублюдков».
– Представляешь? – Антон указывает стаканом в мою сторону. – Не ест, не пьет, друзей бросил. Только курит и говорит о тебе.
– Бедные мальчики, как же вы без него? – Наташа лучезарно улыбается.
– И мне подумалось, что убьет нас скорее: страсть или сигареты?
– Скорее наша обворожительность. – Она делает глоток, запускает свои длинные пальцы в стакан со льдом и выуживает два кубика. – Мы безнадежно милы, кто здесь заплатит за нас?
– Как обычно, спонсоры. – Я делаю вид, что отворачиваюсь ко входу, кладу руку на спинку дивана позади Наташи и аккуратно провожу пальцем по ее спине. Она подсаживается ближе, ликвидируя расстояние между нами.
– А вы друзья детства?
– Скорее юности. Детства моего чистые глазенки были выцарапаны продюсерами и беспорядочными связями, так что я застал Миркина уже юношей.
