Jefferson Airplane. White Rabbit 1 страница

 

 

«...ремни. Мы начинаем посадку в аэропорту “Пулково”. Напоминаем, что ремни должны оставаться пристегнутыми до окончания торможения», – разбудил меня динамик. Я потянулся, потер занемевшую руку, глубоко вздохнул. – Ну ты даешь! – улыбнулась Даша. – Всю дорогу проспал. – А я думал, мы еще не взлетели, – пытаюсь отшутиться я. Я снимаю немые наушники, возвращаю Олегу его девайс, беру Дашин стакан с недопитым шампанским и осушаю его. Самолет начинает снижаться, заставляя все внутри меня подпрыгивать. Через несколько минут он касается колесами взлетной полосы. Раздаются жидкие аплодисменты.

– Я вообще‑то люблю самолеты, – изрекает Даша, секунду назад хлопавшая громче всех.

Мы довольно быстро получаем багаж и выходим на улицу. Женя говорит по мобильному и вертит головой, видимо, пытаясь вычислить встречающую нас машину. Подъезжает серый, сильно потасканный микроавтобус «Тойота». Ребята начинают нехотя загружать камеры и сумки. Я закуриваю и с тоской смотрю на вход в здание. Почему‑то неимоверно хочется обратно.

Практически к дверям подкатывает темно‑синий БМВ, из которого вылезает высокая блондинка в платке и темных очках. Контуры фигуры кажутся мне невероятно знакомыми. Делаю два шага вперед. Блондинка заходит в здание, за ней семенит человек с чемоданом в руках. Судя по форме – гостиничный чувак. Определенно она мне знакома. Делаю еще шаг. Блондинка снимает очки и проходит к стойкам. Я провожаю ее, продвигаясь вдоль огромных окон.

– Андрей, ты куда? – слышится сзади.

Блондинка бросает быстрый взгляд в сторону, повернувшись в профиль. Ольга. Ольга. Ольга...

– Ты что‑то забыл?

– Сука! – Моя слюна становится горькой. – Сука!

– Кто? Я? – Даша забегает вперед и кривит лицо. – Что ты сказал?

– Я не тебе. Так... знакомого увидел, который мне должен.

– И что? Он улетает?

– Надеюсь.

– Так ты в Москве его встретишь!

– Надеюсь, нет.

– А мне показалось, ты... ты так пошел, будто хотел обратно в самолет.

– Нет, в самолет я точно не хочу! – говорю я и ловлю себя на мысли, что определенно соскучился по Питеру.

– Хочется есть, – дружелюбно улыбается она.

– И купить кроссовки... – смотрю я на свои посиневшие ноги в сандалиях.

 

«Can’t get you out of my head», – поет Кайли Миноуг, и машина движется в плотном потоке Московского проспекта, а я настороженно всматриваюсь в окрестный пейзаж, будто жду, что какое‑то из зданий расплывется в презрительной усмешке, мол, «опять приперся, беглец?». Да, все эти чертовы коробки помнят мой побег в Пулково. Тогда тоже был микроавтобус. Не помню, что играло в машине в тот день, впрочем, мне бы его лучше вообще забыть, да не получается. Еще и встреченная в аэропорту Ольга – как прозрачный намек на то, что и нынешняя поездка будет хреновой. Снимаю сандалии, подставляя ноги под теплый обдув снизу, закрываю глаза.

– Мы в гостиницу или сразу на пре‑пати? – спрашивает кто‑то из ребят.

– Может, лучше сразу? А вещи пусть в отель едут.

– Как думаешь, Андрюх?

– Да, – говорю я, не открывая глаз.

– Тебе плохо? – Даша кладет мне руку на плечо.

– Меня мутит. – Я приоткрываю глаза и вижу Невский.

– Странно, ты же в самолете ничего не ел! – Она пожимает плечами и кладет мне руку на лоб. – Температуры вроде нет.

Женя и Олег понимающе переглядываются.

– Это от города. – Я вытаскиваю сигареты и спрашиваю достаточно громко: – У вас курить можно?

– Вообще‑то нежелательно, – отвечает водила.

– Спасибо! – Я прикуриваю, делаю глубокую затяжку и опять прикрываю глаза.

Дашина рука все еще лежит на моем плече, а я вспоминаю легкое прикосновение другой руки. Вскользь, не такое навязчивое. Достаю телефон и набиваю первую эсэмэску: «Привет, долетел до Питера. Потрясающий город, аж мутит. Тебе он нравится? Андрей».

Машина выруливает к зданию, в котором расположен «Гранд Отель Европа». Женя оборачивается ко мне с переднего сиденья:

– Коллеги, может, душ примем? До начала еще сорок минут.

– Конечно примем! – Даша выразительно стреляет глазами в мою сторону.

– А нам на пре‑пати обязательно снимать? – лениво интересуется Олег.

– Там море халявной выпивки. – Я поднимаю вверх указательный палец правой руки.

– Тогда вопросы снимаются.

– Андрюш, – капризным голосом говорит Даша. – Ты мне с вещами поможешь?

– Конечно! Я позову носильщика, – отвечаю я, вылезая из микроавтобуса.

– Пре‑пати – это хорошо. Танцы будут? – Олег изображает верхний брейк‑данс.

– Я лично очень бы хотел, – киваю я, приподнимаю левую ногу и делаю некое подобие танцевального па.

Выходит слишком резко. Сандалия слетает с ноги и, выписав незамысловатую траекторию, ударяется в стекло двери отеля. Находящийся за ней швейцар инстинктивно приседает и больше не показывается. «I don’t feel like dancing», – несется из динамиков.

На стойке ресепшн я вяло флиртую с девушками, заносящими наши данные в компьютер, чем вызываю Дашино неудовольствие, получаю ключи от номера и вместе со всеми загружаюсь в лифт, везущий нас на четвертый этаж. Через пару минут я стою посреди своего джуниор‑свита и нехотя раздеваюсь. Потом раздвигаю шторы и открываю окно. Надо купить кроссовки, думаю я, глядя на лежащие на полу подошвами вверх сандалии.

По Невскому перемещаются людские потоки. Интересно бы узнать, есть ли среди этой толпы кто‑то, кто был тогда в больнице. Случайно проходил мимо. Подвозил ту пару с беременной девушкой. Я пытаюсь разглядывать лица, хотя в памяти не сохранилось ни единой приметы, которая позволила бы совместить нынешние лица с моими воспоминаниями. Да и зачем это мне? Я затягиваюсь сигаретой, аккуратно стряхиваю пепел в открытое окно и тихо шепчу городу: ну, привет. Может, в этот раз ты не будешь таким жестким?

Приходит эсэмэс от Наташи: «Я не люблю Питер». Быстро‑быстро набиваю ответ: «Я тоже, поэтому ужинать предлагаю в Москве».

«Ты же говорил про кофе».

«Будем ужинать кофе».

«Странное предложение».

«Хорошо, что ты не пишешь латиницей».

«Chego xoroshego?»

«Fuck! Ты издеваешься?»

«Ненавижу мат».

«По‑английски не считается. Во сколько завтра увидимся?»

«Я за рулем».

«В восемь нормально?»

«Я тебе напишу. Завтра)))»

Ободренный, я тороплюсь в душ, спотыкаюсь о сандалии, чуть не врубаюсь лбом в дверной косяк. Аккуратно открываю дверь ванной, захожу и включаю воду. В самом деле, на кой черт мне кроссовки? Я же из машины не вылезаю!

Раздается требовательный звонок гостиничного телефона. Кому я нужен? Наверное, Даша, она же чтото про помощь говорила. Звонок все больше нервирует, но я не подхожу. Даша, ты хорошая девочка, но я не хочу тебя, врубаешься? Не хочу ни минуты, зайка. А если бы хотел, все равно бы не стал. Ты знаешь почему. Включаю воду еще сильнее, залезаю под душ. Твердые струи воды сначала отодвигают звонящий телефон на второй план, а потом и вовсе заглушают его....

 

– А я заваливаюсь в купе, пьяный в мочекал, но чувствую, все равно догнаться надо, а главное – поговорить. – Денис Попов, владелец одноименного заведения, вальяжно развалился на диване. Он рассказывает очередную историю, ни к кому конкретно не обращаясь, обшаривает глазами зал, перманентно машет кому‑то рукой или здоровается глазами. Выбеленная челка падает ему на глаза, он каждый раз поправляет ее, недовольно морщась. – И тут заходит проводница! Я ей культурно предлагаю посидеть, поговорить, выпить водки...

– Мне бы свет выставить, – извиняющимся тоном говорит Женя. – Когда этот Ник Кейв приедет?

– Скоро, – я открываю бутылку виски и глазами призываю его подставить стакан.

Помимо меня, Даши, Жени, Олега и Попова, за столом еще человек шесть питерских: промоутер Леша, организовавший концерт Кейва, смешной парень с ершиком редких волос, одетый в подобие военной формы; журналистка с местного телевидения, постоянно вставляющая «да ладно!», в жестком мини, ботфортах и дырявой черной кофте, из‑под которой провинциально светит белый бюстгальтер; высоченная деваха в шляпе, неопределенного, скорее всего противозаконного рода деятельности; пара подружек Дениса (?) и двое парней в деловых костюмах, витиевато представившихся, но не отложившихся в моей памяти. То ли соинвесторы, то ли со‑дилеры, то ли просто потребители. На всякий случай я избегаю говорить с ними, чтобы не попасть в ситуационный конфликт. По задумке, мы должны взять интервью у промоутера, а журналистка – у меня, или наоборот, это, похоже, никого не волнует и одинаково не представляется возможным, так как девушка все время глупо хохочет и пристает к Жене, а промоутер еще полчаса назад потерял кед и постоянно норовит нырнуть под стол в поисках пропажи. Я чувствую, что напьюсь, неотвратимо и пугающе, хотя не выпил еще и пятидесяти грамм. Во мне все странно напряжено, и мысль скачет между переспать/найти в себе силы не переспать с Дашей, с чего бы начать интервью с Кейвом – и съемками сериала, которые, видимо, сорвутся. Чтобы разгрузить голову, посылаю глупую эсэмэску Наташе: «Тебе нравится Ник Кейв?». Но она не отвечает.

–...И вот мы минут сорок бухаем. Плотно так. И проводница мне рассказала уже и про пьющего мужа, и про болезненную дочь – практически всю свою жизнь, – продолжает Денис. – И мне бы уже спать лечь, так все надоело, а она все сидит и сидит. И тут я говорю: а давайте кокаина попробуем?

– Свет было бы здорово уже выставить, – слышу я жужжащий голос Жени.

– Пока рановато, – отмахиваюсь я от него.

– Да ладно! – звучит справа.

Раздается звук бьющегося стекла, я резко поворачиваю голову и вижу, как бутылка шампанского завалилась, разбив несколько бокалов. Их содержимое выплескивается на колени журналистки, та успевает выхватить из кучи малы свой бокал и истерично хохочет. И непонятно, что ее больше развеселило, – спасенный бокал или то, что большая часть стекол и остатков бухла очутилась у нее на коленях. Между тем стол продолжает ходить ходуном, собравшиеся резко вскакивают, схватив тарелки и стаканы, Денис замолкает, пытаясь понять, что за херня происходит, и в этот момент из‑под стола вылезает гребаный промоутер с кедом в руке. Он торжественно поднимает его, демонстрируя окружающим, и изрекает:

– Во! К Ленкиным ногам ускакал!

– Малыш, может тебе хватит? – меланхолично замечает Денис.

– Ну, типа, – пожимает плечами промоутер, встает из‑за стола и начинает зигзагообразное движение к туалетам. Один кед на ноге, второй – в руке. Компания принимается рассаживаться.

– И чё дальше было? – нетерпеливо спрашивает один из «костюмных».

– Дальше? Ну, я нарезал дорог, показал, как юзать. Она берет свернутую банкноту, прицеливается, – Денис делает характерный жест, – потом поднимает на меня свои серые глаза и тихо, но внятно говорит: «Извините, а я не привыкну?» – «Нет, говорю, – он обводит глазами восторженные лица собравшихся, – нет...»

–...вам просто негде достать! – вставляю я, как мне кажется, про себя, но, как выясняется, очень громко.

– Да ладно! – хлопает ладонями по столу журналистка.

– Малыш, ну ты весь кайф сломал! – Денис достает из кармана очки Oliver people в зеленой оправе и обиженно водружает их на нос.

– Просто это моя любимая из твоих историй. – Я примирительно развожу руками. – Не ожидал, что так громко получится.

Собравшиеся, оценив, что скандала не будет, начинают хохотать. Лучше всех слышно Дашу и журналистку. Я смущенно улыбаюсь, встаю и обнимаю Дениса.

– Люблю этого гандона! – констатирует тот. – Всегда знает, как испортить вечеринку.

– Да ладно! – снова верещит эта коза.

– Я тоже тебя люблю, зайка! – Я сажусь обратно.

– А ты Попова давно знаешь? – спрашивает Даша, прильнув ко мне.

– Сто лет.

– А вы где познакомились?

– На съемках второй части «Страха и ненависти в Лас‑Вегасе», в Питере.

– А... а вы там играли?

– Мы там жили.

– М‑м‑м, – Даша кусает губу, пытаясь осознать сказанное.

– Э‑э‑э‑э‑э, я не понял, мы стол заказывали! – раздается справа.

Я вижу троих серьезно одетых мужчин со спортивным прошлым, обступивших худющего официанта с несчастным лицом. Их девушки стоят чуть поодаль, прижав к груди сумочки, будто те живые.

– Что значит «вип‑резерв», а мы тогда кто?

– Сюда музыканты сядут! – частит официант.

– Вась, музыканты на сцене играть должны, а не в зале сидеть! – резонно замечает самый пузатый из спортсменов.

– Ник Кейв же приедет! – лопочет официант, испуганно моргая.

– Какой, нахуй, Никеев? Он кто вообще? Денис! – Пузатый делает несколько кругообразных движений подбородком. – Нас тут у тебя обижают.

– Все нормально! – Денис машет официанту. – Ложитесь!

Официант, кивнув, исчезает.

– Нам бы проходку твою снять! – встревает Олег.

– Сделай это немедленно, зайка, – бросаю я, подхожу к Денису и говорю ему на ухо, – действительно, какой, нахуй, Никеев?

– Я о том же, малыш! Слушай, а это твоя девушка? – Он кивает на Дашу. – Может, мы ее это... я еще одну приглашу. Ты в «Европе» живешь?

– Ага. Не моя. Своя, собственная, так что нет проблем! Хочешь познакомлю? А ты – меня с кем‑нибудь.

– Хочешь Тасю? Ну, эту, с питерского ящика? Заводная девчонка.

– Может и хочу. – Я оценивающе смотрю на Тасю. – Пойду сначала в туалет схожу.

– Тебе с собой дать чего?

– Бумаги, что ли? – ржу я.

– Ну... типа того.

– Нет, спасибо, я хочу напиться! – Я разворачиваюсь и протискиваюсь сквозь танцующие массы трудящихся к туалету.

– Мне с тобой? – спрашивает Олег.

– Хочешь подержать? – бросаю я через плечо.

«It’s not you it’s the E‑talking, I’m not sure which part I’m playing», – оглушает меня из колонки, установленной прямо над баром, Soulwax. Рядом со мной подпрыгивает парень лет двадцати трех в спортивном костюме Puma, задевает локтем зазевавшуюся девчонку с бокалом какой‑то красноватой дряни, она выплескивает жидкость на свою соседку, та начинает лихорадочно тереть краем шарфа место на юбке, куда попали капли спиртного, а потом и свою подругу. И тут сзади меня бьет лампа камеры, это Олег с плеча снимает вытирающихся подруг, дрыгающегося в танцевальном угаре парня, двух девиц в радужных платьях, обнимающих одного парня, лужу на барной стойке, в которой кривовато отражаются лица за ней сидящих, мажет объективом по толпе воздевших руки пьяных, счастливых или просто обдолбанных гостей, крупно берет нависшую над толпой стойку с диджеем. И я собрался было обогнуть бар, но тут входная дверь выплевывает человек десять фриков, в париках, огромных очках и кислотных майках, и мне уже не протиснуться. А из‑за спины встречным курсом двигается группа страждущих выпивки, и две толпы смешиваются, образуя водоворот, который прижимает меня к барной стойке и буквально распластывает по ней. Рядом со мной на стойку бросает журналистку, уже основательно бухую, и она говорит мне: «Привет!» – а я даже не могу руки поднять, чтобы помахать ей, и вместо этого зачем‑то выцеживаю:

– Смотри, камера! – И Олег направляет фонарь прямо на наши лица, а я инстинктивно закрываюсь ладонью.

– Ой, а это чья камера? MTV? – вопрошает девица.

– Практически. – Мне удается высвободить одну руку и достать из пачки сигарету. – Хорошо тебе отдыхается?

– Я на работе. – Она машет в объектив. – У меня сегодня огромное интервью.

– С Ником Кейвом?

– Нет, с Миркиным с М4М. Он на сутки приехал в Москву, а у моих фанатов – вау, привет всему Питеру! – к нему накопилось много вопросов.

– Вау! – корчу рожу, выдерживаю паузу. – Миркин – это я!

– Да ладно!

– Да ладно! – передразниваю я. – Так бывает, зайка!

– Ой, я тоже обожаю розыгрыши! Ладно, всем поцелуйки, я побежала! – Она неуклюже гребет руками и ввинчивается в толпу.

– Вот так проходит слава мирская! – говорю я камере. – В туалет мы сегодня не сходим.

Толпа все прибывает и прибывает. Я заказываю виски, но приземлившийся на стойку бокал тут же кто‑то забирает. Диджей ставит INXS, и вот уже я вместе со всеми ору, воздев руки к небу:

– Mystify! Mystify me! Mystify! Mystify me!

И очередная тематическая вечеринка, гости которой понятия не имеют, в честь кого или чего они собрались, входит в штопор. А в зале разом обнаруживается так много камер, что я, право, теряюсь. Кажется, все они направлены на меня, и непонятно, на какую работать. Вероятно, наконец приехал Ник Кейв, и в этот самый момент он проходит за моей спиной, и камеры стараются поймать его проходку. Но обернувшись, я вижу лишь, как две девицы синхронно задрали футболки, демонстрируя всем свои еще не расхватанные на цитаты прелести. И никого не волнует Ник Кейв, а большая часть даже не подозревает, что у него сегодня концерт в городе, что это культовая фигура и все такое. Потому что в баре пока еще льется халявный Dewars, а колонки под потолком пока еще изрыгают ноггановскую «Зять, нехуй взять». Небольшая проблема лишь в том, что в помещении вдруг стало неимоверно душно. Впрочем, какая разница? Главное, всем прикольно...

– Давай потанцуем! – В середине зала я лицом к лицу сталкиваюсь с Дашей. – Ты какой‑то нерасслабленный сегодня.

– Когда уже этот чертов Кейв приедет? – Я делаю вид, что танцую.

– Говорят, самолет задерживается.

– Вот урод! – Я выхватываю зажженную сигарету из пальцев танцующего рядом парня, но он этого даже не замечает. Затягиваюсь. – Тут скучно.

– Вот тебе! – Даша засовывает мне в рот кусочек чего‑то, я инстинктивно проглатываю. – Что это было? Экстази?

– Марка, – заговорщицки подмигивает Даша.

– Дурр‑ра! – Я пытаюсь сплюнуть, но поздно. Понимаю, что все плохое уже произошло. – Где взяла?

– Попов дал. – Звучит обнадеживающе, но желание танцевать пропадает.

– Чего‑то мне танцевать расхотелось, – честно говорю я.

– Тогда пойдем выпьем? – Даша заразительно смеется. – Он сказал, она слабая.

Возвращаемся на место, и я опять вижу Олега с выключенной камерой на плече, который смотрит на мило щебечущих Женю и журналистку.

– Ты сильно устаешь? – слышу я ее голос, подходя ближе.

– Я не устаю вообще, я люблю свою работу, – бурчит Женя.

– Да ладно! Он такой классный, правда? – Она оборачивается и говорит прямо в камеру: – Сейчас мы его расспросим о последних московских сплетнях.

Женя делает умоляющие глаза и показывает мне жестами, что он тут ни при чем, но я врубаюсь, делаю ему знак продолжать жужжалово, беру у Олега камеру и начинаю снимать. А эта коза мельтешит на высоких тонах:

– Андрей, дай мне эмоцию! Мне нужен секс!

– А мне нужно в туалет.

– Мне нужны все твои самые темные стороны!

– Я хочу поменять свою гребаную «Хонду» на что‑то более пристойное, – пожимает плечами Женя.

– Подумать только! Московская суперзвезда ездит на «Хонде». Питерцы, ау! Есть среди вас богатые невесты?

Мы с Дашей дружно прыскаем. Камера чуть подрагивает. Я оборачиваюсь и снимаю Дашу, показывающую мне, что эту подставную съемку нужно сворачивать.

– Андрей, нам пора уезжать, – говорит Олег.

– У меня еще три горячих вопроса, – бьет меня по объективу журналистка. – Кстати, чья эта камера? Мне нужна пленка! Андрей, ты хочешь ребенка?

– М‑м‑м‑м‑м, – повисает Женя.

– У него их двое, – встреваю я. – Все, закончили.

– Кейв прилетит через час. У нас еще три часа как минимум, – подкрадывается сзади Попов.

– Что ты предлагаешь, сатана? – говорю я, снимая его крупным планом.

– Берем твою Дашу и журналистку. Валим в отель.

– Ты так запросто уедешь с собственной вечеринки?

– Я всегда так делаю.

– Ты стреляешь без предупреждения, зайка!

– У входа два джипа БМВ, малыш.

– Скажи это еще раз, для наших самых маленьких телезрителей из Сызрани.

Попов прислоняется к объективу и повторяет фразу.

Я опускаю камеру, и наша группа начинает лихорадочно собираться. Денис протягивает руку, чтобы рывком поднять с дивана журналистку.

– Тася, ты с нами!

– Куда?! – таращится та.

– Ты же хотела интервью с Миркиным сделать!

– Но я же...

Мы валим к выходу в сопровождении двух дюжих охранников, плечами разрезающих людские потоки, я пытаюсь снимать происходящее, и фонарь камеры выхватывает из толпы промоутера, все так же в одном кеде. Он собирается развернуться, но тут кто‑то говорит:

– Нам нужен стенд‑ап с ним!

Женя подсовывает Даше микрофон, мы застываем на секунду, она сглатывает, морщит лоб и выдерживает долгую паузу, прежде чем задать вопрос:

– Чего вы ожидаете от сегодняшнего концерта?

Промоутер молчит, напряженно вращает глазами, открывает рот, потом опять закрывает.

– Будет ли сегодня много поклонников Ника Кейва на его концерте, который вы любезно организовали? – Даша дает невозможное количество уточняющих деталей.

– Я.... – Промоутер широко раскрывает рот, вязкая слюна появляется на нижней губе и повисает. Потом тянется и тянется, пока не срывается на землю. – Я... – продолжает мычать промоутер.

– Бутират, – констатирую я, очень крупно снимая его глаза в прожилках сосудов. Меня сильно шатает.

У самого выхода я сталкиваюсь с той высоченной девицей в шляпе. Она долго буравит меня зрачками, сжавшимися до размеров игольчатого ушка, будто совмещая картинку с исходным файлом, потом выдает в объектив:

– Я переспала с дальнобойщиком!

– Охуеть можно, зайка! – улыбаюсь, мажу по ней видео, прохожу мимо.

– У него были такие глаза! – слышится за спиной.

На улице пьяная Тася пытается прикурить, но у нее не выходит ни с третьей, ни с четвертой попытки. Выключаю камеру. Услужливо подношу огонь, чуть не спаливая ей ресницы.

– Так Миркин – это ты? – спрашивает она.

– Да ладно! – кричу я на весь двор.

– Нет, ну правда, что ли?

– Лучше поздно, чем никогда, зайка! Лучше поздно! – кривлюсь я. Марка не снимает опьянения, но и не усиливает его.

 

На канале «Дискавери» два варана пытались совокупиться. Самец нарезал круги вокруг своей подружки, сверкая бронебойной шкурой зеленовато‑бронзового отлива. Изредка он поворачивал свою треугольную башку и молниеносно высовывал язык. В его темных глазах читалось обращение к оператору. Будто бы варан говорил: «Чувак, а как бы повел себя ты, окажись я в вашей спальне, а?» Но оператор не реагировал, продолжая снимать крупные планы, отчего варанья телка постепенно приходила в бешенство и начинала шипеть.

В углу дверцы мини‑бара был небольшой скол, и трещинки, разбегавшиеся от него, напоминали узор кленового листа. Я подумал, что хотя марка и оказалась лажей, она позволяла замечать мелкие детали, на существование которых я в обычном состоянии и внимания бы не обратил. Достав из мини‑бара бутылку воды, я не глядя вылил содержимое в стакан, пролив половину на стол, и выбросил бутылку в урну. Потянулся за стаканом, но тот, будто поскользнувшись, поплыл на водяной прослойке к другому концу стола, и я чудом среагировал, поймав его на самом краю. Сделав два жадных глотка, я отметил, что вода была слегка голубоватого цвета. Надо будет утром посмотреть название, подумалось мне, это прикольно, когда вода голубая.

Покончив с водой, я собрался двинуть обратно в комнату, но вляпался локтем в какое‑то большое коричневое пятно на журнальном столе. Такое впечатление, что вчера на этом месте разлили колу, которая, высохнув, превратилась в подобие тягучей смолы. Рука буквально прилипла к столу, но за три попытки я все‑таки отодрал ее от поверхности. Остатки смолы тянулись от рукава пиджака к столу, как растаявшая ириска. Чертов сервис! Неужели трудно убирать номер чуть более внимательно? Может, мы их с чаевыми обидели? Впрочем, какая разница!

В самом деле, на номер грех жаловаться. Днем я провел здесь минут двадцать и не успел оценить его размеров. Освещенный огнями торшеров и вечерней подсветки он оказался громадным, с длинным, загибающимся налево коридором, из которого можно было попасть в ванную и туалет. Гостиная имела неприличные для России размеры, высокий, резко скошенный у правой стены потолок и причудливо изогнутые торшеры в стиле ар‑деко. Кажется, они были сделаны в виде змей, или ящериц. А главное, в номере был потрясающий звук. Уж не знаю, где они спрятали саунд‑систему, но «Sonic Empire» от Groove Armada серебром вливалась мне в уши, создавая абсолютную иллюзию того, что группа играет живой концерт в соседней комнате. Сначала мне показалось, что звук идет из ноутбука с волнообразным корпусом, модель которого мне раньше не встречалась, но качество звука было слишком хорошим для его размеров. Единственной проблемой были гости, успевшие забрызгать стену напротив меня чернилами, отчего та приобрела все оттенки фиолетового. Эти кляксы столь удачно вписывались в интерьер, что завтрашние объяснения с персоналом уже меня не пугали. В самом деле, отчего бы им не заплатить мне роялти за легкие дизайнерские штришки?

Наконец я заставил себя встать с дивана, в котором чуть не утонул, и пойти во вторую комнату. Дверная коробка довольно сильно покосилась вправо, что уже трудно было бы выдать за работу дизайнера, дверь от этого заклинило, и с первого раза открыть ее не получилось. Я налег на дверное полотно, но оно лишь изгибалось под моим весом, как струна. Слава богу, кто‑то изнутри догадался дернуть ее на себя, и я ввалился в комнату.

Комната странным образом повеселела. Судя по всему, ублюдки из съемочной группы поливали друг друга колой, шампанским, вином или еще какой‑то шнягой – все стены были в разводах, переходящих от оранжевого цвета к бурому. Кроме того, они ухитрились привести сюда незнакомых мне людей. Из‑за скопления пустых бутылок, открытых коробок из‑под пиццы и высоких бокалов выглядывал старик с лицом, напоминающим губку, до того оно было сморщено. В уголке стариковского рта тлела беломорина, а глаза... глаза у него были настолько живые, что если убрать морщины, я подумал бы, что за столом четырнадцатилетний подросток. Старик жевал беломорину так, что его лицо от кончиков губ до края лба ходило волнами. Рядом со стариком, на кушетке, валялась женщина, чья голова была аккуратно обернута темным пластиковым пакетом. Левая нога женщины вздрагивала в такт музыки. Передоз? Труп? Злоупотребление эйфоретиками? Но, вероятно, женщина была жива. Слишком уж спокойно улыбался старик, а Олег сидел в углу на кресле в очень натурально сделанной маске грифа и безмятежно играл на небольшой арфе. Мое появление не вызвало у присутствующих никакой реакции, и я, запаниковав, начал оглядываться по сторонам в поисках Даши. В тот момент она казалась мне чемто незыблемым, связкой между этим бардаком и нормальным миром. Но Даши в комнате не было, и старик продолжал улыбаться, а Royksopp сменили в колонках Members of Mayday, и в тот момент, когда волшебный синтетический бит должен был озариться вокалом, из спальни вышла троица, одетая в обтягивающие резиновые костюмы зеленого цвета. Что‑то среднее между костюмами аквалангистов и клоунским трико. На головах этих непонятно как сюда попавших придурков были литые маски рептилий: ящерица, хамелеон и змея. Хамелеон, чьи выпуклости выдавали самку, запел голосом Robyn:

 

 

Fell asleep again in front of MTV

God, I’m down at the bottom

No one’s singing songs for me

I can’t wait till tomorrow

 

Вокал обволакивал, а змея и ящерица так картинно изображали игру на клавишных, что легко было поверить: это тот самый шведский дуэт, чудесным образом оказавшийся у меня в гостях. Может, они из DenisПопоv Bar приехали, а я и не заметил? Разве они там выступали?

Ящерица отделилась от троицы, подошла ближе, вытащила из‑за спины трубу и дунула мне прямо в лицо. Звук был настолько сочным и мощным, что заставил меня присесть, вызвав бурный смех собравшихся. Лицо старика тряслось как желе, Олег хрипло гыкал, не прерывая игры, ящерица и змея согнулись от хохота, хамелеон прыгал на месте и хлопал в ладоши.

– Да вы... вы конченые наркоманы, – меланхолично изрек я.

Комната немедленно ответила еще более громким хохотом. Теперь от смеха тряслась даже накрытая пакетом женщина. По ее телу пробегали судороги.

– Может, вы уберетесь отсюда? – Мне становилось страшно. – А? Может, вы, к чертовой матери, свалите?!

Господи боже, какая же здесь потрясающая саундсистема! Звук моего голоса собрался в пучок в центре комнаты и волнами покатился к стенам, чтобы через секунду вернуться обратно, многократно усиленным.

– Ну? – выдавил я из себя, а мой голос, который уже не принадлежал моему сознанию, вещал теперь из левого угла комнаты. – Я думаю, что неплохо было бы нам всем немедленно раздеться, скинуть маски и все такое.

Например, этот старик меня смущает, а телку с головой в пакете я бы рассмотрел поближе.

– Я не это имел в виду! – из последних сил шипел я, сидя на полу. – Это не я!!! Это он!!!

– Ну, типа, я имел в виду, что... а не трахнуться ли нам всем тут по‑скорому? – продолжал издеваться над окружающими мой голос, сообщающий то, чего у меня на самом деле и в мыслях не было.