«...По поводу отношений руководства команды с игроками, бывает, мы расходимся», — пишет Николай Петрович. А затем деликатно объясняет: «Быть может, я человек другого воспитания и обо мне могут отозваться как о несовременном, но я привык видеть в игроке личность, требующую внимания и уважения».
Вряд ли это означает, что Бесков не видит в игроке личность. Но под «несовременностью» и «другим воспитанием», о которых говорит Старостин, следует подразумевать его поразительную выдержку, беспредельное терпение и природную тактичность. Это и помогает ему выполнять, одну из многочисленных и не слишком приятных обязанностей начальника команды — «быть чем-то вроде мягкой прокладки между тренером и игроками». Причем весьма успешно. Хотя, как он не без огорчения замечает: «...Когда это удается, когда нет».
Закономерно, что подобные, в общем-то обычные в жизни любого футбольного коллектива, стрессовые ситуации не обходятся без конфликтов между руководителями. Как сообщает Старостин, «бывали случаи, когда мы почти по месяцу не разговаривали».
Но вот в конце 1988 года, который «Спартак» со скрипом завершил всего четвертым, впервые после своего возвращения в высшую лигу оказавшись без медалей, произошло событие из разряда чрезвычайных. Бескову было предложено подать заявление об уходе.
Кое-кто сразу же посчитал это плодом тех давних, незаметных постороннему глазу расхождений между начальником команды и ее главным тренером. Тут же в дело вмешалась пресса, в основном взявшая под защиту Бескова. Тогда, дабы пролить свет на действительное положение вещей, Николай Петрович дал интервью корреспонденту «Советского спорта» Геннадию Ларчикову под весьма красноречивым заголовком «Истина дороже». Он рассказал, что Бесков сам подавал заявление об уходе летом, ссылаясь на состояние здоровья. После чего «...в октябре обстановка в коллективе накалилась». Уходя в отпуск, Бесков дал команду об освобождении из команды Пасулько, Суслопарова, Бубнова, Шмарова, Бокия, Поваляева и Сергея Новикова, с чем категорически не согласился Старостин, считая, что они еще могут послужить клубу. Кстати, он не ошибся: через год Пасулько, Бокий, Шмаров стали чемпионами страны. А Бубнов, прекрасно отыграв большую часть первого этапа первенства, был «продан» во французский клуб «Сен-Жермен», что принесло «Спартаку» валюту.
«Исхожу из того, что у Бескова плохие отношения со старожилами команды. Кто к нам придет со стороны и, главное, как проявит себя в новом коллективе? Я вовсе не уверен, что Константин Иванович не дрогнет в этой сложной обстановке и не напишет вновь заявление об уходе по состоянию здоровья. Тогда это для «Спартака» будет смерти подобно. А мы судьбой команды не хотим рисковать», — такова позиция Николая Петровича Старостина.
Надо сказать, что и впоследствии, в беседах с журналистами Николай Петрович подчеркивал: уход Бескова вовсе не следствие их личного конфликта. Это конфликт тренера и коллектива, который, увы, довольно част в нашем футболе.
На посту главного тренера «Спартака» Бескова сменил Олег Романцев. Своим повышением Олег во многом обязан Старостину, чего Николай Петрович также никогда не скрывает.
Ринат Дасаев: Я не припомню, чтобы какие-то неприятности — личные или служебные — влияли на настроение Николая Петровича. Возможно, он их и переживал, но внешне оставался неизменно выдержанным, приветливым, деликатным.
Помню, мне довелось быть свидетелем того, как Николай Петрович терпеливо объяснял по телефону какому-то болельщику, почему мы накануне проиграли. Мы торопились. Старостина ждали на очередном совещании. В машине нервничал шофер. Да и настроение по вполне понятным причинам к обстоятельной беседе не располагало.
Однако наш начальник команды был, как обычно, сдержан, корректен, в полемику не вступал.
— Надеюсь, мне удалось вам кое-что объяснить, — наконец подвел итог разговора Старостин. — И я верю, что в следующий раз повод для звонка у вас будет иной — более радостный.
— Наверное, хочешь спросить, стоило ли тратить столько времени на казалось бы пустой разговор с болельщиком? — кладя трубку, уже на ходу обратился ко мне Николай Петрович. И сам же ответил: — Стоило, вне всякого сомнения, стоило.
— Почему? — поинтересовался я. — Их же тысячи. И если с каждым болельщиком вот так...
— Этому было по-настоящему плохо, — перебил Старостин. — Я сразу понял по голосу. Такие, как он, всегда с командой. И в радости, и в неудаче. Без них в 77-м «Спартаку» ох как худо бы пришлось. Болельщика уважать надо...
В последней фразе — весь Старостин, убежденный, что именно для зрителя и существует футбол. Только в таком виде, по его мнению, футбол становится зрелищем истинно профессионального уровня. А оно должно радовать, волновать.
— «Спартак» с первых же дней стремился к игре, рождающей хорошее настроение, — мысленно переносясь в прошлое, любит говорить Николай Петрович. — Может быть, благодаря этому к нашей команде сразу же стали относиться с симпатией болельщики. И, возможно, в этом состоит секрет особой популярности «Спартака», о чем так любят писать журналисты.
Александр Львов: Вообще, Старостин-старший любит вспоминать о своей легендарной футбольной молодости. Его сочные, исключительно образные рассказы интересны любой аудитории. И хотя многие из таких новелл уже передаются из поколения в поколение, их всегда слушают с удовольствием.
Взять хотя бы рассказ о том, как, будучи игроком, Николай Старостин, возвращаясь с женой из кино или театра, снимал выходные туфли и в носках делал несколько ускорений по опустевшей в сумерках аллее парка.
— Жалко было время терять, — объяснял он, видя недоуменные лица тех, кто слушал его впервые. — Если есть настроение, здоровье, то как тут удержишься, чтобы над скоростью не поработать...
Любивший пошутить Гладилин обычно не упускал случая наивно поинтересоваться:
— Так с ботинками в руках и ускорялись?
— Это еще зачем? — искренне удивлялся всякий раз, не чувствуя подвоха, Старостин.
— Ведь туфли пропасть могли. Вы-то побежали, а они стоят беспризорными...
— Почему же это беспризорными? А супруга на что? Тут, брат, все рассчитано было. — И уже под общий смех добавлял: — Только с женами свободное время проводить надо, Валерий. Тогда и не оконфузишься...
И улыбался, видя, как заливается краской лицо шутника.
Я всегда мечтал услышать от самого Старостина рассказ о забитом им, по свидетельству очевидцев, «фантастическом» голе уже более чем пятидесятилетней давности на стадионе «Динамо». Но почему-то Николай Петрович предпочитал именно о нем деликатно умалчивать.
Покойный Константин Сергеевич Есенин, чья изумительная память непревзойденного футбольного статистика хранила много незабываемого, назвал тот гол Старостина-старшего «одним из самых красивых в советском футболе».
— Неудержимым всадником прорвался Николай по правому флангу, вдоль на мгновение восторженно замершей южной трибуны, — возбужденно жестикулируя, вспоминал Константин Сергеевич. — И когда опомнившийся защитник уже повис на пятках, Старостин, не считаясь с расстоянием, почти от самой боковой пушкой пробил. Мяч сначала в одну стойку угодил, от нее «киксом» в другую, а уж затем в сетку... Чудо-гол!
Были и другие голы, может быть, менее эффектные. Среди них и тот, что был забит им со сломанной ногой. И слегка казусный, когда Старостин настолько вошел в игру, что не услышал финального свистка арбитра. А потому никак не мог понять, почему с таким трудом забитый мяч им не засчитан...
Все эти разные по сюжету рассказы объединяло то, что их автор хранил в себе неповторимое ощущение счастья, которое когда-то подарила ему игра.
Олег Романцев: Когда мы в 79-м чемпионами стали, я в Ростове после игры задал Николаю Петровичу вопрос: «А если сравнить игру спартаковского поколения ваших годов с нашей — сегодняшней, — чья перевесит?»
— В злости, в характере — тут мы вас превосходили. — Не раздумывая, ответил Старостин. — А вот в мастерстве, пожалуй что, вы посильней будете.
Значит, тогда в «Спартаке» многое от характера, от честолюбия шло. И не случайно в последнем слове, которое по традиции на предматчевой установке принадлежит нашему начальнику команды, он не забывает напомнить: «...в футболе побеждает тот, кто этого больше хочет!»
Александр Львов: Сам Старостин-старший одержал в нем побед великое множество. И все-таки самые большие его успехи связаны не с результатами футбольной игры. Они — из общения с людьми, которое всегда приносило ему огромную радость. А если он видел, что это помогает людям становиться добрее, сильнее, полнее чувствовать и шире видеть мир, то считал себя одержавшим истинную победу.
Ринат Дасаев: Говоря о тренерах «Спартака», нельзя не вспомнить еще одного человека. Имя его уже упоминалось. Да иначе и быть не могло — оно связано со «Спартаком» с первых и до последних дней.
Впервые я увидел его в Тарасовке дня через три после того, как оказался в команде. Высокого роста, подтянутый, в светлой рубашке с коротким рукавом, темных спортивных брюках и такого же цвета элегантном галстуке, он стоял, опершись о деревянный барьер, огораживающий поле, где шла тренировка.
Когда занятие окончилось, Старший сразу же направился к незнакомому мне наблюдателю, радушно протягивая для приветствия руку. Чуть позже я увидел их сидящими на скамейке у клумбы. И совершенно случайно услышал слова Константина Ивановича: «А вы как считаете, Андрей Петрович?»
Кто же этот человек, у которого сам Бесков спрашивает совета? За ужином узнал от Фролова: «Андрей Петрович Старостин — брат нашего Николая Петровича. Да ты наверняка скоро с ним поближе познакомишься».
Это действительно произошло. Правда, не так скоро, как предсказывал Игорь Борисович. Нет, Андрей Петрович здоровался со мной, как и с остальными ребятами. Но мне страшно хотелось завоевать уважение этого удивительнейшего человека, книгу которого «Большой футбол» я прочитал на одном дыхании.
И какую же гордость я испытал после первого матча в составе «Спартака» в Москве с «Локомотивом», когда в раздевалке, подойдя ко мне первому и пожав еще влажную руку, с которой я от волнения еле стянул перчатку, Андрей Петрович широко улыбнулся и сказал: «Ты сыграл так, Ринат, как играют настоящие вратари. Сегодня твой день...»
Александр Львов: В архиве фотокорреспондента ТАСС Игоря Уткина есть два снимка. На одном Андрей Петрович рядом с братом — Николаем озабоченно наблюдает за происходящими на поле событиями. На другом — руки на груди, нога на ногу (это его любимая поза) — Андрей Петрович внимательно смотрит на размахивающего, словно маршальским жезлом, свернутым зонтом, чем-то недовольного Бескова.
Первый кадр, как сообщил Уткин, сделан в 1977 году. Второй — два года спустя. Для «Спартака» это — разные «эпохи»: период отступления в первую лигу и сезон чемпионской победы.
И тогда, и позднее, вплоть до последнего своего дня Андрей Петрович Старостин был неразрывно связан с командой. Причем вовсе не по долгу службы и даже не как председатель столичной федерации футбола. А чисто по-человечески.
Выдвигая кандидатуру Бескова на пост старшего тренера «Спартака», Андрей Петрович не мог не понимать всей меры своей ответственности. И с того самого момента, когда отважился на столь решительный шаг, считал себя обязанным помогать новому спартаковскому руководству во всем. Уж он-то лучше остальных знал, какие трудности ожидают рекомендованного им старшего тренера и возвратившегося на свое законное место начальника команды.
Никогда не забуду рассказа Андрея Петровича, как в матче «Спартака» и «Динамо» сезона 1941 года ему довелось опекать тогда еще лишь перешагнувшего двадцатилетний рубеж Бескова.
— Я уже на сходе был. А Костя только-только начинал, — вспоминал Старостин. — Но уже о нем поговаривали как о толковом форварде. По плану его Вася Соколов должен был опекать — он на левом фланге защиты играл. А я в центре. Но получилось так, что Бесков и в моей зоне частенько оказывался. Тут уж мне приходилось вмешиваться. Мяч у Кости к ноге привязан был. Обычно защитник для отбора ловит момент, когда соперник хоть на мгновение мяч отпустит. А Бесков такого шанса не давал. В прорыв шел решительно — знал, что и как делать надо. В глазах молнии, голова чуть вперед наклонена, весь наэлектризован... С характером был нападающий!
Зная, что все черты этого своего характера Бесков перенес и в тренерское дело, Старостин всеми силами старался, чтобы новый старший тренер употреблял их только на пользу дела. В этом Андрею Петровичу помогали его огромный авторитет и давняя дружба с Бесковым, которому спокойная мудрость старшего товарища была временами просто необходима.
Мне вспоминается солнечное утро в днепропетровском аэропорту, раздраженный поражением в решающем матче Бесков и реплика, брошенная стоявшим рядом Старостиным: «В футболе, Костя, как и в жизни, все лечат время и победы. А они будут».
...Работая над книгой, я обнаружил в своем архиве заметку, датированную ноябрем 1987 года.
Случилось так, что она не была опубликована. И мы с Дасаевым посчитали, что написанное в ней поможет еще яснее понять, кем же был Андрей Петрович Старостин для «Спартака», футбола, для людей, многие из которых даже не знали его лично.
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Говорили о футболе. Но непривычно тихо, не повышая голоса. И музыка звучала непривычная для этого огромного зала, манежа в Сокольниках, на ярко-зеленый ковер которого на сей раз пускали не в обязательной спортивной форме.
Хоронили СТАРОСТИНА. И гроб, усыпанный спартаковского цвета гвоздиками, был установлен в центре штрафной.
Все Старостины — из породы жизнелюбов. Это выражается у них в страстном отношении к делу, умении любить других, святом хранении таких высоких человеческих ценностей, как дружба, верность, честь. Несмотря ни на какие жизненные передряги, которых на их долю выпало достаточно.
В минувшую субботу «Спартак» провел в Лужниках свой первый матч без Андрея Старостина. Не знаю, может быть и случалось, что его не было на трибунах, когда играла команда. Наверное, были обстоятельства чрезвычайные, например болезнь. Андрей Петрович к врачам обращался только в крайних случаях, хотя переносил хворь тяжело. Лекарствами не пользовался, словно хотел доказать природе, что ему самому под силу справиться с бедой. В этом тоже было проявление его характера. Во всем и всегда только на себя он привык полагаться. И побеждал обычно уверенно, гордо.
Но даже у таких могучих людей силы, увы, не беспредельны. Природа не делает скидок и им.
«Спартак» обыграл в субботу «Вердер». Мощно, с азартом, красиво. На трибунах уже знали о смерти Андрея Петровича. И в толпе, радостно бурлящей, обсуждавшей первую кубковую удачу любимцев, вдруг кто-то неожиданно грустно сказал: «Старостину понравилось бы...»
И это была своего рода оценка игры команды.
Я не видел, как играл Андрей Петрович. Говорят, вот так же мощно, азартно, с неуемной жаждой победы, как и в тот вечер «Спартак». В этом есть символичность, поскольку имя его и имя клуба, в рождении которого он принимал участие, неразрывно связаны.
Один из моих приятелей-футболистов несколько лет назад просил, чтобы я познакомил его с Андреем Петровичем. Сам он был из другого города, в котором, как и во многих, о Старостине ходили легенды. Я выполнил его просьбу. А на следующий день знакомый сыграл так здорово, что удивил буквально всех. После матча он, словно предвидя мой вопрос, сказал: «Я ведь знал, что Старостин на трибуне сидит. Страшно хотелось что-то особенное показать».
Вряд ли он знал, что Андрей Петрович не терпел серости, обыденности во всем. А уж в футболе, которому жизнь посвятил, особенно. Люди, начинавшие общаться с ним, довольно быстро это улавливали. И, как мне кажется, порой даже отступая от привычных правил, начинали следить за своей речью, поведением, поступками.
На похоронах вдруг почему-то начали вспоминать, спорил ли с кем-нибудь Андрей Петрович. Но так и не вспомнили. Хотя наверняка ему, всегда отстаивавшему справедливость, приходилось проявлять твердость. Но то, что спорить он не любил, это точно. И не потому, что не терпел возражений. Просто он был настолько великодушен — велик душой, что, сознавая свою правоту, боялся поставить горячившегося оппонента в неловкое положение.
На похоронах говорили о футболе. Кому-то это может показаться странным. Но только не тем, кто был близок с Андреем Петровичем. Футбол и Старостин — одно целое. Жизнь, прожитая им, целиком отдана этой игре, ее людям.
Глава II БЕЗ ПРАВА НА ОШИБКУ
Проигран матч.
Усталость, ночь.
И я один, и каплет дождь.
Друзья зовут, и ты со мной,
Но я хочу быть сам с собой.
Уйти, забыться. Но опять
В мой створ ворот летит коварно
Не отраженный мною мяч —
И свист трибун неблагодарных.
Александр Львов: Вот в такой неожиданно лирической форме решился однажды показать мир своих профессиональных переживаний вратарь сборной Франции Жоэль Батс.
Чересчур драматизированно? Возможно. Но зато удивительно искренне и очень точно.
Зепп Майер, голкипер с мировым именем, будучи на вершине славы, высказался гораздо проще: «Вратарь может демонстрировать на протяжении восьмидесяти девяти минут высочайший класс. Но стоит ему допустить маленький, оказавшийся непоправимым промах, и он прослывет глупцом, посмешищем в глазах всей нации».
Спросите у самого удачливого голкипера, были ли в его футбольной жизни подобные моменты. И в ответ непременно услышите горькое: «Увы...».
— О нас судят не по тем мячам, которые мы отразили, а по тем, которые пропустили. Ошибаться на поле могут все. Но только не игрок с «единицей» на спине. Таков закон футбола, — невесело заметил как-то вратарь, капитан победителей испанского чемпионата мира итальянец Дино Зофф.
Майер, Зофф, Батс — проверенные, испытанные футбольные бойцы. Вратарская память каждого из них хранит, конечно, и счастливые взлеты, но больше — те самые бессонные ночи, о которых так откровенно поведал в стихах сентиментальный французский голкипер.
Истинные вратари чаще говорят о своих неудачах — отнюдь не для того, чтобы вызвать сочувствие. Это — профессиональная необходимость.
