Глава II без права на ошибку 6 страница

Так что скорее всего именно надежда создать команду, о чем уже говорили Хидиятуллин, Дасаев и Николай Петрович, а не чьи-то приказы и просьбы, обусловила приход Бескова в «Спартак». Что стало и для него, и для клуба новым поворотом в судьбе.

Юрий Гаврилов: Я, пожалуй, лучше остальных знал Константина Ивановича. Ведь это он меня в свое время приглашал в «Динамо». Да и в «Спартаке» я не без его участия появился. И сразу же обратил внимание на то, что Бесков как бы помолодел. Чувствовалось: увлекло его новое дело, захлестнуло.

Ему доставляло явное удовольствие делать из нас, еще ничем не успевших проявить себя футболистов, игроков. На это ни сил не жалел, ни времени. Команда создавалась практически заново. Время от времени в ней появлялись новички. Многие из них потом возвращались в свои клубы — по игре не подходили. Но и тот, кому Бесков давал добро на спартаковскую прописку, еще не мог считать свою судьбу раз и навсегда решенной. Просто ему давался шанс показать, что в нем не ошиблись. При этом Константин Иванович не оставался сторонним наблюдателем, выжидающим, удастся ли новобранцу оправдать надежды. Он оказывался самым активным помощником. Сколько раз поддержка Бескова творила чудеса. И тот, о ком еще недавно говорили как о бесперспективном, удивлял способностями, о которых прежде никто, да и сам он, не подозревал.

Так было с Сашей Сорокиным. Рослый, с квадратными плечами и мощным торсом, он скорее напоминал будущего штангиста-рекордсмена, нежели футбольного полузащитника. Да еще спартаковского. К тому же не любил Сорокин в тренировках нагружаться — видно, на природную силу надеялся.

Мы долго не могли взять в толк, что же привлекает Старшего в этом неуклюжем и медлительном волжанине. Бесков, похоже, заметил это и как-то, подойдя ко мне, Хидиятуллину и Романцеву, напрямик спросил:

— Что, не приглянулся вам Сорокин?

От неожиданности мы растерялись. Ведь о чем между собой говоришь, не всегда удобно тренеру выкладывать.

— Понимаете, Константин Иванович, — замялся Хидя, — тяжелый он на поле. Да и мяча от него, когда надо, не дождешься...

Возникла пауза. Бесков словно взвешивал сказанное.

— Что ж, — неожиданно кивнул он, — пожалуй, вы правы. А хотите я вам докажу, что он может играть по-иному? — И, уже поворачиваясь, добавил: — Есть в Сорокине футбольная жилка. А это главное.

О том разговоре мы вспоминали с какой-то неловкостью. Саша стал прибавлять в игре буквально на глазах. Нельзя сказать, что техника у него стала бразильской, а движения приобрели легкость и координацию солиста моисеевского ансамбля. Но Сорокин переменился — стал более мобильным, рациональным, расширился его игровой диапазон. Да и трудиться начал, себя не щадя.

По окончании первого чемпионского сезона «Спартака» Олег Романцев, давая в еженедельнике «Футбол-Хоккей» каждому из нас мини-характеристику, назвал Александра «универсалом, способным выступать одинаково удачно на самых разных местах — переднего и заднего центрального защитника, опорного хавбека...» А Олег на похвалы всегда сдержан был.

Я частенько задумывался, как это удалось Константину Ивановичу помочь Сорокину так себя в футболе изменить. Наверное, были у Старшего свои особые секреты. Но вряд ли и они бы помогли, не улови Бесков в Александре способности быть полезным спартаковской игре.

Ведь не чувствовал же Старший этого, скажем, в Грачеве или Милевском. А ведь они поталантливей Сашки были. И когда возвратились в «Шахтер» и «Даугаву», как и до прихода к нам, вновь там лидерами стали. А в «Спартаке» не смогли. Не их это оказалась команда.

Ну, а Сорокин без «Спартака» оказался как рыба без воды. В ЦСКА, где он после призыва в армию два сезона выступал, Александр разве что старательностью выделялся. Все, что его игру у нас отличало, в новом клубе довольно быстро куда-то подевалось. То ли партнеры оказались не те, то ли требовательность он к себе снизил?.. Но думаю, скорее всего не хватало ему рядом Константина Ивановича, его руки, совета, поддержки, с помощью которых он в «Спартаке» из середняка в интересного мастера превратился.

Ринат Дасаев: Я бы еще немало моментов припомнил, когда пришедшие к нам, причем уже сложившиеся как игроки, ребята совершенно по-новому раскрывались.

В свое время внимание многих привлек переход в «Спартак» Юрия Суслопарова. Из «Торпедо» его не просто отчислили — дисквалифицировали. Не хочу обсуждать, правы были автозаводцы или нет. Знаю только, что характер у Юрия всегда был «не сахар». Обижались на него частенько ребята за стремление от борьбы уйти, только на «чистых» мячах сыграть.

Суслопаров еще в львовских «Карпатах» себя проявил. Оттуда его в «Торпедо» пригласили. А затем и в сборную. Мог он, если хотел, точными передачами атаку обострить, когда нужно — завершить. А если «в порядке» был, то и обороне помочь. Но то когда «в порядке»...

Вот и отказались от него торпедовцы. А Старший решил дать последний шанс. Ходил, убеждал спортивных руководителей, что может еще этот, по их мнению, конченый футболист перемениться. Да и пользу «Спартаку» принести.

Если взять сезон 87-го, то все в дальнейшей судьбе Юрия идеально сложилось: чемпионом вместе с нами стал, сыграл на месте центрального защитника здорово (был в числе 33 лучших года назван), тренеры сборной вновь к нему начали присматриваться.

Но в год его прихода в «Спартак» Константину Ивановичу с Суслопаровым немало повозиться пришлось. И был момент, когда казалось, что терпение Старшего вот-вот лопнет — слишком уж медленно менял свои привычки Юрий. Но выдержка Бескова и на сей раз сыграла решающую роль.

Александр Львов: Одна из бесспорных творческих побед Бескова в том же сезоне — золотая медаль в «Спартаке» Михаила Месхи. Его переход из тбилисского «Динамо» не был столь шумным, как у Суслопарова. Но почти всеми воспринимался как очередное чудачество спартаковского тренера.

Месхи-младший заслужил в динамовском клубе репутацию своенравного, малоконтактного с партнерами форварда. Оригинальными, чем-то напоминающими отцовские, финтами он мог обыграть нескольких защитников. Но когда, согласно логике, уже требовалось отдать мяч находившемуся в более выгодной позиции товарищу, Михаил продолжал идти вперед сам. Ошибался, срывал острые комбинации, давая противнику возможность начать ответные.

Сколько тренеры не переубеждали Месхи, тот с упорством, достойным лучшего применения, продолжал действовать по-своему. Наконец, терпение тбилисцев лопнуло. Тем более что, как доводилось не раз слышать, Михаил весьма вольно обращался с режимом.

Бесков конечно же обо всем этом знал. Но и Месхи шанс дал. Махнул рукой, как уже не раз бывало, на предостережения советчиков, на слухи.

Тяжело Михаилу приходилось. Он сразу понял: с прежней игрой в «Спартаке» делать нечего. Не пройдет здесь его «заводиловка». Понимать-то понимал, но разве в двадцать семь одним махом игру изменишь? Потел он на тренировках. Особенно в «квадратах», где пас все решает. Старался, злился на себя, да и, похоже, на весь мир, когда не получалось. Но не жаловался — гордость природная не позволяла.

Мимо Бескова это не прошло. Он тружеников всегда уважал. Стал сначала Михаила выпускать на замену. А случалось, и в стартовый состав ставил. Словно знал, что тот в самый нужный момент свое слово скажет.

И вот в Киеве, когда «Спартак» шел с «Днепром» к финишу сезона-87 голова в голову, Бесков еще раз оказал доверие Месхи.

Москвичи победили. Решающий гол был кое-кем из спартаковских остряков назван нетипичным: во-первых, Черенков забил его головой, а во-вторых, сделал он это после отличного паса Месхи, выступившего в совершенно непривычной для себя роли голевого «аккомпаниатора».

...По окончании сезона Михаила вновь пригласили уже было отвернувшиеся от него тбилисские динамовцы. И возвращался он домой чемпионом страны.

В январе Месхи специально прибыл в столицу, чтобы получить свою законную золотую медаль. Торжественный вечер проходил в «Олимпийском», где спартаковцам, как правило, сопутствует игровая удача. По окончании церемонии награждения, приветствий и поздравлений он подошел попрощаться.

— Бескову спасибо, — показал на медаль сияющий Месхи-младший. — Я всем так говорю. И отцу. Ведь он так мечтал, чтобы и у меня она была.

А я в тот момент вспомнил, как прошлым летом горячился, жалуясь на несправедливость Старшего по отношению к нему, Михаил. И то и дело повторял: «Трудно, ох как трудно...»

— Почему же не уйдешь, если так трудно? — спросил я его.

— Почему? — оторопел Михаил. — Да потому, что в «Спартаке» трудно, но интересно. «Спартак» — это настоящий футбол.

Если принять во внимание, что к тому времени все сказанное о «Спартаке» в одинаковой степени относилось и к Бескову, то слова Месхи-младшего как бы выделяют главное из достижений совместного творчества тренера и его команды.

Ринат Дасаев: Многие пытались понять, в чем секрет успехов Константина Ивановича. А следовательно, инаших — его игроков.

На первый взгляд творческий портрет Бескова выложен мозаикой противоречий. В его характере много неожиданного, удивляющего, иногда даже шокирующего. Но только не для тех, кто его хорошо знает, работает с ним, кто горит делом так же, как и он.

Старший никогда не пребывает в состоянии благодушия. Даже если все складывается как нельзя лучше — есть очки, идет игра, от поздравлений нет отбоя. Напротив, в такие моменты он еще более сосредоточен, деятелен, даже задирист.

Помню, в конце сезона-86 мы разгромили в «Олимпийском» «Арарат». Все четыре мяча провели в первом тайме, а во втором ереванцы сыграли в обороне построже и больше забить не дали. Но мы не расстраивались — счет для победы, как мы считали, был вполне подходящим.

Но то было наше мнение. У Старшего же оно оказалось совершенно иным.

— Что это за игра?! — негодовал он в раздевалке. — Люди деньги заплатили, чтобы увидеть игру. А вместо девяноста минут зрелища вы предложили им только сорок пять. Знаете, как это называется? Халтура! Мне стыдно за вас и за себя...

Опустив головы, мы молчали. Не согласиться с Бесковым было невозможно. И даже те, кто еще недавно, уходя с поля, о подобном разносе не думали, сейчас считали Константина Ивановича абсолютно правым.

Согласитесь, немного найдется в нашем футболе тренеров, способных заявить, что им неловко перед зрителями за команду, одержавшую победу...

Владимир Бессонов: Да, с Бесковым по части требовательности и к себе, и к другим мало кто сравниться может. Вспоминаю матч на «Маракане» с бразильцами в 80-м, посвященный тридцатилетию знаменитого стадиона-гиганта. Константин Иванович тогда сборную только создавал. Немногие верили в нашу победу. Тем радостней она воспринималась. Ребята буквально голову от счастья потеряли — самих трехкратных чемпионов мира, да еще у них дома обыграли!.. Кто об этом не мечтает!

Бесков тоже радости не скрывал. Но, поздравляя, в общей праздничной суете не забывал каждому о его промахах напомнить. Уже потом я узнал, что, несмотря на успех, он кое-кому из ребят за игру «двойки» поставил.

Я тогда подумал: «Странно как-то — выиграли, а он — «двойки». И лишь позднее, поближе познакомившись с ним, понял: для Бескова важен не только результат, но и то, какой игрой он достигнут. Его футбол сродни шахматам, где случайности должны быть исключены. И победу в нем приносят красивые — не лишенные импровизации, но продуманные ходы.

Ринат Дасаев: Футбол начинается с работы.

Истина эта, которую частенько любит повторять Константин Иванович и которой он живет, наверняка известна многим. Но, для того чтобы с ее помощью идти к намеченной цели, необходим талант. А он, как известно, предполагает своеобразие взгляда, самобытность подхода к делу. И если уж ты не наделен ими природой, одно знание истин успеха не принесет.

Бескова надо видеть в работе. Его тренировки потрясающе интересны. И тем, кто в них участвует, и тем, кто за ними наблюдает. Они — проявление его характера, взглядов на футбол, на творчество.

Однажды после очередного занятия Константин Иванович, не скрывая раздражения, прямо заявил, что тренировочное время сегодня оказалось потерянным.

— Почему вы так решили? — с вызовом спросил кто-то из ребят.

— Мне достаточно понаблюдать за вами в работе пять-десять минут, чтобы определить, кто чем на поле дышит, — ответил Старший. А затем с еще большим огорчением добавил: — Впрочем, тренера в какой-то момент можно, наверное, обмануть, но футбол — никогда. Запомните это...

Увы, хотя и редко, но были в «Спартаке» те, кто пытался Бескова ввести в заблуждение. Миша Дубинин, Сергей Крестененко, еще кое-кто. Футболисты способные, с хорошими задатками. Им бы играть да играть. А они проведут матч-другой на уровне и, глядишь, на тренировке двигаются вполсилы. Да и откуда другому состоянию взяться, если накануне они с друзьями «весело отдыхали».

— Вы не меня подводили, — говорил им Старший с грустью при расставании. — Себя. Впрочем, вскоре сами в этом убедитесь.

Слова Бескова сбывались: спустя некоторое время отказывался от них футбол.

Умение чувствовать состояние, настроение игроков на занятии, не переставало поражать меня в Константине Ивановиче.

...Уже минут двадцать идет обычная тренировка. Жара — градусов под тридцать, духота, как в сауне. Вдруг — свисток.

— Так дело не пойдет. Оставили мячи, — командует Бесков. — Идем играть в баскетбол.

Здесь у нас уже свои наигранные пятерки. Одна моя, другая — Олега Романцева. Спор давний, горячий, нерешенный. Никого настраивать не надо. Старший мяч подбросил в центре, а сам в сторонку отошел, молча наблюдает. А на площадке страсти кипят. И хотя играем в баскетбол, трактовка правил футбольная — с блокировками, толчками. Борьба идет очко в очко. Неожиданно — новая команда Бескова: «Хватит! Пошли на поле!»

И с ходу дает темповое упражнение. А сам, чуть прищурившись, внимательно смотрит. Минут пятнадцать проходит.

— Все! — останавливает Константин Иванович. — Теперь «большой квадрат», я нейтральный...

И делает первый пас. А на лице улыбка — значит, все в порядке — «разбудил» он нас...

Михаил Гершкович: Тому, кто с Бесковым хотя бы немного работал, повезло. Его уроки — на всю жизнь. Меня Константин Иванович в восемнадцать лет в «Локомотив» взял. А до этого я у него в ФШМ занимался.

И понял: главное его требование — чтобы каждый технический прием на занятии выполнялся так же четко и внимательно, как и в игре.

— Иначе им никогда не овладеть, — объяснял Константин Иванович. — Тренировка — эскиз будущей игры. Небрежность и ошибки в ней — обычно следствие несобранности в учебных занятиях.

Бесков способен прощать промахи. Но расхлябанности, безответственности не переносил никогда. Так и в ФШМ было, и во всех клубах, где он потом трудился.

Георгий Ярцев: В 78-м после тринадцати забитых в первенстве голов мяч у меня, словно его кто-то заколдовал, перестал идти в ворота.

Сон потерял, аппетит. Настроение — никуда. О том, что снайперы из других команд меня обходят, я и не думал. Другое покоя не давало — команда очки теряла. А мы их в том сезоне с кровью добывали. Бесков, конечно, мое состояние видел. Но за осечки не ругал — понимал, видно, как нелегко мне. Однажды Константин Иванович остановил меня.

— Не идет мяч в ворота, Жора? — сочувственно спросил он. — Вижу, не идет. Что же, и у меня такое бывало. Надо ощущение гола вернуть, поймать то состояние уверенности, которое тебе помогало до этого свои тринадцать забить. Рецепт такой — бери мяч и бей по пустым воротам. Смотри, как он в сетку влетает. — И, заметив на моем лице недоумение, подмигнул: — Давай, давай, не стесняйся. Это старый, проверенный способ. И не такие бомбардиры им пользовались, чтобы вернуть игру.

Если честно, то совет Старшего я тогда всерьез не принял. Тем более что, давая его, он как-то загадочно улыбался. Но я знал: просто так Бесков ничего не говорит. Решил попробовать. Стал после занятий минут по пятнадцать-двадцать этим странным делом заниматься. Брал десяток мячей, прилаживал их на линии штрафной и посылал в разные углы незащищенных ворот.

Представьте, помогло. Может, и не сам совет, хотя и он свою роль сыграл. Скорее, вера Константина Ивановича. Он ведь форвардом был. Кому же, как не ему, знать, с помощью чего нападающему недуги излечивать...

В том сезоне мне удалось больше всех в высшей лиге забить. Об этом я не то что никогда не думал — не мечтал даже.

Александр Львов: Спартаковцы знали, что их тренер — из больших футболистов. И конечно, их всегда интересовало, каким он был на поле. К сожалению, я не так много мог им поведать.

В детские годы отец брал меня на динамовский, казавшийся самым большим в мире, стадион. Мы вместе смотрели футбол. Я с ума сходил от радости, когда забивали любимцы-динамовцы. Чуть не плакал, если мяч влетал в их ворота. Но в ту пору я был слишком мал, чтобы разбираться, какой из игроков лучше, а какой хуже. Все они были из «Динамо», а значит, самыми сильными.

Уже другими глазами я увидел Бескова в игре, увы, позднее. Он выступал за команду ветеранов. Чуть погрузневший, но по-прежнему азартный, с идеальным, как и всегда, пробором. И хотя одет был в ту же, что и партнеры, форму, на нем она сидела как-то по-особенному, делая его моложе и «футбольней».

Вот по той встрече я его и запомнил. Игра Бескова «в стиле ретро» полного представления о его истинных возможностях в лучшие годы конечно же не давала. Но понять, каким смекалистым, опасным для защитников и вратарей был этот центрфорвард, особого труда не составляло. Вот об этом я и говорил, когда спартаковская молодежь интересовалась, каким был на поле их тренер. Естественно, были рассказы красноречивей и полней.

Федор Новиков, один из многолетних помощников Бескова по «Спартаку», дал его игре короткую, но более яркую и достаточно выразительную характеристику: «Горел на поле Константин Иванович, право слово, горел! С Васей Трофимовым мог любую оборону разорвать. Оба скоростные, легкие. Бесков очень умен был. Умел такое в чужой штрафной закрутить!.. Ну а чтобы мяч от него отскочил, не припомню...».

Эмоционально, не правда ли?

В футболе, как и в жизни, все хорошее, что хранит наша память, на все времена остается праздником. А умение делать игру праздником и есть подтверждение истинного таланта.

То, что Бесков-футболист был им наделен, сомнению не подлежит. Однако это вовсе не исключает различных толкований того периода его деятельности.

Так, вспоминая Бескова на поле, Николай Петрович Старостин в книге «Звезды большого футбола» пишет: «Бесков был менее одарен от природы, чем Федотов. Но его высокая футбольная образованность и культура позволили ему стоять в одном ряду с первыми из первых на футбольном Олимпе. Игра Бескова была построена на тонком расчете и блестящей технике. Там, где Федотов действовал интуитивно, Бесков беспрерывно изобретал. Где первый вдохновлял партнеров личным примером, второй учил и требовал исполнительности».

Много позднее Лев Филатов, перечисляя иные подмеченные им игровые способности Бескова, в сборнике очерков «Форварды» замечает: «...Однако так сложилась жизнь этого человека, что его имя — это имя тренера».

Словом, подход к оценке таланта Бескова у двух уважаемых в нашем футболе людей оказался разным. Впрочем, возможно, здесь сыграло определенную роль и время. Книга Старостина вышла в 1969 году, до блистательных тренерских побед Бескова. А Филатова — семнадцать лет спустя, когда они уже были одержаны.

Но так или иначе, из обоих суждений легко сделать вывод: Бесков-тренер — продолжение Бескова-игрока. То, что, как пишет Н. Старостин, «...он постоянно изобретал, учил, требовал исполнительности», из игровых принципов переросло в тренерские. И если прежде, по заявлению того же Старостина, они давали возможность Бескову «...стоять в одном ряду с первыми из первых на футбольном Олимпе», то затем именно благодаря этим свойствам он выводил в первый ряд своих подопечных.

Став тренером, Бесков не расстался со СВОЕЙ игрой. Не поступился ее законами, несмотря ни на какие повороты футбольной судьбы.

За что и был ею же в конце концов вознагражден.

«Приятно, когда футболисты вырастают в больших мастеров. Такое становление всегда было очень важно для меня. В конечном счете в этом и состоит предназначение тренера» — эти слова, сказанные К. Бесковым на страницах еженедельника «Футбол-Хоккей» в феврале 88-го, можно, я думаю, считать его творческим кредо.

ИГРА — ИГРОКИ — КОМАНДА — такова «формула Бескова». Формула его удач.

СТАРОСТИНЫ

Вагиз Хидиятуллин: Николай Петрович — человек необычайной доброты. Это доброта сильного, мудрого.

Федор Черенков: Для меня Старостин — олицетворение всего прекрасного, что удалось открыть в футболе.

Юрий Гаврилов: Если Бесков — игра «Спартака», то Старостин — ее душа, настроение, сердце.

Олег Романцев: Мы и по сей день называем его не иначе, как «родным отцом».

Александр Львов: В теперь уже неблизкие 50-е годы по случаю очередной победы спартаковцев в чемпионате в одном спортивном журнале художник изобразил начальника их команды видавшим виды рыцарем, за которым в доспехах, с эмблемой клуба выстроилось целое футбольное войско.

Автору дружелюбного шаржа нельзя отказать в остроумии и наблюдательности. Во все, даже самые трудные времена своей жизни, раз и навсегда отданной футболу, Николай Петрович оставался рыцарем без страха и упрека.

Умение сдержанно радоваться успехам и мужественно переносить превратности судьбы, быть снисходительным к слабостям других и нетерпимым к любому проявлению нечистоплотности, способность вовремя прийти на помощь и не просить о ней — все эти истинно рыцарские качества присущи самому старшему из уникальной четверки братьев Старостиных. И жизнь его, несмотря на преобладание в ней побед, вряд ли можно назвать безоблачной.

Такие люди — воспитатели, как говорится, от бога. И даже если это не их профессия, сам контакт с ними воспитывает, обогащает, помогает на многое в жизни смотреть по-иному. Неудивительно, что художник, представив на том шарже Старостина рыцарем, подчеркнул еще и его умение вести за собой спартаковское футбольное войско. Быть может, и не все в его окружении так безупречны и самобытны, как сам полководец. Но в каждом есть посеянная им доброта и преданность общему делу.

Ринат Дасаев: Весной 78-го, когда, казалось, первый этап моей акклиматизации в команде был уже позади, меня вновь потянуло в Астрахань.

К своему первому после вынужденной паузы сезону в высшей лиге «Спартак» готовился в Болгарии, куда я прибыл в качестве дублера Прохорова. Положение это должно было вселять в меня определенный оптимизм: сегодня второй, а завтра, глядишь... Одним словом, перспектива была. Но чем больше я присматривался к тому, как тренируется Александр, как играет, тем призрачней становились мои надежды, таявшие буквально с каждым днем. Постепенно, против своей воли я пришел к выводу, что защищать спартаковские ворота — моя несбыточная мечта. В лучшем случае могу оказаться лишь в роли «вратарской тени» Прохорова.

Обо всем этом я и поведал по возвращении в Москву гостившей у дяди матери. Не перебивая, она внимательно выслушала и, кивнув головой, сказала: «Ну что ж, Ринат, тебе виднее. Но я бы хотела узнать еще и мнение Старостина».

И в тот же день отправилась за советом к Николаю Петровичу.

Вечером, не передавая подробности разговора с начальником команды, мама сказала: «Надо остаться, Ринат. Так считает сам Старостин».

Таким образом была погашена очередная вспышка сомнений. На сей раз последняя.

Александр Львов: Много позднее я поинтересовался у Николая Петровича, чем руководствовался он, заявив Шафике Хусаиновне, что верит в ее сына.

— Чем? — удивленно переспросил Старостин. — Ты бы видел его глаза в работе. В них же пламя бушует!.. А если откровенно, — признался Николай Петрович, — то в тот момент я чувствовал, что Ринат нуждается прежде всего в чисто психологической поддержке. Представить и понять его внутреннее состояние мне было не сложно.

Олег Романцев: Нечто подобное несколько раньше произошло и со мной. Правда, в отличие от Дасаева, я уже играл. Но домой меня все равно тянуло не меньше.

В 77-м я в «Спартак» пришел во второй раз. Убедили меня, что команда изменилась, что собрались в ней такие же, как и я, ребята — из дублей, второй лиги. Одним словом, коллектив собрался дружный, интересный. Да и Старостин вернулся. А значит, «Спартак» опять «Спартаком» стал. И я решился.

Надежды мои как будто оправдались — работалось в охотку, игралось в удовольствие. Да и со многими сразу же подружился. И все-таки оставалось ощущение какой-то неустроенности. Главное, никак не мог после Красноярска к Москве привыкнуть: боялся этого громадного, чужого города. И даже на мгновение не мог представить, что смогу в нем жить.

Конечно, никому — ни тренерам, ни ребятам — о своем настроении не рассказывал. Неловко было. Но в душе понимал — долго это продолжаться не может: с таким настроением играть и тренироваться нельзя.

Однажды в Тарасовке в мою комнату заглянул Старостин. Присел на стул и завел неспешный разговор: о погоде, предстоящей встрече с ашхабадским «Строителем», поинтересовался моими домашними делами.

Уже собравшись уходить, он неожиданно спросил:

— Что с тобой происходит, Олег? Ностальгия? В Красноярск тянет?

— Тянет, — я покраснел, смутился. — Не могу никак к Москве привыкнуть...

— Вижу, — кивнул Николай Петрович. — Но надо, Олег, себя перебороть. Ведь «Спартак» — это же путь в большой футбол, в совершенно новый мир. Ради футбола на все надо идти. Его законы того требуют. А ты, по-моему, из тех, кто их чтит.

И, не говоря больше ни слова, вышел.

Много раз потом я тот разговор вспоминал. И понять не мог, каким образом Старостину удалось распознать, что у меня в самых глубинах души таилось. Со временем сделал вывод: приходит Николай Петрович на помощь именно в нужный момент, потому что интересы, заботы, переживания каждого игрока близки ему не по должности. Их жизни — его жизнь. Целиком и полностью.

Александр Львов: Вспоминаю, как один из начинающих, но уже бойких журналистов поинтересовался как-то у Старостина, с помощью каких педагогических приемов удается ему находить абсолютный контакт со своими подопечными.

— Я живу в футболе, — ответил Николай Петрович. — И живу футболом. А посему во всем, что делаю, исхожу из своей естественной потребности. Ну, как, скажем, вы задаете вопросы, исходя из профессиональной необходимости. Вот так-то, молодой человек...

И улыбнулся, довольный произведенным эффектом.

Ринат Дасаев: Пожалуй, только один раз я видел Николая Петровича подавленным. Это было после ухода Хиди в ЦСКА.

Дня через два после собрания, на котором стало известно, что Вагиз принял решение оставить команду, Старостин подошел к нам с Олегом Романцевым.

— Это я прозевал, — огорченно признался он нам. — Не должен был Хидиятуллин уходить из «Спартака», никак не должен.

И, не дожидаясь нашей с Олегом реакции на столь неожиданное заявление, повернулся и, как-то непривычно, по-стариковски ссутулившись, побрел к своему кабинету.

Зная взрывной, не всегда ровный характер Старшего, Николай Петрович всегда старался находиться в состоянии «боевой готовности», чтобы вмешаться и погасить готовый разгореться конфликт между кем-то из ребят и Бесковым. Увы, удача не всегда сопутствовала его благородным порывам.

Я вспоминаю, как зимой 86-го он всеми силами старался мирно разрешить столкновение между Константином Ивановичем и Поздняковым с Морозовым. И все-таки Борис оказался в московском «Динамо». А для Морозова Старостин сумел лишь добиться годовой отсрочки.

Пусть не покажутся подобные шаги Николая Петровича, а таковых было немало, стремлением к сохранению в команде мира любой ценой или, еще того хуже, — эдаким всепрощенчеством. Старостин исключительно справедлив. И если уж за кого отдает свой голос, то делает это по убеждению.

Не знаю, как вел себя наш начальник команды, когда Старший принял решение отчислить Валерия Гладилина, к которому Николай Петрович питал особую симпатию, благодаря его жизнерадостному характеру, каким-то особым игровым повадкам, возможно, напоминавшим ему собственную футбольную молодость. Но то, что Старостин сделал потом многое для возвращения Валерия из Алма-Аты в «Спартак», известно.

Александр Львов: Это тема особая — взаимоотношения старшего тренера «Спартака» и начальника команды.

Впервые ее начали обсуждать, когда слухи о назначении Бескова спартаковским тренером стали подтверждаться. Опасения по поводу несхожести характеров этих двух популярных и уважаемых в нашем футболе людей были не случайны. Волновало это и Андрея Петровича Старостина, ратовавшего за столь неожиданный творческий союз больше других. И когда предостерегающие голоса стали звучать все громче и громче, он убежденно заявил:

— Паниковать нет причин. Николай и Костя общий язык найдут — футбол поможет.

Подтверждением его правоты стали успехи «Спартака». Вряд ли они были бы достигнуты, не существуй между руководителями клуба необходимого контакта.

Однако это вовсе не говорит о полном единстве их взглядов на футбол. В своих мемуарах в «Огоньке» Николай Петрович затрагивает эту тему. Подчеркивая, что он абсолютно не вмешивается в методику тренировочного процесса, выбора тактических вариантов, Старостин заявил, что считает своей прямой обязанностью руководить жизнью команды.