Из Ясной Поляны г. Поль Бойэ пишет в парижской "Temps" (Нумер от 4 ноября
(22 октября):
"Я провел неделю у одного из моих лучших друзей, Александра Е. (*1*),
выдающегося писателя, который предпочитает здоровую жизнь фермера прозябанию
в писательских кругах Петербурга и Москвы. Теперь я вернулся в Ясную Поляну.
Лев Николаевич встретил меня, по обыкновению, с распростертыми объятиями;
был как раз обеденный час, и все направились в столовую.
- Ну, что наш друг, - спросил он, - пишет он теперь? Постарел, должно
быть?
Этот вопрос "постарел он?" вы зачастую услышите из уст Толстого, но как-то
вы всегда при этом сознаете, что говорит не эгоист, сам стареющий, а
художник, для которого внешний вид людей и вещей всегда представляет
значительный интерес.
Беседа оживляется, в ней участвуют все, настроение у всех отличное.
Третьего дня состоялась консультация врачей, и решено, что в нынешнем году
Толстой в Крым не поедет, а зиму проведет в своем родовом доме. Лев
Николаевич, которого болезни, чередовавшиеся одна за другой, не излечили от
скептического отношения к медицине, предоставляет всем судить и действовать,
как заблагорассудится; он, мне кажется, счастлив тем, что ему позволили
остаться дома. Одна только Москва остается для него запретной областью: там
слишком много посетителей, там он часто устает.
- Как я жалею, - сказал он мне, - что в нынешнем году вы не застали мою
сестру-монашенку (*2*). Она покинула нас несколько дней тому назад,
незадолго, значит, до вашего приезда, и отправилась в свой монастырь; срок
ее отпуска истек. Она все та же, нисколько не изменилась. Раз только она
вечером села за рояль и с моей Ниной (*3*) играла в четыре руки.
Кто-то заговорил о курских маневрах, о необычайном движении по железным
дорогам, ведущим в Курск, о переполненных вокзалах, и тут Лев Николаевич
рассказал, как однажды в Москве, торопясь занять место в вагоне 3-го класса,
он воспользовался помощью кондуктора. Помощь несколько жестокая; он работал
руками и коленками, приговаривая: "Живо, старик, усаживайся, нечего зевать!"
- Уверяю вас, он был бы гораздо вежливее, будь я в мундире, - и Толстой
засмеялся.
После обеда речь зашла о книге Альберта Метэнк (*4*), которую я прошлой
зимою послал Толстому.
- На днях, - начал Лев Николаевич, - я читал статьи и речи Жореса (*5*),
вышедшие отдельным сборником. Чего только нет в них! Тут и рабочий вопрос, и
сахарная концепция, и гаагская конференция. Тут решительно все, и ровно
ничего. Должно быть, талантливый оратор, этот Жорес. Мне кажутся забавными
претензии социалистов провидеть будущее. Как будто теория, какая бы то ни
было теория, хотя бы новейшая, дает возможность что-нибудь предвидеть. Я
слышу, говорят о трестах, которым суждено облегчить специализацию
производства; это возможно, но далеко не доказано. Лично я в трестах не вижу
ничего, кроме опасности страшного кризиса, который завершится возвратом к
положению, мало чем отличающемуся от нынешнего. Мне известно только одно
средство к улучшению общественной жизни. Надо устранять зло во всех тех
случаях, где оно дает себя чувствовать, устранять в момент, когда оно
причиняет страдания, а не сочинять теории. Да в них ли, в теориях, дело? Мне
кажется, что они отжили свое время и могут еще волновать собою людей узких,
малокультурных. Социалистские теории разделяют судьбу женских мод, быстро
переходящих из гостиной в переднюю. О, эти теории! Вчера еще в "Русских
ведомостях" я читал фельетон об автоматизме, о человеке-машине. Чистейший
набор слов все это! Наши действия вовсе не произвольны, и мне не известно ни
одно, которое не обусловливалось бы одним из трех следующих мотивов: разум,
чувство, внушение; разумом - в случаях очень редких и притом лишь для лучших
среди нас; чувством - почти всегда; внушением - гораздо чаще, чем полагают.
Особенно над детьми страшно велика власть внушения. Потому-то так трудна
задача воспитания.
Здесь был затронут вопрос о воспитании, наиболее близкий сердцу основателя
яснополянской школы.
- Как-то на днях, - продолжал он, - одна из моих маленьких племянниц
говорит мне: "Дядя Лева, я хочу остаться старой девой, и дочери мои тоже
останутся старыми девами". Уважать ли это незнание, столь очаровательное в
своей наивности? Мне кажется, самое лучшее - решить вопрос так, как его
решал Жан-Жак Руссо. Вы помните грубый ответ, который он влагает в уста
матери, "столь скромной в своих речах и манерах, но часто во имя добродетели
и ради блага своих детей откидывавшей ложный стыд"? (*6*) На неловкие
вопросы детей я отвечал бы охотно, как она, вполне уверенный, что
прирожденное чувство стыдливости сделает свое дело. Я часто ставлю себе
вопрос: что надо читать детям? Все зависит, прежде всего, от возраста, а
затем от условий среды и характера также. У англичан имеется на это готовый
ответ: "Дайте детям одну из двадцати или ста известных вам лучших книг". Но
это совершенно коммерческий, "чисто английский" способ решения, которого
никто вне Англии всерьез не примет. Англичане ведь и распространителями
христианского учения считают себя, потому что они печатают Библию в десятках
миллионов экземпляров.
И, переходя к французским делам, к известиям о клерикальной борьбе в
Бретани, Толстой спросил:
- Каким образом вы до сих пор не добились отделения церкви от государства?
Это для вас единственный разумный исход, но его-то и боятся многие французы.
А между тем вас страшат опасности лишь воображаемые. Как часто жертвуют,
вообще, несомненным благом во имя опасностей совершенно мнимых, которые
никогда не могли бы настать".
Комментарии
У Л. Н. Толстого. - Биржевые ведомости, 1902, 25 октября (7 ноября), No
291.
Поль Буайе (1864-1949), французский славист, редактор "Revue des etudes
Slaves" ("Журнала славистики"). Неоднократно бывал у Толстого (5 сентября
1895 г., 16-18 июля 1902 г., 21 октября 1902 г., 28 августа 1906 г. и 29
августа 1910 г.). Оставил книгу воспоминаний о встречах с Толстым (Boyer R.
Chez Tolstoi. Entretiens a Jasnaia Poliana. Paris, 1900). В качестве
корреспондента газеты "Le Temps" Буайе поместил ряд репортажей о беседах с
Толстым (27-28 августа 1901, 2 и 4 ноября 1902, 29 августа 1910 г.). Отрывок
из воспоминаний Поля Буайе "Три дня в Ясной Поляне" напечатан в русском
переводе в книге "Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников" (т. 2, с.
266-270).
1* Александр Иванович Эртель (1855-1908), писатель, автор романа
"Гарденины", высоко ценимого Толстым.
2* Мария Николаевна Толстая (1830-1912) была монахиней в Шамординском
монастыре.
3* Описка: имеется в виду Татьяна Львовна.
4* Книга Альберта Метэнка "Социализм без доктрин". Толстой, согласно
воспоминаниям Буайе, говорил ему, что прочел ее с большим интересом.
5* Жан Жорес (1859-1914), французский социалист, историк, талантливый
оратор.
6* Толстой цитирует роман Руссо "Юлия, или Новая Элоиза".
