Громкие слова, тихие слова 22 страница

"Разве мы с тобой не знакомы? – спрашивали их глаза. – Разве не твой голос всякий раз спасал человека который уже дважды принадлежал нам?" Мегги лишь на долю секунды встретилась с ними взглядом и сразу почувствовала томление, о котором рассказывал Мо: тоску по тому месту, что находится за пределами всех слов. Она сделала шаг к Белым Женщинам, ей хотелось почувствовать на бешено бьющемся сердце их прохладные руки, стирающие страх и боль. Но другие руки – теплые, сильные – удержали ее.

– Мегги, не смотри на них, ради всего святого, – прошептала Элинор. – Пойдем на свежий воздух. Ты сама уже бледная, как эти создания.

И, не слушая возражений, потащила Мегги наружу, где разбойники переговаривались, а дети играли под деревьями, словно забыв о том, что происходит в пещере. Трава была белой от инея, белой, как Белые Женщины, ожидавшие Черного Принца, но бледные чары разрушились, как только Мегги услышала детский смех. Дети кидали друг в друга еловыми шишками и кричали, когда на них прыгала куница. Жизнь казалась намного сильнее смерти, а смерть – намного сильнее жизни. Как прилив и отлив…

Реза тоже стояла снаружи, зябко обхватив себя руками, хотя Силач накинул ей на плечи накидку из кроличьего меха.

– Вы не видели Хвата? – спросила она. – Или Гекко с его сорокой?

К ним подошел Баптиста. Вид у него был измученный. Он в первый раз за все время отошел от Принца.

– Они ушли, – сказал он. – Хват, Гекко и еще десять человек. Отправились вслед за Перепелом… когда стало понятно, что Черный Принц не сможет пойти на его поиски.

– Но Хват ненавидит Мо! – Реза заговорила так громко, что разбойники стали оборачиваться и даже дети оторвались от игр. – С чего это он захотел ему помочь?

– Боюсь, он вовсе не собирается ему помогать, – тихо ответил Баптиста. – Он рассказывал, что уходит, потому что Перепел собирается нас предать, сговорившись с Виолантой. Кроме того, он утверждает, что твой муж рассказал нам не всю правду о Пустой Книге.

– Какую еще правду? – спросила Реза упавшим голосом.

– Хват, – полушепотом сказал Баптиста, – утверждает, что книга делает не только бессмертным, но и несметно богатым. Для большинства наших богатство куда привлекательнее бессмертия. За такую книгу они готовы продать родную мать. Поэтому им кажется вполне естественным, что и Перепел их предаст.

– Но это ложь! Книга дает только бессмертие, и ничего больше! – Мегги и не старалась говорить тише. Пусть слышат все те, кто тайком перешептывается о ее отце!

Эльфогон обернулся к ней со злой улыбкой на узком лице.

– А ты-то почем знаешь, маленькая ведьма? Ведь о том, что Змееглав от этой книги станет гнить заживо, отец тебе тоже ничего не сказал.

– Ну и что? – закричала Элинор на Эльфогона, обнимая Мегги за плечи. – В любом случае она доверяет своему отцу больше, чем убийце-отравителю. Кто, скажите на милость, отравил Принца, если не ваш любимый Хват?

Среди разбойников поднялся недовольный ропот и Баптиста потянул Элинор за рукав.

– Думай, что говоришь! – прошептал он ей в ухо. – Не все друзья Хвата ушли с ним. И, если хочешь знать мое мнение, отрава – не для Хвата. Нож – это да, но яд…

– А кто же тогда это сделал? – возразила Элинор.

Реза подняла глаза к серому небу, как будто ответ нужно было искать там.

– Гекко взял с собой сороку? – спросила она.

Баптиста кивнул:

– Да, к счастью. Дети ее боялись.

– И правильно делали. – Реза снова посмотрела на небо. – Что замышляет Хват? Скажи мне всю правду.

Баптиста устало пожал плечами:

– Не знаю. Возможно, он попытается выкрасть у Змееглава книгу, прежде чем тот доберется до Озерного замка. А может быть, отправится прямо туда, чтобы завладеть ею после того, как Перепел впишет туда три слова. Что бы он ни замыслил, мы ничего сделать не можем. Мы должны заботиться о детях и о Принце, пока он не поправится. Не забывай, что с Перепелом Сажерук. С ними обоими Хват вряд ли справится. А теперь прости, мне пора обратно к Принцу.

"С ними обоими Хват вряд ли справится". Да, но если он действительно похитит у Змееглава Пустую Книгу еще на пути, и тот явится в Озерный замок с уверенностью, что Перепел уже ничем не может ему помочь? Ведь тогда Змееглав, скорее всего, убьет Мо на месте. А если Мо и удастся вписать в Пустую Книгу три слова, кто поручится, что Хват не отравит его потом так же коварно, как Принца, чтобы заполучить книгу?

Что, если… Что, если… Мегги не могла уснуть до глубокой ночи. Она поднялась, чтобы пойти посмотреть, как чувствует себя Принц.

Он спал. Белые Женщины ушли, но лицо у него все еще было мертвенно-бледное, словно их руки выбелили ему кожу. Минерва и Роксана по очереди дежурили у его ложа, а рядом с ними сидел Фенолио, словно присматривая за своими словами, чтобы их действие не ослабело.

Мегги спросила его когда-то давно: "Почему для разбойничьих песен ты придумал Перепела, а не стал просто сочинять о Черном Принце?" "Потому что Принц устал, – ответил Фенолио. – Черному Цринцу Перепел нужен не меньше, чем беднякам, которые, засыпая, с надеждой шепчут его имя. Кроме того, Принц всегда был частью этого мира, и поэтому не верит, что его действительно можно изменить. И уж конечно, его люди не сомневаются, что он человек из плоти и крови, как они сами. Насчет твоего отца они не так уверены, понимаешь?"

Да, Мегги это отлично понимала. Но Мо все-таки был человеком из плоти и крови, и Хват в этом уж точно не сомневается. Когда она вернулась на свое место, Дариус держал на коленях двух детей и тихонько рассказывал им сказку. Малыши часто будили его среди ночи, потому что он умел рассказами прогонять дурные сны, и Дариус покорно принимал свою участь. Ему нравился мир Фенолио – хотя он, вероятно, испытывал здесь больше страха, чем Элинор, – но согласится ли он вмешаться в его судьбу, если Фенолио попросит его об этом? Станет Дариус читать то, от чего Мегги, может быть, отказалась бы?

Что написано на листках, которые Фенолио так поспешно спрятал от них с Элинор?

Что?

Посмотри, Мегги. Уснуть ты все равно не сможешь.

Когда она подошла к каменной перегородке, за которой размещался Фенолио, до нее донеслось тоненькое похрапывание Розенкварца. Его хозяин сидел у постели Черного Принца, но стеклянный человечек спал как раз на одежде, под которую Фенолио спрятал исписанные листки. Мегги осторожно приподняла прозрачное тельце, привычно удивившись, до чего оно холодное, и положила на подушку, которую Фенолио принес с собой из Омбры. Да. Листки были там, куда он их тогда спрятал. Целая стопка, не меньше дюжины, исписанные торопливым почерком, – обрывки фраз, вопросы, заметки, понятные, вероятно, только тому, кто их написал: "Меч или перо? Кого любит Виоланта? Осторожно, Свистун… Кто напишет три слова?"

Мегги не везде разбирала почерк, но на последней странице были выведены крупными буквами слова, от которых у нее замерло сердце: "Песнь Перепела".

– Это всего лишь наброски, Мегги, наброски и вопросы, я же тебе сказал!

Она испуганно вздрогнула от голоса Фенолио и чуть не уронила листки на спящего Розенкварца.

– Принцу лучше, – сказал Фенолио, как будто она пришла, чтобы спросить его об этом. – Похоже, мои слова для разнообразия помогли кому-то выжить, а не отправили на тот свет. Но, может быть, он не умер только потому, что еще пригодится в этой истории. Почем я знаю? – Он со вздохом уселся рядом с Мегги и мягко вытянул листки у нее из рук.

– Мо твои слова тоже спасли, – сказала она.

– Может быть. – Фенолио провел рукой по высохшим чернилам, словно желая обезвредить написанное. – И все-таки ты им теперь тоже не доверяешь, как и я сам.

Это была правда. Она научилась любить слова и в то дее время бояться их.

– Почему "Песнь Перепела "? – спросила она тихо. – Не пиши о нем больше песен! Это мой отец. Придумай себе нового героя. Тебе ведь не трудно. А Мо пусть снова станет Мо – и никем больше.

Фенолио задумчиво посмотрел на нее:

А ты уверена, что твой отец тоже этого хочет? Или тебе это не важно?

– Разумеется, важно! – сказала Мегги так резко, что Розенкварц приподнялся, очумело озираясь, и тут же снова заснул. – Но Мо уж точно не хочет, чтобы ты ловил его в сеть слов, как муху в паутину. Ты делаешь его другим!

– Ерунда! Твой отец сам захотел быть Перепелом. Я всего лишь сочинил несколько песен, и ты ни одну из них не читала вслух. Как они могли что-то изменить?

Мегги опустила голову.

– Вот это да! – Фенолио в изумлении посмотрел на нее. – Ты их читала?

– После того, как Мо отправился в замок. Чтобы уберечь его, сделать сильным, неуязвимым. Я читаю их каждый день.

– Подумать только! Ну что ж, будем надеяться, что эти слова окажутся такими же действенными, как те, что я написал для Черного Принца.

Фенолио обнял ее за плечи, как в те дни, когда они оба были пленниками Каприкорна – в другом мире, в другой истории. Или история была все-таки одна и та же?

– Мегги, – тихо сказал он, – даже если ты будешь читать мои песни по десять раз на дню, мы с тобой прекрасно знаем, что твой отец не потому стал Перепелом. Если бы я взял его внешность за образец для Свистуна, думаешь, он стал бы убийцей? Нет, конечно. Твой отец из того же теста, что Черный Принц. Он сочувствует слабым. И это сочувствие вложил ему в сердце не я. Оно всегда там было. Твой отец отправился в замок Омбра не из-за моих слов, а из-за детей, которые спят сейчас вокруг нас. Возможно, ты права. Может быть, эта история его меняет. Но и он меняет эту историю! Она продолжается, Мегги, благодаря тому, что он делает, а не тому, что я пишу. Хотя правильно подобранные слова вероятно, способны ему помочь…

– Спаси его, Фенолио! – прошептала Мегги. – Хват отправился ему вслед, а он ненавидит Мо.

Фенолио с недоумением уставился на нее:

– То есть как? Так ты все-таки хочешь, чтобы я написал для него что-нибудь? Господи, мне вполне хватало забот с моими собственными персонажами.

"Которых ты спокойно обрекал на смерть", – подумала Мегги, но промолчала. В конце концов, Фенолио сегодня спас Черного Принца, и он действительно волновался за него. Что бы сказал Сажерук об этом внезапном приливе сочувствия?

Розенкварц снова захрапел.

– Слышишь? – спросил Фенолио. – Скажи на милость, как может такое крошечное создание так громко храпеть? Иногда мне хочется засунуть его на ночь в чернильницу, чтобы наконец стало тихо!

– Ты ужасный старик! – Мегги взяла исписанные листки и провела пальцем по торопливо набросанным словам. – Что все это значит? "Перо или меч? Кто напишет три слова? Кого любит Уродина?"

– Вопросы, вопросы… Ответы на них определят ход этой истории. Всякая история прячется за нагромождением вопросов, и не так-то легко ее там выследить. А эта к тому же особенно своенравна, но, – Фенолио понизил голос, как будто история могла его подслушать, – если поставить правильные вопросы, она выдаст все свои секреты. Истории – большие болтушки.

Фенолио принялся читать свои записи вслух:

– "Перо или меч?" Очень важный вопрос. Но ответа я пока не знаю. Может быть, и то, и другое. Как бы то ни было… "Кто напишет три слова?" Твой отец добровольно пошел в тюрьму, для того чтобы это сделать, но кто знает… Поддастся ли Змееглав на хитрость дочери? Так ли умна Виоланта, как она воображает? И наконец: "Кого любит Уродина?" Она, я боюсь, влюбилась в твоего отца. Давно уже. Задолго до того, как впервые его увидела.

– Что? – Мегги ошеломленно посмотрела на него. – Что ты такое говоришь? Виоланта ненамного старше меня и Брианны!

– Ерунда! Годами, может, и ненамного, но Уродина столько пережила, что она тебя по крайней мере втрое старше! К тому же у нее, как у многих княжеских дочерей, очень романтические представления о разбойниках. Как ты думаешь, почему она заставила Бальбулуса разукрасить миниатюрами все мои песни о Перепеле? А теперь он, живой и настоящий, скачет рядом с ней во мраке. Это ли не романтика?

– Ты просто отвратителен! – возмущенный возглас Мегги снова на мгновение разбудил Розенкварца.

– Почему? Я просто объясняю тебе, как много всего нужно учесть, если я действительно попытаюсь привести эту историю к хорошему концу, хотя она, может быть, давно решила по-другому. Что, если я прав? Если Виоланта любит Перепела, а твой отец ее отвергнет? Будет она тем не менее защищать его от Змееглава? Какую роль сыграет во всем этом Сажерук? Разгадает ли Свистун игру Виоланты? Сплошные вопросы! Поверь мне, эта история – настоящий лабиринт. Кажется, что путей много, но лишь один из них правильный, а каждый ложный шаг может вызвать самые неожиданные осложнения. Но на этот раз я не дам застать себя врасплох, Мегги! Я разгляжу ловушки, которые история мне ставит, и найду правильный выход. Но для этого я должен задавать вопросы! Например: куда подевалась Мортола? Этот вопрос не дает мне покоя! И чем, ко всем чернильным чертенятам, занят Орфей? Вопросы, вопросы без конца… Но Фенолио снова вступил в игру! И спас Черного Принца!

На его лице выразилось безграничное самодовольство.

Нет, Фенолио действительно ужасный старик!

 

 

Озерный замок

 

Есть в нем нечто такое, что отгораживается от слова.

Джон Стейнбек. Путешествие с Чарли в поисках Америки ^[25]

 

Они ехали все дальше на север. Утром второго дня Виоланта велела развязать Мо: один из солдат шепнул ей, что иначе Перепел скоро не сможет ничего делать руками.

В миле от Омбры к ним присоединились более пятидесяти человек подкрепления. Все они были не старше Фарида, и каждый похоже, был готов следовать за Виолантой хоть на край света.

С каждой милей леса становились темнее, а долины – глубже. Холмы превратились в горы, а на перевалах порой лежал такой глубокий снег, что им приходилось спешиваться и вести коней в поводу. В горах не видно было ни одной живой души. Лишь изредка далеко на горизонте появлялась деревня, одинокий хутор или хижина угольщика. Казалось, эту часть своего мира Фенолио забыл населить.

Сажерук присоединился к ним на первом же привале – просто оказался тут, словно ему не составило ни малейшего труда отыскать след, который так старательно заметали солдаты Виоланты. Они смотрели на него с таким же боязливым благоговением, как на Мо. Перепел… Огненный Танцор… Разумеется, они знали песни об этих героях, и глаза их спрашивали: вы то люди из плоти и крови, как и мы?

Про себя Мо был уверен в ответе, хотя в последнее время иногда задавался вопросом, не текут ли в его жилах чернила вместо крови, но насчет Сажерука у него порой возникали сомнения. Кони пугались, завидев Огненного Танцора, хотя он умел успокоить их несколькими тихими словами. Он почти не ел и почти не спал, а огонь мог брать в руки, словно воду. Но когда он говорил о Роксане или Фариде, в его словах звучала человеческая любовь, а когда он смотрел вслед своей дочери – украдкой, словно стесняясь этого, – это был взгляд смертного отца.

Так хорошо было ехать верхом, просто ехать по Чернильному миру, который разворачивался перед ними, как искусно сложенная бумага. С каждой милей Мо сильнее и сильнее сомневался в том, что все это действительно возникло из слов Фенолио. Гораздо более вероятным казалось, что старик лишь рассказал о крошечном кусочке этого мира, об отрезке, за пределы которого они давно уже выехали. Горизонт окаймляли незнакомые горы, а Омбра была далеко. Непроходимая Чаща казалась такой же далекой, как сад Элинор, а Дворец Ночи – страшным сном…

– Ты был когда-нибудь в этих горах? – спросил он однажды Сажерука.

Тот всю дорогу молча ехал рядом с ним. Иногда Мо казалось, что он слышит его мысли. "Роксана", – шептали они. И взгляд Сажерука снова и снова устремлялся к дочери, которая ехала рядом с Виолантой, не удостаивая отца взглядом.

– По-моему, нет, – ответил Сажерук.

Мо показалось, как и всякий раз, когда он с ним заговаривал, что он вызвал товарища из места, находящегося за пределами слов. Сажерук не рассказывал о нем, и Мо не спрашивал. Он знал, что тот чувствует. Белые Женщины коснулись их обоих и посеяли в их сердцах одинаковое томление, постоянную, безмолвную тоску, сладкую и горькую одновременно.

Сажерук посмотрел через плечо, словно искал глазами знакомые виды.

– Я раньше никогда не ездил на Север. Горы меня пугали, – сказал он и улыбнулся, словно посмеиваясь над своим прежним "я", знавшем о мире так мало, что его могли напугать какие-то горы. – Меня всегда тянуло к морю – к морю и югу.

И снова замолчал. Сажерук никогда не был особенно разговорчив, и путешествие в царство смерти ничего в этом не изменило. Мо оставил его в покое, погрузившись в раздумья о том, успел ли Фарид сообщить Черному Принцу, что он уже не в Омбре, и как Мегги и Реза приняли эту весть. Тяжело было уезжать от них все дальше, хотя он был уверен, что в безопасности они могут быть только вдали от него. "Не думай о них! – приказал он себе. – Не спрашивай себя, увидишь ли ты их еще, и скоро ли. Убеди себя, что у Перепела никогда не было жены и дочери. Это ненадолго…"

Виоланта обернулась в седле, словно хотела убедиться, что Перепел следует за ней. Брианна шепнула ей что-то, и Виоланта улыбнулась. Улыбка красила ее, хотя улыбалась она редко. В такие мгновения было заметно, как она еще молода.

Они ехали вверх по поросшему густым лесом склону. Сквозь почти голые ветви пробивался солнечный свет. И хотя чуть выше снег покрывал мох и корни, здесь еще пахло осенью, гниющими листьями и последними увядающими цветами. Феи носились в звонкой от инея желтой траве, полусонные от дыхания надвигающейся зимы, следы кобольдов пересекали тропу, а за кустами Мо замечал промельки диких стеклянных человечков. Один из солдат Виоланты тихонько запел, и звука юного голоса все, что оставил Мо позади, вдруг побледнело – тревога за Мегги и Резу, Черный Принц опасность, грозящая детям, и даже сделка со Смертью. Осталась только тропа, бесконечно вившаяся по незнакомым склонам, и неукротимое желание скакать дальше, все глубже погружаясь в дебри этого непонятного мира. Интересно, какой он, замок, куда ведет их Виоланта? И правда ли, что в горах живут великаны? Где кончается эта тропа? Есть ли у нее конец? "Для Перепела нет", – шепнул ему внутренний голос, и на мгновение сердце его забилось свежо и бесстрашно, как у десятилетнего мальчика…

Он почувствовал на себе взгляд Сажерука.

– Мой мир тебе нравится.

– О да! Очень. – Мо сам чувствовал, что его голос звучит виновато.

Сажерук громко рассмеялся, что редко с ним случалось. Без шрамов он выглядел совсем по-новому, как будто Белые Женщины исцелили не только его лицо, но и сердце.

– Ты этого стесняешься? – сказал он. – Почему? Неужели ты до сих пор веришь, что все это сделано из слов? Странно, конечно. Глядя на тебя сейчас, можно подумать, что этот мир для тебя такой же родной, как для меня. Ты уверен, что в тот, другой, мир тебя никто случайно не вычитал, как ты – меня?

Мо не знал, нравится ему эта мысль или нет.

– Наверняка так оно и было.

Ветер бросил ему на грудь древесный лист. За него цеплялись крошечные ручки, мелькнуло испуганное личико, бледно-коричневое, как сам лист. Лиственные человечки Орфея, видимо, распространились повсюду. Мо потянулся за ним, но странное существо укусило его за палец, и следующий порыв ветра понес лист дальше.

– Ты тоже видел их вчера ночью? – Сажерук обернулся в седле. Солдат, ехавший за ним, отвел глаза. Нет страны более чуждой, чем царство смерти.

– Кого?

Сажерук ответил насмешливым взглядом.

Их было две. Две Белые Женщины. Незадолго до рассвета они возникли между деревьями.

– Как ты думаешь, почему они идут за нами? Чтобы напомнить, что мы по-прежнему в их власти?

Сажерук пожал плечами, словно давая понять, что ответ не важен и вопрос поставлен неправильно.

– Я вижу их каждый раз, когда закрываю глаза. "Сажерук, – шепчут они, – мы скучаем по тебе. Твоему сердцу снова больно? Ты чувствуешь на плечах груз времени? Хочешь, мы снимем его? Снова погрузим тебя в забвение?" "Нет, – говорю я им. – Дайте мне еще немного пожить со всем этим. Кто знает, может быть, вы все равно скоро меня заберете. Меня, – тут он посмотрел на Мо, – и Перепела".

Над их головами собрались темные тучи, как будто поджидали за горами, и кони забеспокоились, но Сажерук успокоил их тихими словами.

– А тебе они что нашептывают? – спросил он Мо и посмотрел на него так, словно уже знал ответ.

– О… – говорить о Белых Женщинах было трудно. Так трудно, словно они удерживают твой язык при малейшей попытке. – Обычно они просто стоят рядом, как будто ждут меня. А если говорят, то всегда одно: "Перепел, бессмертным тебя сделает только смерть".

Он этого еще никому не рассказывал – ни Черному Принцу, ни Резе, ни Мегги. Зачем? Эти слова только напугали бы их.

Но Сажерук знал Белых Женщин и ту, кому они служили.

– Бессмертным, – повторил он. – Да, они любят говорить такие вещи, и, возможно, это сущая правда. Но что это с тобой? Тебе так не терпится стать бессмертным?

Мо не успел ответить.

Виоланта подъехала к ним. Тропа вышла на гребень горы. Далеко внизу лежало озеро, а в его глади отражался замок. Он вырастал посреди воды, словно каменный цветок, вдали от берегов… Стены его были темнее елей, росших на окружающих склонах. От замка на берег вел казавшийся бесконечным мост, узкий, как каменная лента, на бесчисленных столбах. На берегу среди заброшенных лачуг стояли две полуразвалившиеся сторожевые башни.

– Неприступный мост! – прошептал один из солдат. В этом шепоте слышались все легенды, которые юноша слышал об этом месте.

Снова пошел снег, мелкий и мокрый. Снежинки исчезали в темном озере, словно оно их глотало, а юные солдаты Виоланты подавленно молчали, глядя на цель своего путешествия. Зато лицо их повелительницы сияло, как у молоденькой девушки.

– Что скажешь, Перепел? – сказала она, нацепляя на нос очки в золотой оправе. – Ты только посмотри! Мать так часто рассказывала мне об этом замке, что мне кажется, будто я сама здесь выросла. Жаль, что от этих стекол мало толку, – добавила она с раздражением. – Но даже отсюда я вижу, как он красив.

Красив? Мо замок казался скорее мрачным, но, возможно, для дочери Змееглава эти два понятия совпадали.

– Теперь ты понимаешь, почему я привела тебя сюда? – спросила Виоланта. – Этот замок неприступен. Даже великаны ничего не могли с ним сделать в ту пору, когда еще спускались в эту долину. Озеро слишком глубокое, а мост такой узкий, что всадники могут ехать только по одному!

Тропа спускалась к озеру так круто, что им пришлось вести лошадей в поводу. В густом еловом лесу было темно, словно хвоя пожирала дневной свет, и на сердце у Мо стало тяжело. Зато Виоланта нетерпеливо мчалась вперед, и они с трудом поспевали за ней, пробираясь между тесно стоявших деревьев.

– Ночные кошмары! – прошептал Сажерук, когда тишина между деревьями стала темной, как хвоя, устилавшая землю. – Черные эльфы, красноголовики… Здесь собрана вся нечисть, которой боится Фарид. Будем надеяться, что в замке и правда никого нет.

Когда они наконец добрались до берега, над водой лежал туман, и замок с мостом выступали из белой дымки, как будто только что родились из нее – каменные водоросли, поднявшиеся из водной пучины. Лачуги на берегу выглядели не так призрачно, хотя по ним было заметно, что здесь давно уже никто не живет. Мо подвел коня к одной из сторожевых башен. Дверь обуглилась, внутри все было черно от сажи.

Виоланта подошла к нему.

– Племянник моего деда был последним, кто пытался взять этот замок. Он не смог даже перейти мост. Мой дед развел в озере хищных рыб. Говорят, они размером больше лошади и очень жадны до человечины. Озеро защищает замок лучше, чем любая армия. Солдат здесь всегда было немного, зато мой дед заботился о том, чтобы иметь запасы провианта на случай осады. За стенами держали скот, на внутренних дворах он велел устроить огороды и плодовые сады. Но мама рассказывала мне, что ее все равно слишком часто кормили рыбой.

Виоланта рассмеялась. Мо с неприятным чувством смотрел на темную воду. Ему казалось, что он видит среди клочьев тумана мертвых солдат, пытавшихся перейти Неприступный мост. Озеро выглядело символом Чернильного мира, одновременно прекрасным и ужасным. Поверхность была гладкая, как лед, а берег болотистый, и рои жужжащих насекомых, очевидно не боящихся зимы, носились по белому от изморози тростнику.

– А почему ваш дед поселился в таком уединенном месте?

– Потому что ему надоели люди. Что в этом удивительного? – Виоланта все еще зачарованно глядела на замок, словно не веря, что на самом деле увидела то, что так долго знала по рассказам и книгам. Как часто слова и картины первыми рассказывают нам о нашей мечте!

– Покои моей матери находились в левой башне. Когда дед построил этот замок, великаны еще приходили сюда. – Виоланта говорила словно во сне. – Это озеро было тогда единственным местом за пределами городов, где люди были от них в безопасности, потому что даже великаны не могли его перейти. Но они любили смотреться в его гладь, и поэтому озеро прозвали "Зеркало великанов". Мать их боялась. Она пряталась под кровать, заслышав их шаги, и в то же время постоянно спрашивала себя, какого они размера, когда видишь их не через озеро, а вблизи. Однажды, когда ей было пять лет, она увидела на берегу великана с ребенком и захотела пойти к ним, но няня поймала ее у самого начала моста, а дед в наказание запер на три дня и три ночи вон в той башне. – Виоланта показала на самую высокую башню, иглой устремлявшуюся в небо. – Эта башня – единственное место в замке, о котором моя мать не любила рассказывать. На стенах там висели изображения ночных кошмаров и морских чудовищ, волков и змей, разбойников, убивающих путников… Мой отец заказал эти картины, чтобы показать дочери, как опасен мир по ту сторону озера. Великаны часто забирали людей к себе вместо игрушек. Особенно детей. Ты слыхал об этом?

– Читал, – ответил Мо.

Он был тронут счастьем, звучавшим в ее голосе, и спрашивал себя уже не в первый раз, как вышло, что книга Фенолио, так много говорившая об огненных эльфах и великанах, почти ничего не рассказывала о дочери Змееглава. Для Фенолио Виоланта была второстепенным персонажем, несчастной некрасивой девочкой, не более того. Может быть, стоит у нее поучиться тому, что из маленькой роли можно сделать большую, если играть ее по-своему.

Виоланта, похоже, забыла о его существовании. Казалось, она забыла обо всем, даже о том, что приехала сюда, чтобы убить своего отца, и с такой тоской глядела на замок, словно надеялась, что сейчас увидит за зубцами стены свою мать. Но спустя мгновение чары рассеялись.

– Четверо остаются на сторожевых башнях! – резко обернувшись, приказала она солдатам. – Остальные за мной. Поезжайте медленно, если не хотите, чтобы стук подков приманил рыб. Мать рассказывала мне, что они нередко стаскивали всадников с моста.

Среди солдат поднялся тревожный ропот. Они и правда были почти еще детьми.

Но Виоланта не обратила на это внимания. Она подобрала черное платье – одежды другого цвета Мо на ней не видал – и с помощью Брианны поднялась в седло.

– Вы скоро убедитесь, – сказала она. – Я знаю этот замок лучше, чем если бы жила здесь. Я прочла все книги, в которых о нем говорится. Я изучила его план и все его тайны.

– А ваш отец здесь был? – Сажерук задал вопрос, едва Мо успел об этом подумать.

Виоланта взялась за поводья.

– Только однажды, – ответила она, не глядя на спросившего. – Когда делал предложение моей матери. Это было давно. Но он, конечно, помнит, что этот замок неприступен.

Виоланта повернула коня.

– За мной, Брианна! – сказала она, направляясь к мосту. Но лошадь испугалась, увидев каменную тропу над водой.

Сажерук молча подъехал вплотную, взял у нее из рук поводья и повел ее коня вслед за своим по мосту. Раздалось мерное цоканье подков – люди Виоланты тронулись за ними.

Мо въехал на мост последним. Казалось, весь мир состоит из воды. В лицо ему летели клочья тумана, а замок вставал над поверхностью озера, как страшный сон: башни, зубцы, мосты, эркеры, глухие стены, изглоданные ветром и дождями. Мост казался бесконечным, а ворота замка – недостижимыми, но вот они начали расти с каждым шагом коня. Башни и стены заполняли небо, как грозная песня. Мо видел темные тени, скользившие по воде, словно сторожевые собаки, почуявшие их приход.

"Какой он, этот замок? Расскажи, Мо!" – слышался ему голос Мегги.

Что бы он ответил? Он посмотрел на башни – их было так много, словно число их прирастало каждый год, – на лабиринт эркеров и соединительных мостов, на каменного грифона над воротами.

"Этот замок, Мегги, убивал надежду на счастливый конец, – услышал он свой воображаемый ответ. – Он выглядел как место, откуда не возвращаются".

 

Женская роль

 

Мне книги даны.

Их ветер в кронах листает; слова я различаю, когда листва шумит, и тихо их повторяю.

И смерть, что, как незабудки, рвет глаза, моих не найдет…

Райнер Мария Рильке. Слепая ^[26]