Громкие слова, тихие слова 19 страница

– Черного Принца?

Увидев Принца с медведем рядом с Хватом, она покраснела, как юная девушка.

– Он великолепен! – выдохнула она. – И медведь у него точно такой, как я себе представляла! О, как же все это чудесно, просто изумительно!

Слезы Мегги иссякли. Она была так рада, что Элинор здесь. Ужасно рада.

 

 

Новая клетка

 

Уэстли закрыл глаза. Ему предстояла боль, и нужно встретить ее подготовленным.

Он должен настроить на нее мозг, полностью

подчинить его своей воле, чтобы душа не реагировала

на старания мучителей, иначе они ее сломают.

Уильям Голдман. Принцесса-невеста

 

На этот раз они пришли раньше, чем в предыдущие ночи. На дворе едва стемнело. Не то чтобы в камеру Мо проникал дневной свет, но ночью темнота становилась другой – и с этой темнотой приходил Свистун. Мо садился, насколько ему позволяли цепи, и готовился к пинкам и ударам. Он чувствовал себя полным дураком. Болван, добровольно попавший в сети врагов. Уже не разбойник, не переплетчик, а просто болван.

Тюремные камеры Омбры были ничем не лучше застенков Дворца Ночи. В этих темных ямах, где невозможно было распрямиться, поджидал тот же страх, что в любой тюрьме. Да, страх вернулся. Он ждал его у ворот и почти задушил, когда люди Зяблика связали ему руки.

Узник. Полностью в чужой воле…

Подумай о детях, Мортимер! Только это воспоминание успокаивало его каждую ночь, когда он проклинал сам себя под ударами и пинками. Огонь Сажерука давал ему иногда передохнуть от Свистуна, зато потом Среброносый становился еще злее. Мо все еще слышал голосок феи, которая села ему на плечо в первую ночь, и видел перед собой огненных пауков, заползших на бархатный кафтан Свистуна. Мо расхохотался, увидев панику на лице мучителя, – и уже много раз поплатился за этот смех.

Еще два дня, Мортимер, два дня и две ночи. Потом приедет Змееглав. И что тогда? Да, глупо было воображать, что он сможет уплатить Смерти и ее бледным дочерям требуемый выкуп.

А если Белые Женщины заберут и Мегги, поймет ли Реза, что он поехал в замок ради их дочери? Поймет ли, что он ей потому ничего не сказал, чтобы ее сердце не терзал еще и страх за Мегги?

У солдат, вошедших к нему в камеру, руки и лица были в саже. Они всегда приходили по двое. Но где же их среброносый повелитель? Они молча подняли Мо на ноги. Цепи были тяжелые и впивались в кожу.

– Сегодня Свистун навестит тебя в другой камере, – сказали они ему. – Там огонь твоего друга тебя не отыщет.

Они повели его глубоко вниз, мимо ям, из которых пахло тухлым мясом.

Один раз Мо показалось, что за ними в темноте ползет огненная змея, но караульный ударил его при попытке обернуться.

Яма, в которую его столкнули, значительно превосходила размерами прежнюю камеру. На стенах – подтеки запекшейся крови. Здесь было одновременно холодно и душно.

Свистун пришел не скоро, а когда появился наконец в сопровождении еще двух солдат, лицо его тоже было в саже. Двое, которые привели сюда Мо, почтительно расступились перед своим повелителем, но Мо заметил, как тревожно они озираются, словно ждут, что огненные пауки Сажерука вот-вот поползут по стенам. Мо чувствовал, что Сажерук ищет его. Казалось, его мысли тянут к нему руки, но застенки Омбры лежали так же глубоко под землей, как и во Дворце Ночи.

Может быть, ему уже сегодня понадобится нож зашитый Баптистой в подол его рубашки, хотя pyки у него так болели, что он, наверное, даже удержать его не сможет, не говоря уж о том, чтобы ударить. И все же сознание, что он есть, помогало, когда страх становился невыносимым. Страх и ненависть.

– Твой друг-огнеглот становится все наглее, но сегодня ночью он тебе не поможет, Перепел! Мне это надоело! – Лицо Свистуна побелело под сажей, покрывавшей даже серебряный нос. Один из солдат ударил Мо по лицу. Еще два дня…

Свистун с отвращением смотрел на свои испачканные сажей перчатки.

– Вся Омбра смеется надо мной. "Посмотрите на Свистуна, – шепчется народ. – Огненный танцор водит за нос его людей, а Черный Принц прячет от него детей. Перепел еще спасет нас всех!" Хватит! Если я покончу с тобой сегодня ночью, они перестанут в это верить.

Он подошел к Мо так близко, что чуть не уколол его серебряным носом.

– Что ж ты не зовешь на помощь своим волшебным голосом? Всех своих оборванцев-приятелей, Принца с медведем, Огненного Танцора… А может, лучше Виоланту? Ее мохнатый слуга ходит за мной по пятам, а сама она твердит мне по десять раз на дню, что ее отцу ты нужен живым. Но ее отец уже не внушает того страха, что прежде. Об этом ты же и позаботился.

Виоланта. Мо видел ее только раз, когда его стаскивали с коня во дворе замка. Как глупо было поверить, что она сможет его защитить. Он погиб. А вместе с ним и Мегги. В нем подымалось отчаяние, такое черное, что ему стало дурно. Свистун улыбнулся.

– Ага, испугался! Это мне нравится. Надо будет сочинить об этом песню. Отныне песни здесь будут петь только обо мне – мрачные песни, как раз на мой вкус. Очень мрачные.

Один из солдат с глуповатой ухмылкой подошел к Мо. В руках у него была обитая железом дубинка.

– "Он снова от них убежит!" – говорит чернь. Свистун отступил на шаг. – Так вот, бегать ты больше не будешь, Перепел! Отныне ты будешь только ползать. Ползать передо мной.

Те двое, что привели Мо, схватили его и прижали к окровавленной стене. Третий поднял дубинку. Свистун погладил свой серебряный нос.

– Твои руки нужны, чтобы исцелить книгу. Но скажи, Перепел, что может иметь Змей против того, чтобы я переломал тебе ноги? Но даже если… Змееглав ведь уже не тот, что прежде…

Погиб.

О Боже, Мегги! Рассказывал я тебе когда-нибудь такую страшную сказку?

"Нет, Мо, не сказку! – говорила она, когда была маленькая. – Они все такие грустные!"

Но эта грустнее.

– Жаль, Свистун, что мой отец не слышал твоего выступления своими ушами! – Виоланта говорила негромко, но Свистун вздрогнул, как от пронзительного крика.

Солдат с глупой ухмылкой опустил дубинку, а остальные расступились перед дочерью Змееглава. Черное платье Виоланты сливалось с темнотой. И за что ее только прозвали Уродиной? Мо казалось сейчас, что он никогда не видел более красивого лица. Хорошо бы Свистун не заметил, как дрожат у него ноги. Такого торжества он Среброносому устраивать не хотел.

Рядом с Виолантой виднелась мохнатая мордочка. Туллио! Это он ее позвал? Уродина привела с собой полдюжины своих безбородых солдат. Они казали совсем юными и хрупкими рядом с людьми Свистуна, но в руках у них были арбалеты – оружие, которого побаивались и латники.

Но Свистун быстро взял себя в руки.

– Что вам здесь нужно? – резко спросил он Виоланту. – Я только слежу, чтобы ваш драгоценный узник снова от нас не упорхнул. Достаточно и того, что его огненный друг всех нас делает посмешищем в глазах черни. Вашему отцу это не понравится.

– А тебе не понравится то, что я сейчас сделаю, – ровным голосом произнесла Виоланта. – Связать их! – приказала она своим солдатам. – А с Перепела снимите цепи и свяжите его так, чтобы он мог сидеть на лошади.

Свистун схватился за меч, но трое юношей Виоланты повалили его на пол. Мо кожей чувствовал, как они ненавидят Среброносого. Им очень хотелось его убить, Мо видел это по выражению юных лиц. Люди Свистуна, очевидно, тоже это видели, потому что без сопротивления позволили себя связать.

– Змеюга уродливая! – Голос Свистуна звучал совсем уж странно, когда срывался на крик. – Так Зяблик все-таки был прав! Ты в сговоре с бандитами! Чего ты добиваешься? Хочешь занять трон Омбры и трон своего отца в придачу?

Лицо Виоланты оставалось неподвижным, как будто его нарисовал Бальбулус.

– Я хочу лишь одного, – ответила она. – Передать Перепела отцу целым и невредимым, чтобы Змееглаву была от него польза. В награду за эту услугу я действительно потребую трон Омбры. А как же иначе? У меня на него в тысячу раз больше прав, чем у Зяблика.

Солдат, снимавший с Мо цепи, был тот самый, что сдвигал крышку саркофага в усыпальнице Козимо.

– Простите! – прошептал он, не туго затягивая веревку на стертых в кровь запястьях пленника. Но Мо все равно было больно. Он не сводил глаз с Виоланты. В ушах у него еще звучал хриплый голос Хвата: "Она продаст тебя за трон Омбры".

– Куда ты его уводишь? – Свистун плюнул в лицо связывавшему его солдату. – Спрячь его хоть у великанов – я тебя отыщу!

– Я вовсе не собираюсь его прятать, – спокойно ответила Виоланта. – Я отвезу его в замок моей матери. Отец знает туда дорогу. Если он согласен на мои условия, пусть приезжает туда. Ты ему передашь, я не сомневаюсь.

"Она продаст тебя".

Виоланта скользнула по лицу Мо равнодушным взглядом, словно они никогда прежде не встречались. Когда ее солдаты повели Мо прочь из камеры, Свистун пнул его связанными ногами. Но что такое пинок по сравнению с обитой железом дубинкой, которую Среброносый для него приготовил?

– Ты покойник, Перепел! – успел выкрикнуть Свистун, прежде чем солдат Виоланты засунул ему в рот кляп. – Покойник!

"Нет еще, – мысленно ответил Мо. – Пока нет".

За окованной железом дверью ждала служанка. Мо узнал Брианну. Значит, Виоланта и правда снова приняла ее на службу. Брианна кивнула ему, прежде чем последовать за хозяйкой. В коридоре лежали без сознания трое часовых. Виоланта переступила через них и свернула в коридор, по которому Мо сюда привели. Налево отходил узкий подземный ход. Туллио торопливо пробежал первым, а за ним солдаты, один впереди Мо, другой сзади.

Замок ее матери…

Каковы бы ни были намерения Виоланты, он был ей благодарен за то, что идет сейчас своими ногами.

Туннель казался бесконечным. Откуда дочь Змееглава так хорошо знала потайные ходы этого замка?

– Я читала об этом ходе. – Виоланта обернулась к нему, словно прочла его мысли. Или он уже не замечает, что думает вслух после долгих часов в темноте и одиночестве? – К счастью, я единственный человек в замке, кто пользуется библиотекой.

Как она на него посмотрела! Будто хотела определить на глаз, не утратил ли он к ней доверия. Она все-таки похожа на отца: любит играть со страхом и властью, меряться силами не на жизнь, а на смерть. Почему же он ей все-таки доверяет, несмотря на связанные руки?

Ход впереди разветвлялся. Туллио вопросительно посмотрел на Виоланту, и она без колебаний показала налево. Необычная женщина – намного старше своего настоящего возраста, холодная, сдержанная. "Не забывай, чья она дочь". Сколько раз Черный Принц твердил ему это, и сейчас Мо начал понимать его предостережение. В Виоланте чувствовалась отцовская жестокость, та же нетерпимость к другим, та же уверенность, что она умнее большинства людей… лучше… важнее.

– Ваше высочество? – раздался голос солдата позади Мо. Все они говорили со своей госпожой очень почтительно. – А как быть с вашим сыном?

– Якопо останется здесь. Ему незачем ехать с нами, – ответила она, не оборачиваясь. В ее голосе не было тепла. Наверное, любить детей люди учатся у своих родителей. Если это правда, неудивительно, что у дочери Змееглава это плохо получалось.

Мо почувствовал на лице дуновение ветра – воздух, пахший не только землей и плесенью.

Подземный ход стал шире. Мо услышал шум воды, а выйдя наружу, увидел высоко над собой Омбру. С черного неба падал снег, за почти голыми кустами поблескивала река. На берегу ждали лошади, их караулил солдат. И вдруг невесть откуда взявшийся юноша приставил нож к горлу караульного. Фарид. Рядом с ним стоял Сажерук, в припорошенных снегом волосах сверкали искры. На снегу сидели обе куницы.

Он улыбнулся, когда солдаты Виоланты направили на него арбалеты.

– Куда вы увозите своего пленника, дочь Змееглава? – спросил он. – Я – тень, которую он привел с собой из царства мертвых, и следую за ним, куда бы он ни пошел.

Туллио спрятался за черной юбкой своей госпожи, словно боялся, что Сажерук сейчас сожжет его заживо. Виоланта дала солдатам знак опустить арбалеты. Брианна во все глаза глядела на отца.

– Он уже не пленник, – сказала Виоланта. – Но я не хочу, чтобы мой отец узнал об этом от своих бесчисленных соглядатаев. Поэтому он связан. Или все-таки снять с тебя путы, Перепел?

Она вытащила из-под накидки нож.

Мо переглянулся с Сажеруком. Он рад был его видеть, но сердце еще не привыкло к этому ощущению. Много лет вид Сажерука вызывал у него совсем другие чувства. Но с тех пор как Смерть коснулась их обоих, они словно стали одной плотью. Как будто были из одной истории. А может, история и правда только одна?

"Не доверяй ей!" – сказал взгляд Сажерука. Мо знал, что товарищ поймет его ответ по лицу, без слов. "У меня нет другого выхода".

– Пусть остаются, – сказал он, и нож Виоланты исчез в складках ее платья. Снежинки налипли на черную ткань, как перышки.

– Я везу Перепела в замок, где выросла моя мать, – сказала она. – Там я могу обеспечить его безопасность. Здесь – нет.

– Озерный замок? – Сажерук отвязал от себя кошель и протянул Фариду. – Это далеко. Дня четыре верхом.

– Ты слыхал об этом замке?

– А кто ж о нем не слыхал? Но он уже много лет брошен. Вы там когда-нибудь были?

Виоланта так гордо выпятила подбородок, что Мо снова вспомнил Мегги.

– Нет, я там никогда не была, но в детстве мне о нем рассказывала мать, а потом я прочла все, что можно найти об этом замке в книгах. Я знаю его лучше, чем если бы там побывала.

Сажерук взглянул на нее и пожал плечами.

– Как хотите. Свистуна там нет – это уже хорошо. И потом, говорят, его легко оборонять.

Он посмотрел на солдат Виоланты, словно прикидывая, сколько каждому лет.

– Да, наверное, там Перепел будет в большей безопасности.

Снежинки, падавшие на связанные руки Мо, охлаждали воспаленную кожу. Он скоро не сможет ничего делать руками, если их не будут развязывать хотя бы на ночь.

– А вы уверены, что ваш отец последует за нами в этот замок? – спросил Мо Виоланту. Казалось, к его голосу прилипла тьма застенка.

Виоланта улыбнулась:

– Совершенно. Он последует за тобой куда угодно. И захватит с собой Пустую Книгу.

Пустую Книгу. Снег валил, словно хотел сделать весь мир белым, как ее чистые страницы. Пришла зима.

Твои дни сочтены, Мортимер! И Мегги тоже… Но почему он, несмотря ни на что, по-прежнему любит этот мир? Как возможно, что он по-прежнему не может насмотреться на раскидистые деревья, намного выше, чем те, на которые он взбирался в детстве, на фей и стеклянных человечков, как будто они всегда были частью его жизни… "Вспомни, Мортимер! Ты ведь жил в совсем другом мире", – шепнул ему внутренний голос. Но шепот не достигал цели. Даже собственное имя казалось ему чужим, ненастоящим, и если бы существовала рука, готовая навсегда захлопнуть для него книгу Фенолио, он постарался бы удержать эту руку.

– У нас нет для тебя лошади, Огненный Танцор. – В голосе Виоланты слышалась неприязнь. Она не любила Сажерука. Но ведь и он долго был о ней невысокого мнения.

Сажерук насмешливо улыбнулся, и Виоланта посмотрела на него еще враждебнее.

– Поезжайте. Я вас найду.

Он исчез, пока Мо садился на коня, и Фарид вместе с ним. Лишь на снегу там, где стоял Сажерук, догорали искры. Солдаты Виоланты глядели испуганно – как будто встретились с призраком. А как еще назвать человека, вернувшегося из царства мертвых?

Из замка не доносилось ни звука. Они уже завели лошадей в реку, а стража так и не подняла тревогу. Никто не кричал с крепостной стены, что Перепел снова упорхнул. Омбра спала, снег укутывал ее белым одеялом, а над крышами все еще кружили огненные перепела Сажерука.

 

 

Картины из пепла

 

– Простите, пожалуйста, – промямлил Гарри.

– Любопытство – не порок, – покачал головой Дамблдор. – Но его надо держать в узде…

Джоан Роулинг. Гарри Поттер и кубок огня ^[22]

 

Пещера, которую Мо и Черный Принц отыскали за долго до того, как Коптемаз устроил детям представление, находилась в двух часах ходу к северу от Омбры. Для детских ножек это был неблизкий путь, а в Чернильном мире наступила зима, с дождем, все чаще переходящим в снег, белыми бабочками, висевшими на ветвях, как ледяные листья, и серыми совами, гонявшими фей.

– Мои-то феи в это время года спят! – оправдывался Фенолио, когда Деспина расплакалась: на ее глазах сова разорвала на куски сразу двух разноцветных крошек. – А эти глупышки, которых выдумал Орфей, летают себе и летают, как будто не понимают, что такое зима!

Черный Принц вел их вверх-вниз по горам, по густым зарослям, каменистым склонам, узким тропам, где детей по большей части приходилось нести на руках. У Мегги вскоре разболелась спина, зато Элинор шагала неутомимо, как будто хотела как можно скорее обойти весь этот чудесный новый мир, хотя она старалась, по возможности, не показывать своего восхищения его создателю.

Фенолио шел прямо за ними, с Резой и Дариусом. Девочка, которую несла Реза, была до того похожа на Мегги, что той казалось, если случалось обернуться, что она смотрит в прошлое, которого на самом деле не было. Мо носил ее на руках, когда она была маленькая, Мо – и больше никто. Но каждый раз, когда Реза прижималась лицом к волосам малышки, Мегги хотелось, чтобы прошлое было иным. Тогда, может быть, без Мо не было бы так больно.

На полпути Резе стало плохо, и Роксана запретила ей поднимать малышей.

– Осторожнее! – донеслись до Мегги ее слова. – Ты ведь не хочешь рассказать мужу, когда он вернется, что не уберегла его ребенка?

Беременность Резы была уже заметна, и Мегги иногда хотелось положить руку туда, где подрастал новый ребенок, но она этого не делала. У Дариуса выступили слезы, когда он услышал новость, а Элинор воскликнула: "Ну уж теперь-то все просто обязано кончиться хорошо!" – и обняла Резу так крепко, что, наверное, немного помяла будущее дитя. Но Мегги часто ловила себя на мысли: не нужна мне сестренка. И братик не нужен. Верните мне отца! Правда, когда малыш, которого она полдня несла на спине, в благодарность крепко поцеловал ее в щеку, она вдруг ощутила радостное предвкушение и вообразила, каково будет чувствовать в руке крошечную ладошку братика или сестренки.

Все были рады, что Роксана отправилась с ними. Ее сына не было среди тех, кого поймали Свистун и Коптемаз, но она все же взяла Йехана с собой.

Свои длинные черные волосы Роксана снова носила распущенными, как комедиантка. И улыбалась она теперь чаще, чем прежде. А когда дети, усталые от долгого пути, начали хныкать, Мегги впервые услышала, как Роксана поет – совсем тихонько, но и этого было достаточно, чтобы понять то, что говорил ей когда-то Баптиста: "Когда Роксана поет, она снимает у тебя с сердца всю печаль и превращает ее в музыку".

Почему Роксана так счастлива, хотя Сажерука с ней не было?

"Потому что теперь она знает, что он всегда будет к ней возвращаться", – сказал Баптиста. А Реза – она тоже уверена в своем муже?

Вход в пещеру Мегги заметила лишь тогда, когда они были в метре от цели. Его загораживали высокие сосны, заросли терновника и кусты, у которых с веток свисал белый пух, длинный и мягкий, как человеческие волосы. Кожа у Мегги чесалась еще несколько часов, после того как она вслед за Дориа пробралась сквозь эти заросли.

Расселина, ведшая в пещеру, была такой узкой, что Силачу пришлось протискиваться в нее боком, пригибая голову. Зато внутри своды оказались высокие, как в церкви. Детские голоса так гулко отдавались от каменных стен, что шум, казалось Мегги, должен быть слышен до самой Омбры.

Черный Принц выставил караул из шести человек. Они заняли наблюдательные посты высоко в кронах деревьев. Еще четверых он послал заметать следы. С ними пошел Дориа со Сланцем на плече. Стеклянный человечек привязался к нему, с тех пор как Фарид покинул лагерь. Замести следы такого количества маленьких ножек – почти безнадежное дело, и Мегги видела по лицу Черного Принца, что он рад был бы увести детей еще дальше, куда угодно, лишь бы до них не добрались ни Свистун, ни собаки Зяблика.

Черный Принц позволил нескольким матерям сопровождать детей. Он знал своих людей и понимал, что роль нянек не для них.

Роксана, Реза и Минерва помогали женщинам обустроить пещеру для жилья. Они натягивали между стен одеяла и тряпки, приносили сухие листья, чтобы мягче было спать на каменистом полу, расстилали сверху звериные шкуры и насыпали перегородки из гальки, чтобы устроить отдельные спальные места для самых маленьких. Они оборудовали место для готовки, осмотрели припасы, заготовленные разбойниками, и все время прислушивались к звукам снаружи, опасаясь вдруг услышать собачий лай или голоса солдат.

– Вы только посмотрите, как эта малышня трескает! – ворчал Хват, когда Черный Принц поставил его раздавать детям еду. – Наших запасов хватит на неделю, не больше. А потом что?

– Через неделю Змееглав будет уже мертв, – возразил Силач запальчиво, но Хват презрительно улыбнулся в ответ.

– Правда? А Свистуна Перепел тоже прикончит? Тут ему тремя словами не обойтись! А с Зябликом и латниками что будет?

Хороший вопрос. Ответа ни у кого не было.

– Виоланта прогонит их всех, как только не станет ее отца, – сказала Минерва, но Мегги по-прежнему не доверяла Уродине.

– С ним все в порядке, Мегги, – твердила ей Элинор. – Не убивайся так! Если я правильно поняла всю эту историю ("что, конечно, было непросто, поскольку наш достойнейший сочинитель любит запутанные сюжеты", – добавляла она каждый раз, укоризненно взглядывая на Фенолио), с головы твоего отца в Омбре и волос не упадет, потому что он должен спасти для Змееглава эту самую книгу. Он, вероятно, не может этого сделать, но это уже другая проблема. Как бы ни было, все будет хорошо, вот увидишь.

Ах, если бы Мегги могла верить ей, как когда-то верила Мо! "Все будет хорошо, Мегги!" Большего не требовалось – она клала голову ему на плечо в полнейшей уверенности, что он уж как-нибудь все устроит. Какже давно это было! Очень давно…

 

Черный Принц послал в Омбру ручных ворон Гекко к Хитромыслу и к своим соглядатаям в замке. Реза часами простаивала перед пещерой, высматривая в небе черные силуэты. Но единственная птица, которую Гекко на второй день принес в пещеру, была ободранная сорока. А весть о Перепеле принес в конце концов Фарид, а не ворона.

Он весь трясся от холода, когда караульный провел его к Черному Принцу, а лицо у него было потерянное, как бывало всегда, когда Сажерук отсылал его прочь. Мегги ухватилась за руку Элинор, когда Фарид, запинаясь, сообщил свои новости: Виоланта увезла Мо из Омбры в замок своей матери. Сажерук пойдет за ними. Свистун избивал Мо и угрожал ему, и Виоланта испугалась, что Среброносый убьет Перепела. Реза закрыла лицо руками, Роксана обняла ее за плечи.

– Замок ее матери? Но ведь мать Виоланты умерла! – Элинор знала теперь повесть Фенолио едва ли не лучше, чем ее автор.

Она прижилась у разбойников, как будто здесь и родилась, просила Баптисту спеть ей песни, которые любят в Омбре, Силача – научить ее разговаривать с птицами, а Сланца – рассказать, какие бывают виды стеклянных человечков. Она вечно спотыкалась о подол своего странного платья, на лбу – пятна сажи, в волосах – пауки, но вид у Элинор был такой счастливый, каким прежде бывал разве что при виде особенно ценной книги или еще в то недолгое время, когда в ее саду плясяли феи и стеклянные человечки.

– Это замок, где выросла ее мать. Сажерук слышал о нем. – Фарид отвязал от пояса кожаный кошель, запачканный копотью, и стал счищать пятна. – Мы пускали огненных пауков и волков, чтобы уберечь твоего отца! – В голосе юноши слышалась гордость.

– И все же Виоланта решила, что ему опасно оставаться в Омбре. – Это прозвучало, как обвинение. Реза как будто хотела сказать: вы не можете его уберечь. Никто из вас. Он там один.

– Озерный замок… – Похоже было, что Черному Принцу не особенно нравится затея Виоланты. – О нем сложено немало песен.

– Мрачных песен, – добавил Гекко.

На плече у него сидела сорока. Она была тощая и глядела на Мегги так, словно хотела выклевать ей глаза.

– Что это за песни? – Голос Резы от страха звучал глухо.

– Истории о призраках и прочие небылицы. Рифмованный вздор! – Фенолио вел за руку Деспину. – Озерный замок давно заброшен. Вот о нем и сочиняют разные сказки, но это только сказки.

– Утешительно, ничего не скажешь! – Под взглядом Элинор Фенолио покраснел.

Настроение у него было отвратительное. С тех пор как они добрались до пещеры, он непрерывно жаловался на холод, детский плач и невыносимую вонь от медведя. Большую часть времени он сидел в самом темном углу за высокой каменной перегородкой и бранился с Розенкварцем. Улыбку у него могли выманить только Иво и Деспина – а еще Дариус. Как только они оказались в пещере, Дариус присоединился к старику, и, помогая Фенолио складывать из валунов перегородку, стал робко расспрашивать о созданном им мире: где живут великаны? долговечнее ли нимфы, чем люди? что за страна лежит за горами? Видимо, Дариус задавал правильные вопросы, потому что Фенолио не сердился на него, как на Орфея.

Озерный замок.

Фенолио покачал головой, когда Мегги подошла с вопросами о месте, куда Уродина повезла ее отца.

– Это был всего лишь эпизод, Мегги, – недовольно буркнул он, – одно из многих второстепенных мест. Декорация! Почитай, что сказано о нем в моей книге, если Сажерук когда-нибудь согласится выпустить ее из рук. Мне казалось, что ему следовало бы отдать книгу мне, хотя он меня по-прежнему недолюбливает, – ведь написал ее все-таки я! Ну да ладно, главное, что она теперь не у Орфея!

Книга.

Огненный Танцор давно выпустил из рук "Чернильное сердце", но Мегги промолчала, сама не зная, почему. Сажерук оставил книгу ее матери.

Фарид передал Резе "Чернильное сердце" так торопливо, словно за его спиной снова мог вырасти Баста с ножом и отобрать книгу, как тогда, в другом мире. "Сажерук говорит, что у тебя она будет всего сохраннее, потому что ты знаешь, какое это мощное оружие, – пробормотал он. – А Черный Принц этого не понимает. Спрячь ее получше. Нельзя, чтобы она снова попала в руки Орфея. Хотя Сажерук уверен, что у тебя он не додумается ее искать".

Реза взяла книгу неохотно и спрятала в своей постели. С отчаянно бьющимся сердцем Мегги вытащила томик из-под одеяла матери. В последний раз она держала в руках книгу Фенолио на торжестве Каприкорна, где ей предстояло вычитать Призрака. Странное это было чувство – вновь открыть эту повесть в том мире, о котором она рассказывала. На мгновение Мегги испугалась, что эти страницы могут засосать в себя все, что ее окружало. Каменный пол, на котором она сидела, одеяло, под которым спала ее мать, бабочку-ледянку, случайно залетевшую в пещеру, и детей, со смехом гоняющихся за бабочкой.

Неужели все это действительно зародилось под книжным переплетом? Книга казалась такой незначительной по сравнению с чудесами, которые описывала, – всего лишь сотня-другая покрытых печатными знаками страниц, с десяток картинок, не шедших ни в какое сравнение с миниатюрами Бальбулуса, серебристо-зеленый льняной переплет. И все же Мегги не удивилась бы, обнаружив на этих страницах свое имя, или матери, или Фарида или Мо – хотя нет, ее отца в этом мире звали иначе.

У Мегги до сих пор не было случая прочесть повесть Фенолио. Откуда начать? Может быть, там есть картинка с Озерным замком? Она торопливо листала страницы, когда услышала голос Фарида:

– Мегги!

Она поспешно захлопнула книгу, как будто делала что-то запретное. Какая глупость! Книга ничего не знала ни о том, что внушает ей страх, ни о Перепеле, ни даже о Фариде…

Мегги уже не думала о нем все время, как раньше. Казалось, с возвращением Сажерука закончилась глава, рассказывавшая о Мегги и Фариде, и история пошла развертываться заново, каждым новым словом стирая прежний рассказ.

– Сажерук дал мне кое-что на дорогу. – Фарид смотрел на книгу у нее на коленях, как на ядовитую змею. Но, поколебавшись, все же присел рядом с Мегги и отвязал от пояса испачканный копотью кошель, который все теребил, отчитываясь Черному Принцу. – Вообще-то он дал мне его для Роксаны, – тихо сказал он, высыпая пепел на каменный пол и собирая в тонкий круг. – Но у тебя такой подавленный вид, что…

Не закончив фразу, он зашептал слова, понятны только ему и Сажеруку – и огню, который вдруг пробился из пепла, словно все время дремал там. Фарид выманивал его, нахваливал, соблазнял, пока пламя не разгорелось так жарко, что его середина стала белой как бумага, и на ней проступила картина – сперва едва различимо, потом все отчетливей.

Холмы, покрытые густым лесом… Солдаты на узкой тропе, верхом… Среди них две женщины. Брианну Мегги сразу узнала по волосам. Всадница впереди – видимо, Уродина, а за ней ехали Сажерук – и Мо. Мегги невольно протянула к нему руку, но Фарид удержал ее пальцы.

– У него лицо в крови, – прошептала она.

– Это Свистун.

Фарид снова что-то нашептал огню, и панорама стала шире, они увидели, как тропа заворачивает к горам, куда более высоким, чем холмы вокруг Омбры. Под ногами лошадей лежал снег, как и на видневшихся вдали склонах, и Мегги видела, как Мо дует на замерзшие руки.