"Я тоже без тебя скучаю!" – хотелось ей ответить. Но она не дала этим словам сорваться с языка. Молчи, глупое, забывчивое сердце.
– Спасибо! – произнесла она вслух. – Но мне сейча не до пения.
– Конечно нет. Я понимаю.
Брианна побледнела почти так же, как в тот день когда госпожа ударила ее… после того, как она была у Козимо и пыталась солгать Виоланте.
– Но кто же вам теперь читает вслух? И кто играет с Якопо?
– Я читаю сама. – Виоланта была горда тем, как холодно и отчужденно звучит ее голос, хотя сердце чувствовало совсем другое. – А Якопо я редко вижу. Он бегает, нацепив жестяной нос, который сделал ему придворный кузнец, сидит на коленях у Свистуна и рассказывает всем, что его бы Коптемаз никогда не заманил на площадь, потому что он не такой дурак.
– Да, это на него похоже. – Брианна провела рукой по волосам, словно вспомнив, как Якопо за них дергал.
Несколько долгих минут обе женщины молчали, чувствуя, что тот, кто когда-то разрушил их дружбу, стоит между ними и после своей смерти.
Брианна потрогала тесемку на шее. Она и в самом деле носила монету.
– Вы его тоже иногда видите?
– Кого?
– Козимо. Я каждую ночь вижу его во сне. А днем мне иногда кажется, что он стоит у меня за спиной.
Глупышка. Влюблена в покойника. Что она любит в нем сейчас? Красоту его уже сожрали черви, а что еще можно было в нем любить? Нет, Виоланта похоронила свою любовь вместе с телом Козимо. Она улетучилась, как хмель от вина, выпитого накануне.
– Хочешь спуститься в склеп? – Виоланте самой не верилось, что она произнесла эту фразу.
Брианна смотрела на нее во все глаза.
– Туллио проводит тебя вниз. Но не ожидай слишком многого – ты найдешь там только мертвых. Скажи, Брианна, – добавила она (Виоланта-Уродина, Виоланта Жестокосердая!), – ты была разочарована, когда Перепел вывел из царства мертвых твоего отца, а не Козимо?
Брианна опустила голову. Виоланта никак не могла понять, любит она своего отца или нет.
– Мне бы очень хотелось спуститься в склеп, – сказала девушка тихо. – Если вы позволите.
– Еще три дня – и все будет хорошо, – сказала Виоланта, когда Брианна уже стояла в дверях. – Несправедливость не может быть бессмертной. Это противно природе.
Брианна рассеянно кивнула – похоже, она не очень слушала.
– Позовите меня! – сказала она на прощание.
И скрылась за дверью. Виоланта начала скучать по ней раньше, чем отзвучали ее шаги по коридору. "Ну и что? – сказала она себе. – Разве это не самое привычное для тебя дело? Терять и томиться об утрате – в этом прошла вся твоя жизнь".
Она сложила письмо Перепела и подошла к шпалере, висевшей в этой комнате уже тогда, когда она семилетней девочкой попала сюда впервые. Шпалера изображала охоту на единорога. Ткали ее в те времена, когда единороги были сказочными существами, и никому в голову не могло прийти, что их понесут по улицам Омбры как охотничью добычу. Но даже в сказках единороги непременно погибали. Безгрешность ни в каком мире не жила долго. С тех пор как Виоланта познакомилась с Перепелом, единорог напоминал ей благородного разбойника. Она увидела в его лице ту безгрешную чистоту.
Как же ты спасешь его, Виоланта? Как?
Разве не твердили все истории одно и то же? Жещины не спасают единорогов. Они приносят им смерть.
Часовые у ее дверей явно устали, но поспешно выпрямились, когда она вышла. Дети-солдаты. У обоих были в застенке братья и сестры.
– Разбудите Свистуна! – приказала Виоланта. – Скажите ему, что у меня важное известие для моего отца.
"Для моего отца". Эти слова всегда производили желаемое действие, но вкус их был омерзителен. Всего семь букв – и она чувствовала себя маленькой, жалкой и до того уродливой, что люди отводили глаза, чтобы не смотреть на нее. Она отлично помнила свой седьмой день рождения – единственный день, когда ее отец явно радовался, что у него такое невзрачное дитя. "Вот как можно отомстить недругу! – сказал он ее матери. – Дать в жены его красавцу-сыну самую уродливую из своих дочерей".
Мой отец.
Когда же наконец не станет человека, которого она должна так называть?
Она прижала к сердцу письмо Перепела.
Скоро.
Сожгла
Мне хотелось, чтобы у меня было больше
времени подумать, пока солнце не пройдет весь
свой долгий путь к закату. Мой разум задыхался
от непомерного количества мыслей, которые
ему предстояло осилить.
Марго Ланаган. Черный сок
С восходом солнца они тронутся в путь. Свистун принял условия Перепела: дети Омбры получат свободу, как только Перепел выполнит свое обещание и сдастся в плен дочери Змееглава. Было решено, что несколько разбойников, переодевшись в женское платье, замешаются в толпу матерей у ворот замка, а Сажерук поедет в Омбру вместе с Мо, чтобы Свистун не забывал, на чьей стороне огонь. Но в ворота замка Перепел въедет один.
Мегги, не называй его так!
До рассвета оставалось всего несколько часов. Черный Принц, так и не сомкнувший глаз, сидел у костра с Баптистой и Сажеруком, который, похоже, вообще не нуждался во сне с тех пор, как вернулся из царства мертвых. Рядом с ним, конечно, сидели Фарид и Роксана. А вот дочь Сажерука переселилась в замок. Виоланта послала за Брианной в тот самый день, когда Свистун публично объявил о своем договоре с Перепелом.
Мо у костра не было. Он ушел спать. С ним была Реза. Как мог он спать в эту ночь? Силач сидел у входа в палатку, словно решив охранять Перепела до последней возможности.
"Шла бы ты тоже спать, Мегги!" – посоветовал ей Мо напоследок, увидев, что она сидит под под деревом в стороне от всех. Но Мегги лишь покачала головой. Шел дождь, волосы у нее были мокрые, платьё заволгло, но в палатке было ненамного лучше, и ей не хотелось лежать там и слушать монотонный рассказ дождя о том, как Свистун доберется наконец до ее отца.
– Мегги! – Дориа сел с ней рядом на мокрую тра. ву. Волосы у него закурчавились от дождя. – Ты тоже едешь в Омбру?
Мегги кивнула. Фарид обернулся и посмотрел в их сторону.
– Я проберусь в замок, как только твой отец въедет в ворота. Обещаю тебе. Сажерук тоже будет держаться неподалеку. Мы не дадим его в обиду, клянусь!
– Не болтай чепухи! – Мегги говорила резче, чем ей бы хотелось. – Вы ничего не сможете сделать! Свистун его убьет. Ты думаешь, раз я девочка, мне нужно рассказывать утешительные сказки? Я была с отцом во Дворце Ночи! Я стояла лицом к лицу со Змееглавом. Они убьют его!
Дориа молчал. Он молчал так долго, что она пожалела о своей резкости. Но и пожалев о ней, она не нарушила молчания, а только ниже опустила голову, чтобы он не видел долго копившихся слез, которые хлынули рекой от его слов. "Девчонка, – подумает он, – что с нее возьмешь! Плачет".
Мегги почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Дориа гладил ее по голове, словно стряхивая капли дождя.
– Свистун не станет его убивать. Он слишком боится Змееглава! – шепнул он.
– Да, но отца он ненавидит! Ненависть может оказаться сильнее страха! А если его не убьет Свистун, это сделает Зяблик или сам Змееглав. Ему не выйти живым из этого замка!
Как дрожат у нее руки, словно весь страх перебрался в кончики пальцев. Но Дориа так крепко взял их в свои, что они перестали дрожать. У него были сильные руки, хотя пальцы ненамного длиннее, чем у Мегги. А вот у Фарида пальцы длинные и тонкие…
– Фарид рассказывал, что ты излечила своего отца, когда он был ранен. Он говорит, ты сделала это словами.
Да, но сейчас у нее нет слов.
Слова…
– Что с тобой? – Дориа выпустил руки Мегги и вопросительно взглянул на нее. Фарид все еще смотрел в их сторону, но Мегги не обращала на него внимания.
– Спасибо! – Она поцеловала Дориа в щеку. И торопливо встала.
Он, конечно, не понял, за что она его благодарит. Слова. Слова Орфея. Как она могла забыть?
Мегги бежала по мокрой траве к палатке, где спали родители. "Мо страшно рассердится, – думала она. – Но зато он будет жить!" Ей ведь уже случалось давать новый поворот этой истории. Пришло время для нового вмешательства. И пусть история из-за этого кончится не так, как хочет Мо. Придется Черному Принцу завершать рассказ в одиночку. Он уж найдет способ все исправить, даже без Перепела. Потому что Перепелу пора уходить, пока вместе с ним не погиб ее отец.
Силач задремал. Голова его опустилась на грудь. Мегги, проходя мимо, слышала легкое похрапывание.
Реза не спала. Она плакала.
– Мне нужно с тобой поговорить! – прошептала Мегги. – Выйди на минутку, пожалуйста!
Мо крепко спал. Реза взглянула в его спящее лицо и вышла из палатки. Они с Мегги все еще почти не разговаривали друг с другом. А ведь теперь Мегги собиралась сделать то самое, ради чего ее мать тайком ездила в Омбру.
– Если ты о завтрашнем дне, – Реза взяла дочь руку, – не говори никому, но я тоже поеду в Омбру, хотя твой отец велел мне оставаться здесь. Я хочу быть рядом с ним, когда он поедет в замок…
– Он не поедет в замок.
Дождь падал с пожелтевших листьев, как будто деревья плакали, и Мегги хотелось оказаться в саду у Элинор. Там шум дождя звучал мирно, убаюкивающе. А здесь в его шелесте слышались опасность и гибель.
– Я прочту те слова.
Сажерук обернулся к ним, и на мгновение Мегги испугалась, что он прочтет ее планы по лицу и расскажет Мо. Но Сажерук отвернулся и поцеловал Роксану в черные волосы.
– Какие слова? – Реза с недоумением посмотрела на нее.
– Слова, которые написал тебе Орфей! "Слова, из-за которых Мо чуть не погиб, – добавила она про себя. – А теперь они спасут ему жизнь".
Реза оглянулась на палатку, где спал Мо.
– У меня их нет, – сказала она. – Я сожгла их, когда твой отец исчез.
Нет!
– Они бы его все равно не спасли!
Из мокрой крапивы высунулся стеклянный человечек – бледно-зеленый, как все его лесные собратья. Он чихнул – и в страхе метнулся прочь, заметив Мегги и Резу.
Мать обняла Мегги за плечи.
– Он не собирался идти с нами, Мегги! Он попросил Орфея вернуть к Элинор только нас с тобой. Твой отец хотел остаться. Он и сейчас этого хочет – и ни ты, ни я не можем принудить его вернуться. Он нам этого никогда не простит.
Реза хотела погладить дочь по мокрым волосам, но Мегги сбросила ее руку. Не может быть! Она лжет! Мо ни за что не остался бы здесь без жены и дочери! Или…
– Может быть, он и прав. Может быть, все кончится хорошо, – тихо сказала мать. – И мы когда-нибудь расскажем Элинор, как твой отец спас детей Омбры.
Но в голосе Резы звучало меньше надежды, чем в ее словах.
– Перепел… – прошептала она, взглянув на мужчин у костра. – Знаешь, какой первый подарок сделал мне твой отец? Закладку из перьев перепела. Странно, правда?
Мегги не ответила. Реза еще раз погладила ее по мокрому лицу и вернулась в палатку.
Сожгла.
Было еще темно, но несколько фей, намерзшихся в гнездах, уже начали свой танец. Скоро Мо отправится в Омбру, и ничто уже не сможет его удержать. Ничто.
Баптиста сидел один между корней большого дуба, на который по ночам забирались часовые, потому что оттуда открывался вид до самой Омбры. Он шил маску. Мегги увидела у него на коленях бурые перья и догадалась, кому она предназначается.
– Баптиста! – окликнула Мегги, садясь рядом с ним. Земля была холодная и влажная, но мох между корнями мягко пружинил, как диванные подушки в доме Элинор.
Он сочувственно улыбнулся ей. Его взгляд ободрял даже больше, чем руки Дориа.
– А, дочь Перепела! – сказал он тем голосом, который Силач называл "рыночным голосом Баптисты". – Что за прекрасное зрелище в столь поздний час! Я сшил твоему отцу отличный потайной карман для острого ножа. Чем еще может бедный комедиант облегчить твою кручину?
Мегги попыталась улыбнуться. Ей так надоело плакать.
– Ты не мог бы спеть мне песню? Из тех, что Чернильный Шелкопряд написал о Перепеле? Самую лучшую, какую ты знаешь! Полную бодрости и…
– И надежды? – Баптиста улыбнулся. – Да. Я и сам хотел спеть что-нибудь такое. Хотя, – он заговорщически понизил голос, – твой отец не любит, когда эти песни поют в его присутствии. Но я спою тихо, чтобы его не разбудить. Что же нам выбрать в эту мрачную ночь? – Он задумчиво провел рукой по почти готовой маске. – А, знаю!
И Баптиста тихо запел:
Берегись, Свистун, твой конец настал.
Погляди, как Змей извивается.
Как силушка его кончается, Перепел силу его забрал.
Перепел – его меч не берет, И пес не чует, и стрела неймет.
Где его не ищи – он уже не там.
До него вовек не добраться вам!
Да, это те самые слова. Мегги попросила Баптисту спеть еще раз, и еще – пока не выучила песню наизусть. А потом она села в сторонке под деревом, выбрав место, куда падал свет от костра, и записала песню в блокнот, который когда-то переплел ей Мо – давным-давно, в другой жизни, после ссоры, такой странной на сегодняшний взгляд, после всего что произошло. " Мегги, так ты совсем потеряешься в этом Чернильном мире". Это ведь он ей тогда сказал. А теперь сам не хочет уходить из этого мира, хочет остаться здесь, даже без нее.
Черные буквы на белой бумаге. Она так давно не читала вслух! Когда это было в последний раз? Когда она вычитала сюда Орфея? Не думай об этом, Мегги. Лучше вспомни о Дворце Ночи и о тех словах, что помогли Мo не умереть от раны…
"Берегись, Свистун, твой конец настал".
Да, она не утратила своего умения. Мегги чувствовала, как слова у нее на языке обретают вес, как они вплетаются в мир вокруг нее…
"Погляди, как Змей извивается.
Как силушка его кончается,
Перепел силу его забрал…"
Она отсылала эти слова к спящему Мо, ковала из них панцирь, неуязвимый даже для Свистуна и его мрачного хозяина.
"Перепел – его меч не берет,
И пес не чует, и стрела неймет.
Где его не ищи – он уже не там.
До него вовек не добраться вам!"
Мегги читала песню Фенолио снова и снова. До самого рассвета.
Следующая строфа
Своей судьбы дорогу
Два раза не пройти.
Один раз можно руку
Подать и жизнь спасти.
Дать нищему монету
Не поленись сейчас…
Поскольку нам по свету
Дано пройти лишь раз.
Английская народная песня [20]
День был холодный, туманный и тусклый. Казалось, Омбра надела серое платье. Женщины еще до рассвета собрались перед воротами замка, тихие, как эта пасмурная погода. Они ждали молча, не шевелясь.
Не слышно было ни радостных восклицаний, ни смеха, ни плача. Полная тишина. Реза стояла среди матерей, как будто тоже надеялась получить обратно ребенка, а не потерять мужа. Чувствует ли дитя, которое она носит под своим изболевшимся сердцем, какое отчаяние владеет матерью в это утро? Что, если этому ребенку никогда не увидеть отца? Задумывался ли об этом Мо? Она его не спрашивала.
Спокойное лицо Мегги пугало Резу сильнее, чем если бы дочь плакала. С Мегги был Дориа. Он нарядился служанкой, в длинном платье и с платком на голове, потому что юноши его возраста в Омбре бросались в глаза. Его брат с ними не поехал. Как ни искусен был Баптиста в искусстве маскарада, из Силача даже ему не "далось бы сделать женщину. Но человек десять разбойников сумели пройти мимо стражи в городские ворота, переодевшись в краденые женские наряды и низко повязав платками гладко выбритые лица. Даже Реза не могла отличить их в толпе женщин. Черный Принц велел своим людям, как только дети окажутся на свободе, пойти к матерям и убедить их, что малышей лучше завтра же отвести в лес. Там их спрячут разбойники, не дожидаясь, пока Свистун нарушит свое слово и все-таки заберет их для работы на рудниках. Ведь выкупать детей теперь уже будет некому…
Сам Черный Принц в Омбру не поехал. Его темное лицо слишком легко было узнать. Остался в лагере и Хват, по-прежнему недовольный Мо и его планом, а также Фарид и Роксана. Фарид, конечно, хотел ехать с Сажеруком, но тот запретил ему это, а после того, что произошло на Змеиной горе, Фарид с такими запретами не спорил.
Реза снова взглянула на Мегги. Она знала: дочь – единственный человек, способный утешить ее сегодня. Мегги стала взрослая. Реза поняла это сегодня утром. "Мне никто не нужен", – говорило ее лицо. Это выражение адресовалось стоявшему рядом с ней Дориа, матери, но, пожалуй, прежде всего – отцу.
На стенах был выставлен усиленный караул. По толпе ожидающих прошел ропот. Между зубцами появилась Виоланта, прозрачно-бледная, что подтверждало ходившие о ней слухи. Дочь Змееглава, рассказывали в народе, почти не выходит из внутренних покоев замка.
Реза никогда еще не видела Уродину, но была, конечно, наслышана о родинке, безобразившей лицо Виоланты, и о том, что это родимое пятно побледнело с возвращением Козимо. И в самом деле, пятна почти не было видно, но Реза заметила, что Виоланта невольно прикрыла ладонью щеку при виде женщин, смотрящих на нее снизу. Уродина. Наверное, прежде это прозвище неслось ей навстречу, как только она появлялась перед народом. И сейчас некоторые женщины шепотом произнесли его. На взгляд Резы, Виоланта вовсе не была уродлива, хотя не была и красива. Она держалась очень прямо, как будто назло своему маленькому росту, но когда по сторонам от нее встали двое мужчин, она показалась между ними такой юной и хрупкой, что страх острым когтем вонзился в сердце Резы. Свистун и Зяблик. Виоланта выглядела между ними ребенком.
Разве эта девочка сможет защитить Мо?
Из-за локтя Среброносого высунулся мальчишка. У него тоже был металлический нос, но только игрушечный, надетый сверху на настоящий. Это, видимо, Якопо, сын Виоланты. Мо о нем рассказывал. Он явно предпочитал Свистуна матери и не спускал влюбленных глаз с герольда своего деда.
Резе стало дурно, когда она увидела, как гордо красуется на стене Среброносый. Нет, Виоланта не сможет уберечь от него Мо. Хозяин в Омбре теперь Свистун, а не дочь Змееглава или его шурин, глядевший сверху на подданных с такой высокомерной брезгливостью, словно его тошнит от одного их вида. Зато у Свистуна был самодовольный вид, ясно говоривший: настал мой день! В его насмешливом взгляде читалось: "Ну, что я вам говорил? Перепел теперь мой, а ваших детей я все равно потом заберу".
Зачем она сюда пришла? Помучить себя? Убедиться, что все это происходит на самом деле, что это жизнь, а не книга?
Стоявшая рядом женщина тронула ее за локоть.
– Едет! – прошептала она. – Он и вправду едет!
Разумеется. А она как думала? Что Перепел не сдержит свое обещание?
Зяблик поправил парик и торжествующе улыбнулся Свистуну, как будто собственными руками поймал дичь, за которой они так долго охотились. Но Свистун не обратил на него внимания. Он неотрывно смотрел на дорогу, поднимавшуюся к воротам замка. Глаза у него были серые, как сегодняшнее небо, и такие же холодные. Реза хорошо помнила эти глаза и улыбку, чуть заметно тронувшую узкие губы. Так он улыбался в крепости Каприкорна, предвкушая назначенную казнь.
И тут она увидела Мо.
Он вдруг оказался совсем рядом, на подъезде к воротам, верхом на черном коне, которого подарил ему Принц, когда лошадь Мо осталась в замке Омбры. Маска, сшитая Баптистой, висела у него на шее. Он не нуждался теперь в маске, чтобы быть Перепелом. Переплетчик и разбойник стали неразличимы.
За ним ехал Сажерук. Лошадь под ним была та самая, на которой Роксана прискакала когда-то во владения Змееглава со спасительными словами Фенолио. Но для того, что предстояло сейчас, слов не было. Или она ошибается? Может быть, страшная тишина, повисшая сейчас над Омброй, тоже соткана из слов?
"Нет, Реза, – сказала она себе, – у этой истории больше нет автора. Ее продолжение напишет Перепел собственной плотью и кровью". Сейчас, когда он показался на дороге, ведущей к воротам, даже она не могла назвать его иначе. Перепел. Женщины неохотно расступались перед ним, как будто цена, которую он заплатил за свободу их детей, вдруг показалась им слишком высокой. Но в конце концов образовался проход достаточной ширины, чтобы пропустить двух всадников, и с каждым ударом подков пальцы Резы судорожно вцеплялись в складку поношенной юбки.
"Что с тобой? Разве ты не любила всегда именно такие истории? – думала она, задыхаясь от мучительного сердцебиения. – В книге тебе все это наверняка бы понравилось. Разбойник, добровольно отдающийся в руки врагов, чтобы освободить детей… Да ты была бы в восторге от каждого слова! Только в книгах у героев обычно не бывает жен. И тем более дочерей".
Мегги по-прежнему стояла в толпе с таким видом будто все это ее не касается, и только глазами неотрывно следила за отцом, как будто ее взгляд мог уберечь его от опасности. Мо проехал так близко от них, что Реза могла бы прикоснуться к его коню. Колени у нее подкосились. Она ухватилась за руку стоявшей рядом женщины, и перед глазами у нее все поплыло от слабости и дурноты. "Смотри на него, Реза! – думала она. – За этим ты сюда пришла. Чтобы еще раз его увидеть. Так ведь? Страшно ему сейчас?" Сколько раз он просыпался по ночам от страха перед оковами и решеткой. Реза, оставь дверь открытой…
"С ним Сажерук, – успокаивала она себя. – Он едет рядом, а страх он оставил в царстве мертвых". "Но Сажерук проводит его лишь до ворот, а за ними ждет Свистун", – шепнуло ее сердце, и колени у нее снова подогнулись. И тут Мегги вдруг взяла ее под руку, так крепко, будто была старшей из них двоих. Реза прижалась лицом к плечу Мегги, а женщины вокруг с тоской смотрели на запертые ворота замка.
Мо придержал коня. Сажерук остановился вплотную к нему. Лицо у него было, как всегда, непроницаемое. Реза все еще не привыкла к отсутствию шрамов. Он выглядел теперь намного моложе. Женщины во все глаза глядели на Огненного Танцора, которого Перепел вернул из царства мертвых.
– Свистун ему ничего не сделает! – прошептала стоявшая рядом с Резой женщина. Это звучало как заклинание. – Не сможет! Куда ему удержать Перепела, если даже Смерти это не удалось?
"Возможно, Смерть менее жестока, чем Свистун", – подумала Реза, но ничего не сказала, только поглядела вверх, на Среброносого.
– Смотри-ка! И вправду Перепел собственной персоной! – гнусавый голос Свистуна далеко разносился в повисшей над Омброй тишине. – Сейчас-то ты не станешь отрицать, что ты Перепел, как тогда во Дворце Ночи? До чего же ты пообтрепался! Оборванный бродяга! Я думал, ты пошлешь кого-нибудь вместо себя, в надежде, что мы не сразу разберем, кто там под маской.
– Еще не хватало! Я не держу тебя за дурака, Свистун. – Мо смотрел на Среброносого с невыразимым презрением. – Хотя тебя, наверное, лучше называть теперь по новому твоему ремеслу – детоубийца. Нравится тебе такое прозвище?
Реза никогда еще не слыхала в голосе Мо такой ненависти. Голос, способный воскрешать мертвых. Даже исполненный горечи и гнева, он звучал теплее и мягче, чем фальцет Свистуна. Как все его слушают!
– Зови меня как хочешь, переплетчик! – Свистун ухватился руками в перчатках за крепостные зубцы. – Убивать ты тоже умеешь, как я слыхал. Но зачем ты привел с собой Огнеглота? Что-то не припомню, чтобы я его сюда приглашал. А где же его шрамы? Остались в царстве мертвых?
Зубец, за который держался Свистун, вдруг загорелся. Пламя зашептало слова, понятные лишь Сажеруку. Среброносый отпрянул, грубо выругался и принялся сбивать искры со своего роскошного наряда. Сын Виоланты отскочил подальше и зачарованно глядел на язычки огня.
– Я многое оставил в царстве мертвых, Свистун. И кое-что принес оттуда. – Сажерук говорил негромко, но пламя исчезло, словно спряталось обратно в камень, готовое выпрыгнуть по первому слову Огнеглотателя. – Я пришел, чтобы предостеречь тебя: не вздумай плохо обойтись с гостем! Огонь теперь дружит с ним так же, как со мной, а какой это могучий друг, тебе, наверное, не надо объяснять.
Свистун стирал копоть с перчаток, побледнев от гнева. Зяблик опередил его с ответом.
– Гость?! – выкрикнул он, перегибаясь через стену. – Я вижу только разбойника, которого дожидается палач во Дворце Ночи.
При звуках этого голоса Реза невольно вспомнила гусыню Роксаны. Виоланта отстранила его движением руки, словно лакея. Какая же она крохотная!
– Перепел отдает себя в мои руки, наместник! Таков уговор. До приезда моего отца он под моей защитой!
Голос у нее был звонкий и четкий, на удивление громкий для такого хрупкого тела, и на мгновение к Резе вернулась надежда. "Может быть, она и вправду сумеет его защитить!" – подумала она – и прочла ту же мысль на лице Мегги.
Мо и Свистун все еще смотрели друг на друга. Казалось, ненависть протягивает между ними нити. Реза невольно вспомнила о ноже, который Баптиста так искусно спрятал в одежде Перепела. Она сама не знала, успокаивает ее эта мысль или пугает.
– Что ж, будем называть его нашим гостем! – крикнул сверху Свистун. – Его ждет у нас особое гостеприимство! Мы ведь очень долго ожидали его визита.
Он поднял руку в запачканной копотью перчатке – и стражники направили на Мо копья. В толпе женщин раздались крики. Резе послышался голос Мегги, но сама она онемела от страха. Часовые на башнях вскинули арбалеты.
Виоланта оттолкнула с дороги своего сына и шагнула к Среброносому. В ладонях Сажерука показался огонь, лизавший ему пальцы, как прирученный зверь, а Мо обнажил меч, хорошо знакомый Свистуну, помнившему его прежнего хозяина.
– Что за шутки? Выпусти детей, Свистун! – произнес он, и голос его звучал на этот раз так холодно, что казался Резе незнакомым. – Выпусти детей, а не то придется тебе доложить хозяину, что он так и будет гнить заживо до скончания века, потому что Перепела ты сумел доставить ему только мертвым.
Одна женщина зарыдала. Другая прижала руку ко рту. Реза увидела недалеко от себя Минерву, квартирную хозяйку Фенолио. Ну конечно, ее детей тоже увели. Но Реза сейчас не хотела думать ни о детях Минервы, ни о чьих бы то ни было. Она видела лишь копья, направленные в грудь ее мужа, и арбалеты, нацеленные на него из башен.
– Свистун! Предупреждаю в последний раз! – От голоса Виоланты Резе немного полегчало. – Открой ворота детям!
Зяблик с вожделением посмотрел на арбалеты. На мгновение Реза испугалась, что он отдаст приказ стрелять. Но тут Свистун наклонился вперед и дал знак стражникам.
– Откройте ворота! – сказал он подчеркнуто будничным тоном. – Выпустите детей и впустите Перепела.
Реза снова спрятала лицо на плече у дочери. Мегти держалась так же спокойно, как ее отец, и по-прежнему не сводила с него глаз, словно боясь потерять его, если оторвет взгляд.
Ворота медленно, со скрипом и скрежетом, распахнулись.
Вот они! Дети. Столько детей! Они рванулись наружу, словно стояли за тяжелыми створками уже много дней. Малыши спотыкались и падали, торопясь вырваться из-за проклятых стен, старшие поднимали их и тянули за собой. На детских мордашках был написан непомерный страх, огромный, куда больше их самих. Самые маленькие, едва завидев протянутые руки, бегом бросились к матерям и спрятались за их юбки, как в надежное укрытие. Но дети постарше выходили на свободу медленно, как будто с неохотой. Они недоверчиво косились на стражников – и замедлили шаг, узнав всадников, ожидавших перед воротами.
– Перепел! – сперва это был лишь шепот. От многократного повторения он становился громче и громче, и вскоре имя словно повисло в воздухе. – Перепел! Перепел! – Дети подталкивали друг друга, показывали пальцами на Мо и благоговейно любовались на искры, окружавшие Сажерука, словно рой крошечных фей. – Огненный Танцор!
Все больше детей останавливалось возле всадников, окружали, трогали их, словно желая убедиться, что они настоящие – эти герои из песен, о которых матери тайком пели им на ночь.
Мо наклонился, поманил детей в сторону и что-то тихо сказал им. Потом в последний раз оглянулся на Сажерука и тронул коня в открытые ворота.
Они его не пустили.
Трое детей загородили ему дорогу, два мальчика и девочка. Они вцепились в поводья, не желая отпускать его за гибельные стены, откуда сами только что выбрались. Все больше детей окружало лошадь, цеплялось за Мо, загораживало его телами от копий, не обращая внимания на отчаянные призывы матерей.
– Перепел! – От голоса Свистуна дети вздрогнули. – Въезжай в ворота, а не то мы заберем малышню обратно и вывесим десяток-другой в клетках над воротами, чтобы воронам было чем поживиться!
Дети не тронулись с места. Они только неотрывно смотрели вверх – на Среброносого и мальчишку рядом с ним, который был младше их. Мо подхватил поводья и стал осторожно прокладывать себе дорогу, отодвигая каждого ребенка в сторону бережно, как родное дитя. Матери звали сыновей и дочерей, а те стояли не двигаясь и смотрели, как Перепел въезжает в огромные ворота – один-одинешенек.
