Из интервью В.А. Кузнецова

После войны я несколько раз получал письма от Мустафина с просьбой расска­зать о том, что я помню о Мусе. Но если все, что я помню, написать - нужно довольно много времени, ко­торого у меня до самого по­следнего момента было не­много. Я первый год, как вы­шел на пенсию, и потому раньше у меня не доходили руки.

Прежде всего, хочется ска­зать несколько слов о кни­ге Мустафина «По следам поэта-героя», которую он мне прислал. (...) Конечно, его выводы основаны на рас­сказах очевидцев, но многие из них преувеличивают. Например, Мерецков, Вучетич в свое время подтверж­дали версию, что Муса в сос­таве 2-й Ударной армии был зажигательным поэтом, что его стихами зачитывались бойцы, что все ждали его га­зетных выступлений. Это преувеличение. Я помню только одно стихотворение Мусы, написанное на русском языке, - «Весенние резер­вы Гитлера». Оно было опуб­ликовано в «Отваге». Может быть, было еще два-три, но тогда особого впечатления они не произвели. Дело в том, что переводить его стихи с татарского было некому. Мне кажется, главное, что Муса славится не своей деятель­ностью в редакции «Отвага», а своей последующей судь­бой моабитского пленника. И добавлять к этому ничего не надо.

Муса Залилов был немно­го постарше нас. Это был скромный, сдер­жанный в проявлении своих эмоций человек. Он редко сердился: не могу припомнить ни одного слу­чая, чтобы его что-то особен­но раздражало, чем-то он был недоволен. У нас в редакции всякие люди были - и очень веселые, и язви­тельные. Он к числу их не относился. Производил впе­чатление человека сдержанного, замкнутого. В сущности, он в тех условиях таким и был, он не относил­ся к числу людей, которые быстро сходятся с окружаю­щими. Держался в основном особняком. Наверное, пото­му, что был старше нас. Не помню, чтобы он близко схо­дился даже с теми людьми, с кем жил в одной землянке. Даже с Львом Моисеевым, заместителем редактора, который привел его из Малой Вишеры, у них не было особой дружбы. И мы, в свою очередь, тоже отно­сились к нему, как старше­му товарищу.

Несмотря на свою замкнутость, он был че­ловеком положительным во всех отношениях. Он всегда был вместе с коллективом, хотя особенно в нем не вы­делялся, как, например, ве­селый и общительный Миха­ил Яковлевич Каминер, ко­торый очень скрашивал наши особо трагические минуты. Джалиль на правах старшего снисходительно к нам при­глядывался, был очень тол­ковым членом коллектива и относился ко всем очень доб­рожелательно. В на­шем коллективе сложилась атмосфера исключительной доброжела­тельности во взаимоотноше­ниях друг с другом, в отно­шении к делу, к работе, к тем обязанностям, которые у каждого были. Так что Муса был достойным членом коллектива, и мне дума­ется, что эта обстановка дру­жбы, взаимоотношений, кото­рая у нас сложилась, в ка­кой-то мере предопределила дальнейшую судьбу нашего Мусы Джалиля.

Первое время он присмат­ривался к делам. Одним из первых его заданий было по­сещение штаба, политотдела. Редактор Николай Дмитри­евич Румянцев, учитывая, что он новичок, пору­чил Мусе ознакомиться с об­становкой, с сотрудниками газеты, с работниками полит­управления армии. Кроме этого, Муса любил по­сещать госпитали. И Румян­цев поощрял это. В госпиталях на­ходились интересные люди, которые только что вышли из боя. Они могли рассказать много подробнос­тей, о которых даже на передовой не всегда узнаешь - там не до этого. Как это ни странно, но иногда наибо­лее интересную информацию мы получали не из частей, а именно от очевидцев событий, которые оказывались в госпитале. Многие из заметок Джалиля посвяще­ны именно таким людям. Встречались рассказы о мед­работниках, о госпитале.

Хорошо помню, что у Му­сы были записные книжки, очень похожие на те, которые теперь всем известны. В них он постоянно делал какие-то записи. Не исключено, что некоторые из стихов Моабитского цикла он написал еще будучи в редакции. Свидетельство то­му я нашел в самих стихах. Например, взять стихотворе­ние о том, как мальчишка-шалун не мог дотянуться до звонка и попросил позво­нить прохожего дядю. Когда же тот помог, мальчишка зо­вет его удирать вместе с ним. Так вот я помню случай, который мог послу­жить поводом для написания этого произведения. Подобный анекдот рассказал как-то в редакции Каминер. Это был заводной парень, служил у нас притчей во языцех. Никогда ни на что не обижался, был остроумным. И вот он-то рассказал о том, как мальчишка обманул взросло­го человека, заставив его позвонить в чужую квартиру. Джалиль присутст­вовал, и ему, как и нам всем, очень понравился этот рас­сказ. Все мы тогда долго смеялись. Видимо, тогда Му­са и написал свое стихотво­рение.

Надо сказать, что многие из датировок, стоящих под стихами Джалиля, у меня вызывают сомнение. Так, на­пример, некоторые датирова­ны июлем 1942 г. Если учесть, что Муса попал в плен после 25 июня, будучи раненым, ясно, что в таком состоянии он не мог писать стихов. Позднее это было или раньше, до пленения.

Среди материалов послед­него номера «Отваги», кото­рый так и не увидел свет, у меня сохранилась послед­няя заметка Джалиля, кото­рую он написал на свободе. Написана она уже в послед­ние часы до выхода нашей армии из окружения. Замет­ка о связистах. Муса был в одном из штабных подразде­лений связи, которые до са­мого последнего момента под­держивали связь между армейскими подразделениями, а также со штабом фронта. Вот он и описывает, как в та­ких тяжелых условиях в рай­оне Мясного Бора, в самом перешейке, связисты обес­печивают боевую связь. За­метка сохранилась у меня от­печатанной на машинке. Не исключено, что Джалиль сам ее напечатал или про­диктовал прямо из блокнота машинистке Вале Старченко. Обрабатывать ее было уже некогда - вражеские автоматчики прорвались в рас­положение редакции. Заметка не была набрана, как не­которые из последнего но­мера, на ней не осталось от­печатков пальцев наборщи­ка.

В ней названо много имен: командир подразделения связи майор Айзенберг, стар­ший политрук Темин, стар­ший лейтенант Черкас, крас­ноармейцы Лунев, Пастухов, Стерликов, Швыдкин, Мильцаев, Лосев, Мифтеев. Под заметкой поставлена подпись капитана Кубасова, от имени которого Залилов ведет рас­сказ.

Обыкновенная вроде бы за­метка. Обыкновенная, да не очень! Как старательно пере­числяет Джалиль новые для него имена, словно опасаясь оставить кого-то неотмечен­ным. С каким вниманием присматривается он к тем, кто творит повседневный рат­ный подвиг. Как знать, может быть, выжил в крошеве вой­ны кто-нибудь из тех, кого называл Джалиль в своей по­следней заметке, кто в ту трагическую минуту и не по­дозревал о соприкосновении с человеком, которому суж­дено было самому превратиться в сверкающую ле­генду...