Этот человек не привык говорить о себе, выступать на собраниях и митингах, да и орденская планка у него не обновлялась уже лет 40, старая и поблекшая. Очень скромно одет и на людях появляется редко. Зовут его Николай Михайлович Михайлов, живет в Казани со своей больной супругой, ухаживает за ней уже второй год, но нигде не заявляет о своих правах и не просит помощи, хотя так и не имеет в доме телефона...
Однажды в газете «Республика Татарстан» прочитал информацию о том, что в казанском салоне «Инга-Арт» организована выставка «Правда о «власовцах» и рассказывает она о той самой 2-й Ударной армии, в составе которой Николай Михайлович воевал. Заинтересовавшись выставкой, он узнал адрес ее организаторов - сотрудников редакции республиканской Книги Памяти. Так нас свел случай.
Его фронтовая биография уникальна. Михайлов не просто прошел две войны, но дважды уцелел в двух печально известных сражениях - битве под Выборгом и под Мясным Бором. И не просто выжил. а вышел с честью из смертельно опасных ситуаций.
До 24 лет работал Николай водителем в родном колхозе в Буинском районе, а 5 мая 1940 г. взяли его в кадровую армию. Поначалу записали водителем бронеавтомобиля, а когда попал на финскую войну, зачислили лыжником-разведчиком. На лыжи он встал впервые в жизни, но должен был ходить в глубокие разведрейды по тылам противника.
Служить пришлось о легендарной 86-й стрелковой дивизии имени Верховного Совета ТАССР, о которой, к сожалению, мало что известно до сих пор. А судьба ее - и трагическая, и героическая. Эта дивизия дважды пропадала без вести: сначала в финскую, в боях под Выборгом, а потом в 20-х числах июня 1941 г., на территории Польши под Белостоком. Почему без вести? О ней практически нет сведений ни в Государственном объединенном музее республики, ни в Центральном архиве Министерства обороны.
Николай Михайлович получил боевое крещение непосредственно в боях по взятию линии Маннергейма. Финскую войну всегда называли «неизвестной». Мало кто знает всю правду о ней и сегодня. Наверное, потому, что пытались не раскрывать истинный смысл этой операции по «освобождению» Финляндии от финнов,во время которой Красная Армия потеряла только по официальным данным 333 084 солдата и офицера.
Сначала целыми дивизиями мы штурмовали глубоко эшелонированную оборонительную линию Маннергейма, пролив немало крови. А потом кому-то пришла в голову светлая мысль: что, если обойти эту проклятую линию в обход, по льду Финского залива?
Именно в таком обходном маневре и принял участие Николай Михайлов. Как рассказывает ветеран, уходили они туда целой разведротой, переодетыми в финскую форму и, естественно, без документов. Николаю Михайловичу повезло, он выжил и вернулся из боя. Таким «счастливчиком» в той операции был только каждый третий.
Не успел Николай Михайлович чудом вернуться с финской, как началась Великая Отечественная. И снова он попадает в самую гущу событий, правда, теперь уже в привычной для него роли шофера. Его 118-я отдельная автосанитарная рота, сформированная под Казанью, направляется на Волховский фронт и придается 2-й Ударной армии.
Судя по названию, рота должна была подвозить медикаменты, транспортировать с передовой раненых, обслуживать тыл. Но так получилось, что в Любанской операции у 2-й Ударной армии тыла практически не было. Армия сражалась в кольце. Ее передовые части находились в 70 км от коридора, который связывал армию с основными силами фронта. Невозможно было вывезти раненых, не попав под бомбежку или обстрел.
Николай Михайлович не только возил раненых, но и подвозил боеприпасы. Машина ему попалась самая надежная - «ЗИС-6», которая спасала его в самых трудных ситуациях, не подводила и в заснеженных лесах, и на весенних болотах. Прослужила она ему всю войну, лишь после победы пришлось пересесть временно на трофейный автобус, перевозить из Германии репатриируемых, бывших пленных.
На Волховском фронте, вспоминает Николай Михайлович, самое тяжелое задание было в апреле 1942 г. Предстояло заехать глубоко в кольцо, на 40 км от Мясного Бора, и вывезти из д. Финев Луг, из армейского госпиталя, раненых.
На своем «ЗИСе» пробрался под вражеским огнем, провез медикаменты. О том, как было трудно выполнить это задание, можно судить по тому, что заместитель командующего по тылу, отправляя водителей, сказал: «Если дойдет каждая четвертая машина - можно считать, что приказ выполнен».
Николай Михайлович прибыл в госпиталь, замаскировал машину в специальном укрытии и расположился на ночлег в одном из шалашей.
- Сплю и вижу сон, - рассказывает ветеран, - будит меня отец и говорит, чтобы вставал - отправляют, мол, нас на Большую землю. Если не встану - не вырвусь из окружения. Потому и поднялся первым из водителей. А тут как раз и главный врач госпиталя: «Машина твоя? Повезешь 12 тяжелораненых. Отвечаешь головой».
- Есть, - говорю, - только вот колесо бы заменить. Заменил - и в дорогу. Говорят, береженого Бог бережет.
Уберег он машину Михайлова и на этот раз.
- Как раз в этот день из окружения вывозили на тягачах гаубицы, - продолжает рассказ Николай Михайлович. - Пристроился я в хвост колонны, еду. Немцы, конечно, охотились большеза гаубицами, обстреливали в первую очередь орудия. Нам доставались лишь осколки, но и они были опасны для моих пассажиров: раненые-то лежали в открытом кузове. Пришлось объезжать разбитый впереди артиллерийским снарядом тягач.
Чудом тогда удалось уцелеть и «ЗИСу», и водителю, и его пассажирам. Но артобстрел был не единственным испытанием. Когда до основных сил фронта было уже рукой подать, наткнулись на пост только что сформированного заградительного отряда. Часовой с автоматом ППШ имел строгий приказ: выпускатьизокружения только спецмашины. Что за спецмашины - не пояснялось. В голове не укладывалось - как можно не выпустить из окружения машину с ранеными? Кто мог отдавать такие приказы?
Поначалу постояли в нерешительности. Но долго оставаться на месте было опасно: того и гляди немец прилетит. Решили идти напролом, подъехали вплотную к часовому прямо под наведенное дуло автомата, а раненые из кузова, по-русски, с помощью крепких слов начали вести «разъяснительную беседу». Не выдержав натиска, заградотрядовец сдался: езжайте, говорит, только быстро, чтобы никто не заметил. Так и проехали. Иначе лежать бы им до сих пор в болоте вместе со всеми однополчанами, погибшими под Мясным Бором.
Николай Михайлович надолго умолкает, и мы не решаемся нарушать это молчаливое покаяние перед памятью боевых друзей, которым не довелось дожить до Победы...
