Достопочтенный и высокоуважаемый отец! Наши соотечественники, прибывшие сюда из Богемии со стеклами и другими хрустальными изделиями, доставили мне настоящий случай писать к вам и доказать вашему преподобию этими немногими строками усердие и хотя несколько исполнить мои к вам обязательства. Я делал бы это чаще, если бы не препятствовала этому волнующаяся Польша. Мы живем здесь, как в американских степях, с трудом узнавая, что делается заграницей, и, если что нибудь слышим из рассказов лиц разных партий и народностей, то не знаем, чему должны верить. Одно нам остается в это время — вспоминать ежедневно августейшего нашего кормильца! Да сохранит его Бог и проч.!
Мой товарищ начал было уже более и более поправляться, как вдруг в праздник св. Ксаверия у него сделался сильнейший ревматизм, и так как его лечили, быть может, слишком сильными пластырями, то вся болезнь бросилась внутрь и была причиною сильнейшей горячки, так что в праздник св. младенцев показались признаки близкой смерти. В этот день он был помазан священным елеем и доктор потерял всякую надежду. Мы однако дали обет божественному апостолу Индии и все-таки выжидали перемены к лучшему. И действительно, через [110] некоторое время он стал сладко засыпать и потеть, одним словом, по благодетельному заступничеству этого достойного любви святого, стал выздоравливать. Он уже возобновил свои занятия в школе, хотя его силы не вполне еще окрепли. Благословен Бог! Для меня было бы величайшим горем, если бы школе пришлось погибнуть, а это весьма легко может случиться при перерыве занятий. Эта школа открывает путь ко многим добрым делам. В прошедшем году, во время отсутствия светлейшего царя, здешний архиерей, как его называют, иначе рязанский митрополит, исправляющий некоторые патриаршие обязанности (но без патриаршего титула), именно те, которые относятся к управлению духовными делами, издал довольно грубый и гнусный (если прямо сказать) декрет против нас и нашей школы. Об этом декрете нам вовремя сообщил один наш добрый друг, и мы сделали на этот декрет замечания, в которых доказывалось, что самый главный мотив этого декрета опирается на ложное основание, и мы достигли того, что как ни угрожал архиерей анафемой, а не нашел никого, кто взялся бы обнародовать этот декрет. 54 Первейшие в государстве люди стояли за нас хорошо, понимая свою пользу от нашей школы, так как у нас ученики больше научились впродолжение месяца (можно это сказать без хвастовства и в похвалу отца, товарища моего), чем у тех несчастных козаков (ибо монахи, призванные из Киева — козаки) впродолжение года.
В истекшем году вышесказанные монахи с великою яростию устремлялись на нас, вызывая на диспуты о вероисповедных разностях, но при помощи божией получали такой отпор, что потеряли всякую охоту к диспутам, и когда я недавно встретился у господина боярина Льва Кирилловича (Нарышкина) с профессором философии (он отступник-кармелит) и зашла речь о посланиях Дамаса к Иерониму, то он публично заявил, что не желает вступать в диспут, хотя этим заявлением, разумеется, нисколько не вывел себя из затруднения. Здешние решительно признают и говорят, что мы гораздо ученее тех монахов, но это нисколько не приближает их к истине. Они говорят, что [111] это пустая старая песня, что и языческие философы были ученее многих святых, богоносных епископов. Но мы указали более умным и даровитым из них на то, что святые пастыри стад всегда были достаточно способны, чтобы учить и обличать, как требует того апостол Павел и, пользуясь таким сравнением (индукцией), я набрал, откуда только мог, несколько более избранных споров по предметам веры, а больше всего из трудов господина Николая Комнена Пападопуло, нынешняго профессора канонического права в Падуе. О, если бы у нас было больше сочинений его, по крайней мере, хоть бы нам узнать список изданных им сочинений! Ваше преподобие легко могли бы узнать это, и мы были бы особенно вам благодарны, если бы вы сообщили нам этот список. Жаль, что не продал нам хотя несколько своих книг тот монах, Палладий Рогойский (Роговский), который учился в Ниссе (Низе?), Оломуце и наконец в Риме в греческой коллегии, и который на средства прежде всего святой конгрегации и сиятельнейшего герцога Флоренции составил и привез сюда с собою библиотеку, состоящую по меньшей мере из пяти сот избранных сочинений, большая часть которых состояла из творений св. отцев, соборных постановлений и полемических сочинений. Теперь все эти книги в руках наших противников, так как, после смерти Роговского, в прошедшем январе месяце, все его вещи забрал к себе вышеупомянутый митрополит. Добрый монах вступил в Московию с богатыми надеждами; но ближайший его друг обвинил его перед покойным патриархом Адрианом в том, что он тайный униат, и Палладий, прежде чем светлейший царь возвратился из чужеземных стран, был лишен всякого права священнодействовать и заключен в тюрьму, в которой и оставался полгода. Наконец он был позван на синедрион, и ему приказано было в присутствии патриарха Адриана объяснить причины, по которым он присоединился к римлянам. Когда он прочитал по бумаге эти хорошо и довольно умно изложенные причины, то патриарх воскликнул: «разве не видите; разве не поражены вы достаточно изумлением, как софистически, [112] как хитро составлены у римлян аргументы, так что всякий, недостаточно утвердившийся в вере, легко может быть ими совращен!» И когда все они по своей бессмысленной ревности (в то время еще не было в Москве ни одного даже посредственно ученого), в ярости стали кричать одни: «сжечь его!» другие: «утопить его!», то несчастный монах в смущении допустил, что у него в руках сломали пальму мученичества, которой с такой жадностью ищут другие, и несчастнейшее создание опять публично перешло к заблуждениям Фотия. Произошло все это еще до моего отъезда в Азов; но мы не хотели писать что-либо об этом, ожидая еще Марцеллина. Мне, однако, известно из одного верного источника, что Палладий одумался, но публично заявить свое раскаяние ему воспрепятствовала болезнь, отнявшая у него язык. Да помилует его Бог! Дай Бог, чтобы подобного рода люди сперва хорошо изучили положение дел и не доверялись бы всякому, что в особенности здесь необходимо, не говорю уже о том, что нужна непрестанная молитва о божеской помощи. 55
Среди таких неутешительных обстоятельств Бог однако послал нам утешение, хотя мы и недостойны его. Мы пользуемся у здешних таким доверием, что, когда появляется что-нибудь новое по научной части, то они обыкновенно сообщают нам и спрашивают нашего мнения, а это доставляет нам случай препятствовать дальнейшему развитию заблуждений. Никто не поверит, сколько чудовищных книг привозится сюда из Англии и Голландии! Весьма недавно у меня в руках был трактат (который некоторые из здешних прославляют, как даровитейшее произведение), изданный в Англии и посвященный Готфриду, епископу Кантуаренскому. Я думаю, в мире нет нечего бессмысленнее и в тоже время нечестивее этого трактата. Автор прилагает начала статики по методу алгебраических вычислений и путем сравнения показывает, что как в некоторых тяжелых предметах постепенно уменьшается движение и наконец совсем исчезает, так и в предметах верования — с течением времени происходит уменьшение и, наконец, исчезновение, и затем показывает, что таким-то [113] образом естественно должен был прекратиться закон Моисеев; предсказывает время, в которое должен погибнуть закон Магомета, и — время, когда необходимо придется исчезнуть и закону Христа. Я показал кратко, что автор — осел в знании христианства, так как закон Христов утверждается на вполне достаточном авторитете, а потому глупо заключать от недостаточного к вполне достаточному. Кроме того я доказал, что он идиот в знании статики, так как предполагает, что теория Галилея о движении тяжелых тел не подлежит сомнению, тогда как она теперь повсюду отвергается; что он выказал этим только одно, — кое-какое элементарное знание алгебраических вычислений, хотя и в этом деле не представил ничего особенного. С этого времени любимый трактат был похоронен, и толпа кальвинистов стала воздержнее в своем хвастовстве. 56 Кальвинисты, что касается их религии, в великой ненависти и презрении у здешних, так как они совсем не имеют богослужения. Чтобы ослабить эту ненависть, английские купцы, из которых большая часть пресвитерианцы, вызвали из Англии пресвитерианского проповедника, который три недели тому назад начал свое служение в новой синагоге, устроенной вышеназванными купцами. Тут есть у них покрытое сверху кожей распятие, крытый алтарь и проч. Остаются затем еще только голландцы (кальвинской веры). Кальвинизм сильно ослабел, потому что в числе кальвинистов не более трех богатых купцов, остальные — простой народ и притом не все они кальвинисты, так как и меннониты и квакеры любят прикрываться именем Кальвина.
Недавно прибыл в Таганрог из Крыма господин Савва, рашский купец, родом из Боснии, который ведет торговлю также в Венеции и в Константинополе. Прибыл он, чтобы разузнать, нельзя ли ему и здесь начать своих торговых дел. Мы могли бы ожидать сюда приезда и бoльшего числа итальянцев, или будто бы итальянцев, но, кажется, на Средиземном море недостаточно безопасно или они там чего-то боятся. Савва привез с собою какого-то дворянина, который называет себя кавалером св. Марка. Человек он, как мне сообщил приехавший оттуда офицер, [114] великолепно образованный, отлично знает греческий, латинский и итальянский языки, весьма искусен во всяких спорах, так что в нем заподозрили тайного священника. Что он за человек, я не знаю; но, как слышу, он весьма желает видеть нас, равно как и мы его; надеюсь, что это скоро случится.
Светлейший наш царь две недели тому назад уехал в Воронеж. Он приказал г. Пушкину передать мне, чтобы я постарался приготовить такой симпатический состав, который соединится даже и тогда, когда в нем вставлена пластинка, и который почти одинаков с обыкновенными симпатическими чернилами, но более крепок и иначе употребляется. Я его уже приготовил. Кроме того приготовлены и зажигательные стекла, которые мы опять выписали из Вены, потому что прежния, которые мы подарили для математической коллекции светлейшего царя, по неосторожности одного офицера разбились. Последния стекла стоили мне большого труда, потому что все я принужден был приготовлять один моими собственными руками. Теперь с божьей помощью я в последний раз приложу к ним мои руки. Царь сам хочет зайти к нам. Высокопреподобный отец! О, если бы у меня было больше редкостей, особенно в роде симпатических составов, или любопытных новостей по физике. Светлейший царь весь живет в них. Подобного рода вещей весьма много у господ медиков и, если бы, по внушению вашего преподобия, какой-нибудь добрый друг разведал об этих вещах и сообщил нам: мы бы приобрели великую милость у светлейшего царя. Вышеназванный господин Пушкин, боярин, второй губернатор города Москвы и управитель патриарших имуществ, находящийся в числе ближайших людей светлейшего царя, рассказывал мне, что вся жизнь светлейшего царя обновляется и сердце его прыгает от радости, когда он увидит что-либо подобное и услышит объяснения физических явлений. Вышеназванный господин два раза сам приходил ко мне, постоянно побуждая меня спешить и спешить; но, хотя я и сидел дни и ночи, однако не было возможности впродолжение двух недель окончить работу, требующую двух месяцев, потому что [115] тут приходится столько раз смазывать и медленно высушивать. Когда Пушкин сам лично увидел это, то затем объявил мне, как я уже упоминал, что светлейший царь желает иметь все эти вещи после своего возвращения. Признаюсь, я мог бы тысячу раз придти в отчаяние от недостатка столь хороших материалов, какие находятся заграницей, но приписываю заступничеству святых ангелов и досточтимого младенца Симона Авеля, что все удалось по моему желанию.
Да благословит Бог того вышеназванного господина (Пушкина), в котором я всегда видел более, чем отца, который нам покровительствует и при всяком случае сильнейшим образом ратует за нашу славу. О, дивный Боже! Он дядя патриарха Иоакима, который был жесточайшим нашим врагом и изгнал наших отцов из Москвы. И так, в то время, когда мы лишились всех наших столпов (потому что умерли Гордон и другие), Бог воздвигает новые столпы там, где мы всего меньше надеялись. 57
Окажите милость ваше преподобие, сообщите настоящее письмо высокому господину Реде. Прилагаю здесь для почтеннейшего отца Вальтгайза известия из Персии, полученные от отца Ламаца, восьмидесятилетняго уже миссионера нашего ордена, хотя в них и нет ничего особенного. Покорнейше просим его обратить на нас внимание и при удобном случае и средствах прислать нам в помощь двух помощников, что крайне необходимо. Поручаю себя милости вашего преподобия. Недостойный клиент, отец Франциск Эмилиан. Москва. 28 февраля, 1703 г.
XXI
