Объект, адресат и субъект в критике

Толкование какого бы то ни было явления есть в то же время и суждение о нем, достигшее некоторой полноты и опреде­ленности. Оно может быть сложным, интересным, оригиналь­ным, и только в этом случае его можно рассматривать как искус­ство или как причастное к искусству. Поэтому «искусством толкования» могут стать только суждения определенного рода, обладающие некоторыми особенностями. Структура суждений, в которых относительно отчетливо присутствует или отсут­ствует искусство, яснее всего выступает в том, что называют «критикой». Она бывает искусством, а бывает и неискусством, и она всегда есть суждение о чем-то, толкование чего-то.

Поэтому подойти к «искусству толкования» как таковому удобно, начиная с уяснения структурных основ критики. При этом, разумеется, нужно иметь в виду, что подход этот носит служебный, вспомогательный характер. Такое обращение к критике ни в какой мере не претендует на полноту охвата предмета в целом и касается, в сущности, только тех основ критического суждения, которые всегда присутствуют в нем, но в различных случаях более или менее сближают его с ис­кусством, или, наоборот, отдаляют от него. Итак - критика.

Л.Н. Толстой о критике писал: «Один мой приятель, вы­ражая отношение критиков к художникам, полушутя опреде­лил его так: критики - это глупые, рассуждающие об умных. Определение это как ни односторонне, неточно и грубо, все-таки заключает долю правды и несравненно справедливее того, по которому критики будто бы объясняют художествен­ное произведение. «Критики объясняют». Что же они объяс­няют? Художник, если он настоящий художник, передал в своем произведении другим людям то чувство, которое он пережил; что же тут объяснять?» (278, стр.413)*.

В скобках первая цифра указывает порядковый номер источника ци­таты в списке использованной литературы; последняя цифра указывает стра­ницу; вторая -- том (в тех случаях, когда это нужно).

А.С. Пушкин, наоборот, критику не отрицал: «Критика -наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусства и литературы. Она основана на совершенном знании правил, коим руководствуется художник или писатель в своих произведениях, на глубоком изучении образцов и на деятельном наблюдении современных замечательных явлений» (223, стр.140).

Жалуясь на современную ему театральную критику, кото­рая сводится к пересказу пьесы и повторениям общих слов, А,П. Ленский требует от критика горячей любви к искусству, профессиональных знаний театра и верного понимания произ­ведений драматургии... (149, стр.203-207).

Драматург Сомерсет Моэм не верит в возможность такой критики. По его мнению, «критик - худший судья пьесы. Поду­майте сами: ведь пьесы воспринимает некое собирательное существо - публика; эмоция, которой зрители заражаются друг от друга, весьма существенна для драматурга, ему как раз и требуется эпидемия... Но критик приходит в театр не чувство­вать, а судить. Его дело - уберечься от заразы, которой ох­вачены остальные, и сохранить самообладание» (192, стр.106).

Художники редко бывают высокого мнения о критике. Вероятно, она часто обманывает их ожидания. Может быть, эти ожидания чрезмерны?

Разнообразие суждений о критике и требований к ней вы­нуждает к предварительной договоренности • о предмете. Для нас в данном случае достаточно представлений самых общих и, я полагаю, бесспорных.

Если критика есть суждение критикующего субъекта о критикуемом объекте, то состав и содержание этого суждения определяются тем, что критикуется (объектом), тем, кто критикует (субъектом),и тем, кому адресу­ется критика. Критику можно называть таковою, пока и поскольку все три фактора определяют содержание суждения.

Эти, как их можно называть, «структурные основы» кри­тики в качестве основ могут в повседневном обиходе не замечаться. Но любая критическая статья, заметка в сегодняш­ней газете, выступление любого оратора на любом обсужде­нии, впечатления, высказанные вашим знакомым о спектакле, кинофильме, выставке, книге, статье - вплоть до мимоходом брошенного замечания по любому поводу любого зрителя или слушателя -- во всем этом уже содержатся упомянутые три фактора. Но каждый из них может быть ничем не примечате­лен и тогда не привлекает к себе внимания; каждый может быть плохо связан с другими, или вовсе не связан с ними, и тогда вызывает недоумение.

Аплодисменты есть критика, в которой нет ничего, кроме солидарности с залом в одобрении; один из зрителей, начавший аплодировать при полной тишине зала, вызывает недо­умение. Но даже в аплодисментах налицо и адресат, и объект, и субъект.

От выражений восторга и негодования бывает трудно удержать себя, и они бросаются без адреса и без обоснований - в пространство. Такова же бывает и критика за чайным столом, в кругу друзей и единомышленников. Но критическую статью с необоснованными суждениями редакция не примет. Впрочем, обоснования могут быть найдены достаточными или недостаточными в зависимости от того, нравится ли редакции суждение критика. Редактор «правит» автора-критика. Но есть критики, которые диктуют, а есть - которым диктуют. Да и редактор не свободен - редактируемое им должно отвечать интересам того, от кого он сам зависим. Со всеми тремя «структурными основами» критики ему приходится иметь де­ло. С каждой он практически считается более или менее.

Любой из трех факторов может больше или меньше ска­зываться на суждении в целом, и какой-то один обычно игра­ет большую роль, чем остальные, а место, занимаемое тем или другим, определяется целью - зачем данное суждение выражается и вследствие каких интересов критикующего оно у него возникло.

Если суждение адресуется критикуемому, то два фактора из трех почти сливаются. Наставления, советы, уроки, внуше­ния, выговоры, комплименты, писанные или устные, могут служить тому примерами. Но и в этих случаях нет отождеств­ления или полного слияния «объекта» и «адресата». Адресату предлагается со стороны посмотреть на продукт своего труда, свой поступок, собственное поведение. По преобладанию того или другого фактора можно определять принадлежность кри­тики к тому или иному ее роду или разновидности. Чем больше преобладание, тем соответственно яснее и эта принад­лежность. Если же один из факторов настолько поглотит ос­тальные, что их роль делается совершенно незаметной, то суж­дение выходит из области критики. Таковы упомянутые апло­дисменты - «критикой» их обычно не называют.

Рассортировать все критические работы на такие три рода не только трудно, но, я полагаю, невозможно. Преобладание объекта, субъекта или адресата бывает едва заметным - нео­сознанным и непреднамеренным. Оно касается, в сущности и главным образом, тенденций в критике. А как только делает­ся очевидной принадлежность критического суждения к одно­му из этих трех родов, так обнаруживается и его односторонность.