ПРОГРАММА СОЦИОЛОГИЧЕСКОГОисследования 1 страница

Первый опыт в проведении конкретного социаль­ного исследования Вебер получил в 27 лет. С группой университетских профессоров он анализировал при­чины растущего напряжения в отношениях между пра­вительством и немецкими рабочими, которые в то вре- мянаходилисьподсильнымвлияниемсоциалистических лозунгов и идей. Ученые поняли, что первое, с чего сле­дует начинать, это изучение уровня и условий жизни рабочих, причин расхождения между ростом цен на продукты питания и реальной зарплатой. В качестве практической цели своего исследования они провоз­гласили намерение уменьшить влияние марксистского учения на сознание рабочего класса, снять напряжен­ность в отношениях между трудом и капиталом. В 1890 г. более 3 тыс. сельскохозяйственных рабочих был роз­дан весьма подробный вопросник, в котором респон­дентам предлагалось детально описать ситуацию, сло­жившуюся в их районе. Заполненными оказалось 70 % анкет. По результатам исследования в Восточной Прус­сии М. Вебер подготовил научный отчет, из 890 стра­ниц которого 120 страниц содержали таблицы доходов и бюджетов рабочих семей.

Вместо обычного в академической науке рутинно­го обобщения данных М. Вебер дает развернутое поли­тическое и сравнительно-культурное описание причин эмиграции в Пруссию польских крестьян. В те времена никто другой в Германии (да, пожалуй, не только в Гер­мании) не мог дать столь глубокий и исчерпывающий социологический анализ истории вопроса. Почему? Дело в том, что еще раньше М. Вебер написал прекрас­ную работу по истории аграрных отношений в различ­ных регионах мира и в разные исторические эпохи (хотя, если судить по названию, работа ограничивалась Древним Римом). Именно социолого-исторический взгляд на проблему явился крупной методологической новацией М. Вебера, а не сбор эмпирических фактов, разработка инструментария и анализ данных. Бюджет­ные обследования рабочего класса и крестьянства в конце XIX в. были уже не новостью. Их проводили мно­гие специалисты в различных странах Европы.

Вопрос о рабочих бюджетах возник еще в конце XVII в. в Англии, когда, вследствие неурожаев и голода сельские и промышленные рабочие попали в невыно­симо тяжелые условия. 1797 г. вошел в историю как год проведения Эденом первого бюджетного исследова­ния. Голод во Франции 1846 г. и революция 1848 г. в Германии вновь обращают внимание общественности к условиям жизни низших классов, а ученых — к необ­ходимости проведения бюджетных обследований. Правда, мода на них проходила всякий раз, когда в какой-либо европейской стране обстановка нормали- зовывалась и страсти успокаивались.

Приняв участие в одном из таких бюджетных об­следований, предпринятых Обществом социальной по­литики, М. Вебер сразу же подверг критике методоло­гию исследования, характерной особенностью которой являлось смещение выборки (опрашивались исключи­тельно землевладельцы) и односторонний подход к конструированию содержания анкеты, в которой пре­имущество отдавалось материальным условиям. Выяс­нение реального уровня зарплаты, убеждал своих кол­лег М. Вебер, даст меньше информации, чем выяснение удовлетворенности заработком и ожиданий рабочих. Но и этого недостаточно: выяснение микросоциальных вопросов (удовлетворенности и ожиданий) обязатель­но должно дополняться анализом макросоциальных условий «существования класса». Иначе перегибов при интерпретации результатов не избежать.

Годом позже Вебер принял участие еще в одном обследовании крестьян, на этот раз среди низкоопла­чиваемой их части. Оно проводилось по заказу Еванге­лического социального конгресса. Из 10 тыс. разослан­ных экспертам (протестантским священникам) анкет вернулась одна тысяча. По своему содержанию вопрос­ник мало чем отличался от того, которым оперировало Общество социальных политиков и который был под­вергнут жесткой критике М. Вебером. Правда, на этот раз анкеты были короче, вопросы объединены в тема­тические блоки и формулировались более четко. На­пример, вопрос о взаимоотношениях между работода­телем и рабочим в опросном листе 1891 г. звучал так: «Превалируют ли еще патриархальные отношения в хорошем смысле слова, когда одна сторона проявляет отеческую заботу, а вторая выказывает лояльность и понимание? Ухудшается ли со временем дисциплина?» 254 Второй вопрос касался разрыва контракта и формули­ровался следующим образом: «Считаются ли землевла­дельцы с возрастающим самосознанием сельских ра­ботников или они избегают дружеского стиля во взаимных отношениях? Какая манера наказаний пре­валирует?» А вот как те же вопросы звучали в анкете 1893 г.: «Являются ли отношения между работодателем и работником патриархальными? Иными словами, за­бота, с одной стороны, и лояльность — с другой? Как отзываются рабочие о своих работодателях, государ­ственных чиновниках и десятниках? Какие наказания следуют за плохое выполнение работы — телесные на­казания, штрафы, удержание из жалования?»^[91] Как ви­дим, во втором исследовании М. Вебер не ограничился постановкой методологических вопросов и стратегиче­ским планом исследования. Теперь он подключился к решению методических проблем, касавшихся, в част­ности, формулировки анкетных вопросов.

Хотя речь шла о повторном исследовании, где преем­ственность стратегии и тактики стоит на первом месте, Вебер не включил вопросы, касавшиеся материальных условий жизни. Вместо этого он сосредоточился на соци­альной и профессиональной мобильности, миграции ра­бочей силы и источниках пополнения крестьянства. В методолого-методическом плане его беспокоили две проблемы: корректный выбор респондентов и совершен­ствование инструментария, в частности, то, как правиль­но интерпретировать ответы на открытые вопросы.

В 1907 г. по предложению своего младшего брата Альфреда М. Вебер начинает цикл обследований про­мышленных рабочих. Это была третья попытка участия М. Вебера в индустриальных исследованиях. Поисковая проблема в программе исследования разбивалась на ряд задач и целей. В частности, необходимо было выяснить:

1) влияние крупной промышленности на профессио­нальную судьбу и приватный образ жизни рабочих;

2) степень воздействия социальных и этнокультурных характеристик (включая также условия жизни) рабочей силы на развитие промышленности обследуемого реги­она. Эмпирической базой послужили материалы завод­ской статистики, наблюдений и интервью с рабочими.

Учредителем и спонсором этого и предыдущих ис­следований выступило Общество социальной полити­ки. Несмотря на то, что М. Вебер не входил в Комитет по проведению исследования и, следовательно, ему не ставилась задача разработки исходных принципов, концептуальной модели предмета исследования и опре­деления приоритетных целей, он написал 60-странич- ное методологическое обоснование программы. В нем прояснилась веберовская концепция соотношения, с одной стороны, экономики и социологии, с другой — теории и эмпирии. Говорилось там и о необходимости изучения «субъективных установок» рабочих к труду, эмпирическую информацию о которых предполагалось поместить в форме таблиц.

Кроме того, Вебер разработал несколько методиче­ских документов. Например, «рабочий план», включав­ший 27 тем. В инструкции для интервью, в частности, говорилось о необходимости начинать исследование с описания технологических характеристик предприятий и переходить затем к географическим и историческим особенностям формирования рабочей силы, квалифи­кации работников и трудностям в обучении. Другая группа проблем касалась деятельности рабочего на фаб­рике: реализации профессиональных навыков и интере­сов, внедрения различных систем оплаты, повышения квалификации, демографических данных, мобильности ит. п. Наконец, последний, собственно социологический блок вопросов, затрагивал социальные различия рабо­чих, уровень сплоченности, семью, быт и досуг.

Формализованный опросник для индивидуального интервьюирования рабочих содержал 27 вопросов, ко­торые в зависимости от тематической принадлежности разбивались на два типа: первые должны были обраба­тываться статистически (например, профессия родите­лей или времяпрепровождение), вторые могли дать только качественную информацию (причины выбора той или иной профессии, цель жизни и т. п.).

Опыт этого исследования послужил прологом к четвертому эпизоду в «эмпирической» биографии М. Вебера, когда он предпринял детальное исследова­ние производительности труда на текстильной фабри­ке, принадлежавшей семье жены. Результаты освещены 25В в работе «Психофизиологические аспекты промышлен­ного труда». Здесь на первых ста страницах приводились аналитический обзор литературы и данные о лаборатор­ных экспериментах по индустриальной психологии. В методологической части работы Вебер пришел к выво­ду о том, что лабораторные тесты «с бумагой и каранда­шом» применимы и к производственным ситуациям. Правда, стоит такого рода обследование весьма доро­го — 20 долларов в день. На следующих 120 страницах Вебер излагает результаты проведенного исследования по производительности труда.

Процедурная техника Вебера имела ряд особенно­стей. Так, в течение многих недель он наблюдал за пове­дением рабочих, акцентируя внимание на длительности рабочего цикла и перерывах, усталости и монотонности труда, отношении рабочих к сдельной оплате, организа­ции труда. Вебер проанализировал поведение несколь­ких рабочих, занятых на двух различных ткацких стан­ках, и обнаружил, что после некоторого периода проб и ошибок работник всегда находил оптимальный баланс между затрачиваемыми усилиями и получаемым возна­граждением. Эмпирические данные и анализ Вебера, по мнению П. Аазарсфельда и А. Обершалла, можно впол­не перевести на современный язык математической те­ории обучения¹.

Последний эпизод, рассказывающий о Вебере как эмпирике, относится к 1910 г. и его сотрудничеству с Немецким социологическим обществом. В своей обыч­ной манере он сосредоточился главным образом на историко-сравнительных проблемах — организации и распределении власти в газетах, которые и послужили предметом исследования. Конкретизируя их, он решил некоторые важные методические вопросы составле­ния инструментария, хотя основное внимание Вебер уделил методологическим проблемам, например, веро­ятностной природе социологических индикаторов. И в предыдущем, пятом эпизоде, когда он косвенно прини­мал участие в исследовании 8 тыс. рабочих — шахте­ров, литейщиков и текстильщиков, обсуждая вопро­сник с его автором, А. Левенстейном (по его просьбе Вебер давал консультацию при подготовке и проведе­нии исследования, хотя лично в нем не участвовал), Ве­бер сосредоточился на методологических вопросах: принципах классификации респондентов по професси­ям и социально-демографическим показателям, на из­мерении индикаторов и операционализации понятий. Классифицируя поведение рабочих, Вебер выделил два типа: к рациональному типу он относил такие действия, при которых рабочий сознательно регулировал произ­водительность труда в соответствии со своими намере­ниями и материальными целями. Другой тип включал несознаваемые мотивы, скрытые действия, которые проявлялись только в конечном итоге — в сдерживании производительности труда (выработки), без должного понимания рабочим самого механизма поведения.

М. Вебер ссылался на данные эксперимента Абба, в котором, хотя рабочий день и сокращался, производи­тельность росла, причем независимо от желания рабо­чих (причиной служили объективные психофизические закономерности). Между этими типами, выступающи­ми в роли двух противоположных полюсов континуума, расположено все многообразие отношения людей к тру­ду, т. е. множество видов рациональных установок и на­мерений, которые, хотя и являются сознательными, но самими рабочими заранее никак не связываются с из­менением нормы выработки. Исследователь может по­нять психологические факторы, только реконструируя их ретроспективно.

В связи с этим Вебер подробно останавливается на анализе понятия «аттитюд». Для него, любившего тер­минологическую точность, установка могла характери­зовать психологическое состояние, например, раздра­женность рабочего, столкнувшегося с враждебным поведением предпринимателя, либо недовольство си­стемой оплаты, т. е. никак не указывала на объективные исторические действия. Стало быть, речь шла о поведе­нии простых людей, а не о деятельности исторических лиц, с которыми он имел дело в своих историко- социологических опусах. Вышедшая в 1934 г. в переводе Т. Парсонса «Протестантская этика» Вебера содержала 40 упоминаний одного и того же термина — «аттитюд», хотя известно, что Вебер в каждом случае пользовался разными словами — anschanung, Gesaumtstimmung, 258 Gesinnung и т. д. Понятие психологической установки, и

с этим мы должны согласиться, не лежит в ряду привыч­ных веберовских понятий типа «капитализм», «социаль­ное действие», «классы» и т. п. Оно из иного тематиче­ского арсенала, из того, который напрямую связан с индустриальной психологией и социологией. Касаясь изучения установки, М. Вебер, может быть, впервые вы­шел за привычные рамки теоретического поиска, углу­бившись в совершенно конкретные и практически ори­ентированные вопросы применения результатов социологического исследования.

Таким образом, на протяжении 20 лет Вебер си­стематически участвовал в проведении эмпирических исследований. Ясно, что случайным такое увлечение назвать нельзя. Вебер сознательно поставил целью со­вершенствовать технику и методику количественного измерения, эмпирическое искусство. Со временем росла его методологическая компетентность и квали­фикация.

Как мало мы знаем об этих страницах жизни М. Ве­бера, свидетельствует такой факт. Обучаясь в Гейдель- берге, где о Вебере было известно многое или почти все, Т. Парсонс ничего не слышал об эмпирических опытах немецкого социолога. Видимо, о них ничего не знала и тамошняя профессура. В результате у Т. Пар- сонса сформировалось одностороннее представление о Вебере лишь как о теоретике и историке. Да и сам Ве­бер практически не упоминал, даже в своих главных произведениях, об этой стороне своей научной дея­тельности. Восстанавливать сведения об «эмпириче­ской части» творческой биографии Вебера приходи­лось чуть ли не по архивным данным. Не удивительно категорическое утверждение Б. Селигмена о том, что Вебера никогда не интересовали непосредственные практические выводы: он легко мог увлечься идеей, весьма далекой от насущных проблем^[92]. Хотя согласить­ся с ним нельзя.

Думается, что эмпирические исследования на семей­ной фабрике проводились Вебером неспроста, вряд ли он руководствовался праздным любопытством или желани­ем проверить абстрактные предположения. К началу сво­их первых опытов, т. е. в конце 80-х гг., Вебер практиче­ски не сталкивался с промышленным миром. Закончив в том же Гейдельбергском университете отделение юрис­пруденции, активно занимаясь политической экономией и экономической историей, Вебер наработал такой багаж теоретических знаний, который нуждался в эмпириче­ской проверке. Занятия аграрной историей Рима этой возможности ему не предоставляли.

Вебер почувствовал острую потребность в выходе на практику, в эмпирическом изучении современных аграр­ных отношений с целью проверки некоторых историче­ских гипотез. И такая возможность ему вскоре предоста­вилась. В 1890—1891 гг. Общество социальной политики (к этому времени имевшее за плечами двадцатилетнюю опросную практику) организовало конкретное исследо­вание аграрных отношений в Германии. Вебер составил для него программу и анкету. Результатом его участия явилась работа «Положение сельскохозяйственных ра­бочих в Германии восточнее Эльбы» (1892).

Интерес к сельской проблематике начинающего социолога был вполне закономерным, он послужил ло­гическим продолжением его увлечений аграрными от­ношениями Древнего Рима (которым посвящена док­торская диссертация)^[93]. Подобные отношения явились удобным поводом для обстоятельного анализа социаль­ной структуры тех обществ, где преобладало крестьян­ское население. Отсталая Германия относилась к их числу. (К их числу относилась и тогдашняя Россия, рас- смотрейию которой Вебер посвятил в 1905 г. две огром­ные статьи. Здесь, как и позже в работе «Экономика и общество», его интересовало влияние духа правосла­вия на формирование социальной и политической структуры, на развитие специфического типа трудовой этики. Видимо, Германия и Россия, в населении кото­рых преобладало крестьянство, служили для Вебера представительными эмпирическими референтами для описания некоторых исторических процессов, что на­зывается в чистом, идеально-типическом виде. Неспро­ста для Маркса «идеальным типом» капитализма вы­ступала передовая Англия.)

Обобщение эмпирических данных и сравнительно- исторический анализ древнеримского и прусского аграр­ного капитализма натолкнули Вебера на вывод о сходстве политической судьбы двух обществ, о сходстве уклада жизни римской земельной аристократии и прусского юнкерства. Так, эмпирические исследования в области аграрного труда стали неотъемлемой частью его истори­ческой социологии труда. Вряд ли мы найдем еще столь яркие примеры органической увязки трансисторическо­го (макросоциального) и эмпирического (микросоциаль­ного) подходов в зарубежной социологии в целом.

Наиболее подробно программа эмпирического ис­следования была проработана М. Вебером на примере изучения промышленного труда. Главная работа Вебера по методологии индустриальной социологии называется «Методологическое введение к проекту Общества соци­альной политики об Отборе и адаптации рабочего класса крупной индустрии», которая первоначально была подго­товлена «на правах рукописи» в 1908 г., а затем опублико­вана Марианной Вебер в 1924 г. в собрании сочинений М. Вебера и больше ни разу не переиздавалась^[94]. Здесь же помещена и вторая работа по данной проблематике «Zur Psychophysik der industriellen Arbeit»^[95].

«Методологическое введение» Вебера, считающе­еся сейчас классикой индустриальной социологии, представляет, по существу, краткий учебник по орга­низации и проведению эмпирического исследования, разработанный на примере одной конкретной темы: отбор и адаптация промышленных рабочих. Обычно программа социологического исследования начинает­ся с постановки проблемы, выдвижения цели и задач, развертывания теоретической модели предмета изуче­ния. Иначе говоря, тщательного выяснения того, что же мы хотим в конечном счете получить в анкете и как за­тем интерпретировать эмпирические данные логиче­ски непротиворечивым и осмысленным образом. В ан­кете, полагает Вебер, надо выяснить то, какое влияние оказывает крупная промышленность на личность и профессиональную карьеру работника, какие физиче­ские и психические качества он в нем формирует и как они, в свою очередь, проявляются в образе жизни и стиле поведения. С другой стороны, необходимо уста­новить и то, каким способом существующие в данном регионе трудовые традиции и условия жизни рабочих стимулируют или препятствуют развитию отраслей промышленности.

Сформулированная таким образом исследователь­ская установка или цель подразделяется на несколько задач. Вебер предполагает изучить структуру рынков сбыта, организационную систему производства, время активного оборота капитала и т. п. Вторая группа задач ориентирована на исследование профессиональной судьбы различных групп занятого населения, региональ­ную специфику, квалификационную структуру рабочей силы, институциональные образцы социальных отно­шений рабочих, доминирующие черты психологическо­го характера. Конечный выход — картина психологиче­ских, интеллектуальных и социальных особенностей «типичного работника» (или типа работника), характер­ного для современного индустриального ядра рабочего класса как составного элемента западной цивилизации, его отличий от восточного типа рабочего.

Во второй части «Методологического введения» Вебер сосредотачивается на конкретно-психологи­ческих переменных: утомлении, монотонности, диапа­зоне и колебании внимания во время трудового про­цесса, тренировке и обучении рабочего, его трудовых нагрузках. Подобная тематизация индустриальной со­циологии, выявление ее предметной области в начале XX в. не потеряли своей актуальности и сегодня, осо­бенно в связи с дискуссиями о «гуманизации труда» 70-х гг. Современные разговоры социологов о многоу­ровневом подходе к изучению индустриального труда, считает Г. Шмидт, находят свои истоки и в явном виде сформулированы фактически еще у Вебера как соеди­нение макро- и микросоциальных измерений, единство экономических и психологических переменных^[96].

В третьей части Вебер рассматривает исследователь­ский инструментарий, технические сложности методики и дает множество ценных советов, которые могут заинте­ресовать социологов-прикладников на предприятии. В частности, он говорит о такой методологической проб­леме, не утратившей своего значения и через 80 лет, как принцип классификации рабочих мест. Социология про­фессий и изучение видов занятости покоятся на типоло­гии рабочей силы в зависимости от трудовых позиций и выполняемых функций. На первый взгляд, проблема ре­шается просто, если иметь объективную карту содержа­ния труда на предприятии, распределение низко-, сред­не- и высококвалифицированной рабочей силы, наконец, уровень психологического утомления на данном рабочем месте и его материальное оснащение. Однако проблема заключается в правильном сопряжении всех параметров, факторов и переменных, входящих в классификацию ра­бочих мест.

Сегодня содержание труда социологи описывают не­сколькими десятками (от 50 до 80) показателей: уровень физических и нервных нагрузок, степень технологиче­ской привязанности работника к оборудованию, частота межличностных контактов, степень свободы передвиже­ния, общее и профессиональное образование и т. п. Од­нако проблема их непротиворечивого соединения в одно целое до сих пор не решена. Чаще всего группирование произвольно осуществляет сам исследователь на основе обобщения оценок экспертов, рассматривающих каждое рабочее место по семи- или девятибалльной шкале. Не ре­шена она и Вебером. Но его заслуга в постановке пробле­мы. Но не только в ней. Вебер увязал конкретные факторы содержания труда с социополитическими и экономиче­скими реалиями, например степенью бюрократизации производственного аппарата, выйдя в заключительной части «Методологического введения» на теорию бюро­кратии в условиях социализма и капитализма. Бюрокра­тический аппарат, свойственный прежде всего крупной индустрии, культивирует дух включенности работника в производство, подчиненность корпоративной солидар­ности и ориентации на прибыль.

Акцент на эмпирической деятельности, прекрас­ным полигоном для которой служила промышленность и сельское хозяйство (хотя известно, что в списке пред­полагаемых или проведенных эмпирических исследо­ваний, составленных Вебером, значился не только индустриально-аграрный труд, но также изучение га­зетного дела, общественно-политических сообществ, «высших профессий», недвижимого имущества, бир­жевого дела), не был случайностью в биографии немец­кого мыслителя. Вебер не просто подчеркивал эмпири­ческий статус социологии, участвовал в полевых опросах лично и побуждал к этому других. Через эмпи­рические исследования Вебер, как можно предполо­жить, стремился вывести социологию на путь строгой доказательной науки. Напротив, теоретические догад­ки, фактологические иллюстрации, несистематизиро­ванная статистика, лишенная концептуальных основа­ний, как и социальное реформаторство и филантропия, исповедуемые Обществом, оставляли социологию в рамках гадательной дисциплины с явным привкусом политической ангажированности.

Решая ключевые вопросы социологии, Вебер не ставил задачей собрать огромное море эмпирических фактов (которые его предшественники представляли в качестве исходной основы научного поиска), а затем на их основе делать теоретические умозаключения. Вебер начинал скорее с проработки методологической пози­ции и затем уже на базе четко сформулированных по­знавательных принципов возводил сложное теоретиче­ское здание науки и подкреплял его неопровержимыми эмпирическими фактами.

Социология Вебера удивительным образом соеди­няет в себе черты качественной и количественной со­циологии. С одной стороны, он выступал за познание человеческих мотивов и смысла поступков, за своеоб­разное вглядывание или разглядывание ценностного мира, в котором приходится жить индивиду, с другой — он настаивал на том, что основанием социологии вы­ступает эмпирический материал, который следует изу­чать при помощи метода математической статистики.

Мотив у Вебера — это комплекс субъективных значений, которые представляются действующему лицу или наблюдателю адекватной основой поведения¹. Если мы интерпретируем ту или иную цепочку дей­ствий, сообразуясь лишь с нашим здравым смыслом, нашими стереотипами мышления, то подобную интер­претацию надо считать «субъективно приемлемой» (до­статочной) либо «корректной». Но если интерпретация основывается на индуктивных обобщениях, т. е. носит интерсубъективный характер, то ее можно считать «казуально адекватной». Она показывает вероятность того, что данное событие реально произойдет при тех же самых условиях и тем же порядком. Здесь примени­мы статистические методы, измеряющие степень кор­реляции событий, или устойчивости связи повторяю­щихся явлений.

Оба способа интерпретации событий имеют свои пределы. Так, суждение о смысле социальных действий на основе общепринятых или обыденных норм влечет за собой включение в научный анализ типичных ошибок, свойственных здравому смыслу. Они отразят пристра­стие или субъективные предпочтения одних норм дру­гим. «Субъективная адекватность» действительна лишь в рамках «закрытого» поведения. «Открытое» поведе­ние, когда смысл поступков проявляется во внешних ре­зультатах, видимых глазу реакциях, поддается скорее статистическому анализу, количественным методам.

Оба метода — назовем их «качественными», направ­ленными на постижение скрытых мотивов, и «количе­ственными», призванными измерять степень корреляции повторяющихся действий, — должны дополнять друг друга в любом социологическом исследовании. Такое синтетическое исследование Вебер называет «коррект­ной казуальной интерпретацией»^и, оно соединяет в себе преимущества «коррективного», т. е. субъективного по­стижения значения (или мотивов) социального действия, и «казуального», т. е. статистически-вероятностного из­мерения связи составных частей того же социального действия. Иными словами, взгляд «изнутри» и взгляд «снаружи».

Вместе с тем синтез элиминирует недостатки каж­дого метода, применяемого по отдельности. Если, на­пример, нам не удалось адекватно постичь субъектив­ное значение (мотивы) поступков, то ценность статистического метода, как бы технически хорошо он не применялся, падает. Статистическая мера связи, ве­роятность событий сама по себе является «голым», т. е. бездоказательным фактом. Она приобретает доказа­тельную силу, если под нее подведен фундамент «субъ­ективной адекватности». Иначе говоря, если ученый выявил количественную связь явлений, протекающих в рамках одного социального действия, то в добавление к ней он должен доказать, что такая связь не случайна, а обусловлена внутренним смыслом событий, логикой поведения действующего лица.

Таким образом, оба метода интерпретации соци­альных действий являются дополнительными. Только в совокупности они дают полную картину реальности. Подобную методологию можно встретить, например, в квантовой механике. Здесь интерпретации элементар­ной частицы как волны и корпускулы, несмотря на их противоположность, являются взаимодополнительны­ми. Применение их порознь дает искаженную картину действительности.

В своих комментариях к веберовской работе Т. Парсонс отмечает именно такую особенность мето­дологии немецкого социолога: результаты наблюдения на уровне субъективного значения (мотивов) должны дополняться результатами объективного, т. е. статисти­ческого измерения. Правда, последнее возможно, как правило, в случае «открытого» поведения, которое фиксируется наблюдателем через ссылку на «состоя­ние сознания», а не внешне демонстрируемые акты, реакции, результаты¹.

Соединение двух методов дает не просто всесто­роннюю картину, но и адекватную в точном смысле слова, ибо они еще и контролируют друг друга. Однако соединение не следует понимать как наложение мето­дов или замещение одного другим. В таком случае мно­гомерность изображения переходит в одномерность. Ведь каждый из них сам по себе только частично адек­ватен реальности. Субъективное «подразумевание» значения или мотивов действия дает такую же прибли­зительную картину, как и объективное измерение при помощи статистических средних величин.

Недостаток статистики в том, что она приводит все события к единому знаменателю, вносит в них едино­образие, похожесть. Социальные действия, процессы и явления в полном смысле слова становятся «приведен­ными». В то же время каждое индивидуальное действие по-своему уникально, неповторимо. И все же именно статистика служит источником социологических обоб­щений. Правда, такие обобщения приобретают статус социологических типов действия только в соединении с субъективно «подразумеваемым» значением.

Сложность методологии «социологического типа эмпирического процесса» Вебера раскрывается на та­ком примере. Всем известны, говорит он, коэффициен­ты смертности, степень усталости, уровень производи­тельности оборудования или количество осадков. Подобные показатели можно выразить довольно точ­но, но они являются статистическими в узком смысле. К социологической же статистике мы должны отнести иные показатели, а именно: уровень преступности, рас­пределение профессий, статистику цен или средние урожаи с акра земли. Разумеется, примеры социологи­ческих показателей можно продолжить, но суть не в этом. Главное для Вебера — выяснить их отличие от не­социологической статистики. Социологическими Ве­бер называет те показатели, которые касаются соци­альных действий людей, их рациональных поступков, неважно индивидуальных или групповых. Если то или иное явление не может быть «понято», т. е. не имеет внутреннего значения, оно не относится к социологии. Социология учитывает их лишь в роли побочных фак­торов поведения — условий, стимулов, благоприятных или неблагоприятных обстоятельств.