Проблемы и перспективы включения институционального анализа в экономическую историю

Какое значение для написания (и тем самым для чтения) экономической истории и истории в целом имело бы не­двусмысленное включение в нее институционального анализа? На­писание истории — это составление связного изложения того, как изменялись во времени некие аспекты человеческого существова­ния. Подобное изложение существует только в человеческом соз­нании. Мы не воссоздаем прошлое; мы только составляем изложе­ние событий, происходивших в прошлом. Чтобы это изложение было хорошей, настоящей историей, оно должно быть последова­тельным и логичным и не выходить за рамки имеющихся у нас свидетельств и имеющейся теории. Краткий ответ на вопрос, кото­рый мы задали в самом начале главы, состоит в том; что включе­ние институтов в историю позволяет составить гораздо лучшее из­ложение, чем без институтов. "Клиомстрическая" (описательная) экономическая история фактически "вращается" вокруг институ­тов, и если за изложение берутся самые опытные специалисты, то она (история) предстает перед нами как континуум и последова­тельность институциональных изменений, т.е. в эволюционном ви­де. Но поскольку экономическая история опирается на неструкту­рированное множество частей и осколков теории и статистики, она не в состоянии произвести обобщения или анализ, которые выхо­дили бы за рамки конкретного исторического сюжета. Вклад клио-метрического подхода заключается в применении к истории систе­матизированного корпуса теоретических идей — неоклассической теории, — а также в применении высокоразвитых количественных методов для разработки и проверки исторических моделей.

Однако мы уже заплатили высокую цену за некритическое восприятие неоклассической теории. Хотя главным вкладом не­оклассики в экономическую историю явилось систематизирован-ное применение ценовой теории, в центре внимания неоклассиче­ской теории стоит проблема размещения ресурсов в каждый flian-ный момент времени. Это невероятно сковывает историков, для которых главный вопрос — объяснить течение изменений во врс-

168

Част;, Ill

 

 

мени. Более того, аллокацию ресурсов неоклассика рассматривает как процесс, который вроде бы происходит без "трения", т.е. как будто институты не существуют или не имеют значения. Между тем эти два последних обстоятельства — "трение" и значение ин­ститутов — показывают, чем на самом деле должна заниматься экономическая история, а именно: объяснением различных моде­лей роста, стагнации и упадка обществ во временном разрезе и изучением того, как "трение" — следствие взаимоотношений меж­ду людьми — порождает широко расходящиеся линии развития.

Прилагая неоклассическую теорию к экономической истории, специалисты получили возможность сосредоточить внимание на вопросах выбора и ограничений. Иными словами, мы смогли уви­деть, что представляют собой ограничения, которые определяют содержание и ограничивают выбор, имеющийся в распоряжении человека. Ограничения, однако, рассматривались не как порожде­ния организации человеческих взаимоотношений, а только как ре­зультат воздействия технологий и дохода. Причем даже технология (по крайней мере в рамках неоклассической теории) всегда рас­сматривалась как экзогенный фактор и поэтому ее никогда не уда­валось реально "встроить" в теорию. Несмотря на то, что по исто­рии технологии и связи технологии с экономическим процессом написано много прекрасной литературы, этот вопрос по существу остался за рамками какого-либо формального корпуса теории. Ис-ключение составляют труды Карла Маркса, который попытался со­единить технологаческие изменения с институциональными изме­нениями. Разработка Марксом вопроса о связи производительных сил (под которыми он обычно понимал состояние технологии) с производственными отношениями (под которыми он понимал раз­личные аспекты человеческой организации и особенно права соб­ственности) представляла собой пионерные усилия, направленные на соединение пределов и ограничений технологии с пределами и ограничениями человеческой организации'.

Но теория Маркса завершалась утопией (хотя злые силы без ус­тали снабжают марксистских авторов нужным количеством негодяев), тогда как наш институциональный анализ не гарантирует "хэппи энд". Представители клиометрической экономической истории тоже поднимают технологию на пьедестал. В самом деле, история промыш­ленной революции как великого водораздела в истории человечества вращается вокруг скачкообразных технологических изменений, кото­рые происходили в XVIII веке. Это придает технологии положение со­здателя человеческого благосостояния и позволяет рассматривать уто­пию как простую историю роста производственных мощностей.

¹ См. реферат моего выступления If It Worth Making Sense of Marx? (1&86) на семиваре по книге Иона Элстера Making Sense of Marx, а татке статью Роаен-берга Karl Marx and the Economic Role of Science (1974).

Глава 14

169

 

 

Ошибочность марксистской теории состоит в том, что для до­стижения тех результатов, которые она предусматривает, потребо­валось бы внести фундаментальные изменения в человеческое по­ведение. Но даже после 70 лет социализма мы не располагаем сви­детельствами о том, что такие изменения действительно имеют ме­сто². Но ошибочен и традиционный взгляд историков на промыш­ленную революцию и технологические изменения как на ключ, от­крывающий ворота утопии, потому что большая часть мира не смогла реализовать потенциальные блага от развития технологии. Более того, современная технология может усугублять многие кон­фликты между людьми. Во всяком случае бесспорно, что она сде­лала конфликты более смертоносными.

Есть другой и, я думаю, более благоприятный сюжет. Это бес­конечная борьба людей, направленная на решение проблем челове­ческого сотрудничества с тем, чтобы они, люди, могли воспользо­ваться достижениями не только технологии, но и других направле­ний человеческой деятельности, которые составляют цивилизацию.

II

Упор на изучение технологии оказался очень по­лезным вкладом в изучение экономической истории. Множество исследований, написанных после Второй мировой войны Саимо-ном Кузнецом, Робертом Солоу, Эдвардом Деннисоном, Мозесом Абрамовицем и Джоном Кендриком, были посвящены изучению источников экономического роста в понятиях анализа изменений продуктивности. Хотя четыре десятилетия этих исследований все еще не раскрыли всех тайн, связанных с источниками изменений продуктивности, они расширили наши знания о фундаментальных факторах экономического роста. Сосредоточившись на изучении роста продуктивности, экономисты, безусловно, двигаются в пра­вильном направлении, ведущем к пониманию этих фундаменталь­ных факторов. Технология задает верхний предел достижимого экономического роста. Если говорить проще, оставаясь в контексте этой книги, то в мире нулевых трансакционных издержек увеличе­ние объема знаний и их применения (как вещественного, так и ма­териального капитала) является ключом к потенциальному благо-

² Однако следует отметить, что идеология играет большую роль в институ­циональной модели, представленной в нашей книге, и она действительно изме­няет поведение людей. Но самым поразительным наблюдением по поводу идео­логии в социалистических и утопических обществах является следующее. Как бы сильна идеология ни была вначале как средство решения "проблемы безби­летника", формирования революционных кадров и иных способов поощрения людей к тому, чтобы изменить свое поведение, она склонив с течением времени терять силу, когда соприкасается с поведенческими источниками индивидуальной максимизации дохода, о чем свидетельствуют недавние события в Восточной Европе.

по

Часть Л}

 

 

получше) членов общества. Но что упущено из анализа, так это от­вет на вопрос, почему же потенциал реализуется не полиостью и по­чему образовалась такая огромная пропасть между богатыми и бедны­ми странами, если технолотя в своей основной массе доступна всем. Пропасть, которая существует в реальном мире, имеет параллель в ви­де пропасти в теориях и моделях, разрабатываемых экономистами.

Неоклассическая теория непосредственно не имеет дела с во­просами собственно роста. Однако, исходя из базисных постулатов этой теории, есть основания предположить, что неоклассика не рассматривает проблему роста как реальную проблему. Если вы­пуск продукции определен объемом капитала, вещественного и че­ловеческого, и в неоклассическом мире мы можем увеличить объ­ем капитала путем осуществления инвестиций в зависимости от рентабельности капиталовложений, то не существует никакого фи­ксированного фактора роста. Редкость ресурсов можно преодолеть за счет инвестиций в новые технологии, а любую другую редкость — за счет инвестиций в новые знания, чтобы преодолеть потенциаль­ный фиксированный фактор. Но, конечно, это неоклассическое рассуждение, как уже отмечалось, обходит молчанием самые инте­ресные вопросы. Если называть вещи своими именами, то послед­ние неоклассические модели роста, построенные на росте отдачи (Роумер, 1986) и накоплении вещественного и человеческого капитала (Лукас, 1988), в решающей мере зависят от существования молча­ливо подразумеваемой структуры стимулов, которая приводит мо­дель в движение. К этому же выводу в неявном виде приводит ис­следование Баумола (1986), который пытается выявить конверген­цию только среди шестнадцати развитых стран (которые имеют примерно одинаковую структуру стимулов), но отнюдь не среди государств с централизованно планируемой экономикой или среди слаборазвитых стран (имеющих явно иную структуру стимулов). Для меня представляется пустым занятием искать объяснения раз­личиям в историческом опыте разных стран или нынешним разли­чиям в функционировании передовых, централизованно планируемых и слаборазвитых стран, не привлекая основанную на институтах систе­му стимулов в качестве существенного элемента этих исследованийГ"

На другом конце шкалы теоретических концепций лежат мар- •истские модели или аналитические системы, черпающие влохно-

Глава 14

171

 

 

ми данных решений, — в той степени эти модели близки к тому, о чем мы пишем в этой книге. А поскольку большая часть экономи­ческой истории человечества — это история людей, которые имеют разные силы и возможности и стремятся максимизировать свое благосостояние, то было бы удивительно, если бы эта максимизи­рующая деятельность зачастую не велась бы за счет других. Имен­но поэтому центральная тема этой книги — это проблема достиже­ния кооперативных решений проблем. В истории чаше встречались такие структуры обмена, которые отражали неравный доступ лю­дей к ресурсам, капиталу и информации и потому давали весьма неодинаковый результат для участников обмена. Однако убедитель­ность теорий эксплуатации пропорциональна их способности дока­зать, что институциональные рамки действительно порождают сис­тематически неравные результаты, предусмотренные теорией.

Как неоклассическая модель, так и модель эксплуатации при­водятся в движение игроками, стремящимися к максимизации, и, следовательно, формируются институциональной системой стиму­лов. Различие между этими моделями состоит в том, что в первом случае имплицитная институциональная структура порождает эф­фективные конкурентные рынки и экономику, развивающуюся под действием роста эффективности или накопления капитала. Во вто­ром случае рост империалистической экономики или экономики "центра" объясняется как результат действия институциональной структуры, которая эксплуатирует зависимые или периферийные страны. Поскольку экономическое развитие и в прошлом, и в на­стоящее время содержит примеры и растущих экономик, и стагни-рующих или кризисных экономик, было бы важно разобраться, ка­кие именно институциональные характеристики определяет тот или иной характер функционирования экономики. Какие причины создают эффективные рынки? Если бедные страны бедны потому, что они являются жертвами институциональной ствуктуры^меща-ющей росту, то вопрос состоит в том, навжэана^ли.эта.институцнр-нальная структура извне или же детерминирована внутренними факторами, или же является следствием сочетания и того, и друго­го? Системное изучение институтов должно дать ответ на эти воп­росы. В частности, необходимо изучить эмпирические данные о трансакционных и трансформационных издержках в таких эконо­миках и затем проследить институциональные корни этих издер­жек. В главе 8 я очень кратко осветил трансакционные издержки и лежащие в их основе институты на примере жилищного рынка в США. В той главе также упоминалось о высоких трансакционных и трансформационных издержках в странах "третьего мира"; одна­ко экзотические примеры, такие, как время, затрачиваемое на то, чтобы достать запчасти или разрешение на установку телефона, — это не более чем яркая иллюстрация. По-прежнему стоит задача

172

Часть HI

 

 

проведения систематических эмпирических исследовании, которые позволили бы установить те издержки и лежащие в их основе ин­ституты, которые делают экономики непродуктивными. После это­го мы сможем установить источники возникновения этих институтов.

III

В этой заключительной главе мне хотелось бы продемонстрировать читателям, что мы нашли ответы на вопросы, поднятые в этой и предыдущей главах. На самом деле это не так, но я надеюсь, что представленные в этой книге аналитические принципы все-таки дают ответ на некоторые вопросы и помогают найти ответ на другие, еще не решенные вопросы. Давайте посмот­рим, в какой точке пути мы находимся.

Фундаментальными детерминантами экономического поведе­ния являются стимулы. Они в неявном виде содержатся в теориях, которые мы использовали и от которых мы ожидаем определенных результатов. Выдвинув вопрос о стимулах в центр исследования, мы тем самым сосредотачиваем наше внимание на той проблеме, которая является ключом к пониманию функционирования эконо­мики. Главное утверждение, выдвинутое нами в предыдущих гла­вах, заключается в том, что стимулы претерпели огромные измене­ния в прошлом и по-прежнему меняются. Включить институцио­нальный анализ в экономическую теорию и экономическую исто­рию — значит переместить акцент в наших исследованиях, а не пренебрегать уже созданными теоретическими инструментами. Пе­ремещение акцента влечет за собой изменение понятия рациональ­ности и выводов из него, включение в наш анализ идей и идеоло­гий, подчеркнутое внимание к изучению влияния трансакпионных издержек на функционирование политических и экономических рынков и признание действия эффекта зависимости от траектории предшествующего развития на экономическое развитие разных стран. В то же время основные инструменты неоклассической тео­рии цен и сложные методы количественного анализа, разработан­ные целым поколением специалистов по экономической истории, по-прежнему остаются в нашем арсенале. Как этот подход изменя­ет наше восприятие экономической истории и ее изложение? По­кажем это на примере из экономической истории США.

Институциональный анализ привносит в теоретические осно­вы изучения экономической истории идею о критическом значе­нии английского институционального и идейного наследия для со­здания колониальной экономики и сравнительно эффективных рынков того времени. Организации, возникшие для того, чтобы использовать открывшиеся возможности (плантации, торговые фирмы, морские компании, семейные фермы), породили бурно

!73

Глава 14

развивающуюся колониальную экономику. Английское наследие было не только экономическим, но также политическим и интел­лектуальным — речь идет о городских собраниях, самоуправлении и колониальных ассамблеях. Интеллектуальные традиции, восходящие к Гоббсу и Локку, сыграли важную роль в том, чтобы соединить собы­тия 1763-1789 годов с процессом развития политических и экономиче­ских организаций, которые руководствовались своим субъективным восприятием этих событий и которые сформировали институциональ­ную структуру государства, только что получившею независимость. Хотя мы всегда понимали значение политических и интеллектуальных течений, институциональный подход способен переместить анализ с конкретных вопросов на всю совокупность исторических событий и таким образом позволяет првдпи к гораздо битее глубокому понима­нию этого критически важного периода в истории США.

В XIX веке экономика США представляла собой благоприят­ную среду для экономического роста. В чем конкретно состояли эти благоприятные условия — этот вопрос, конечно, долгое время занимал внимание специалистов, изучающих влияние Конституции США, развитие законов, роль "фронтира"', отношение к экономи­ческим вопросам со стороны местных уроженцев и иммигрантов и многие другие аспекты общества того времени, которые влияли на структуру побудительных стимулов. На деле именно адаптивные свойства институциональной матрицы (как формальные правила, так и неформальные ограничения, заложенные в отношения и цен­ности) создали ту экономическую и политическую среду, которая вознаграждала продуктивную деятельность организаций и развитие ими знаний и навыков. Что именно было существенно для этой матрицы, что было сознательно создано для поощрения роста про­дуктивности и гибких реакций, а что было случайным побочным результатом деятельности, направленной на достижение других це-тей, — все это образует программу исследований для более глубо­кого понимания экономического роста.

Мы уделили много внимания вопросу об издержках, связан­ных с этим ростом. Часть этих издержек — это цена, которую при­ходится платить за способность системы к адаптации. Система вы­брасывала проигравших, а их было немало — разорившиеся ферме­ры на "фронтире", морские компании, которые потерпели бан­кротство после того, как США утратили преимущества в морских перевозках, рабочие, которые страдали от безработицы и снижения заработной платы из-за конкуренции иммигрантов в 50-х годах XIX века. Однако часть издержек была проявлением институтов, подвергавших эксплуатации отдельных индивидов и группы людей —