Интенция философии бытия-события понять и описать мир в единстве его многообразия и в отношении к действующему в мире человеку - это постоянная интенция русской мысли видеть мир в горизонте человеческой жизни. "Что делать?" и "В чем смысл жизни?" - вечные вопросы русской интеллигенции. Н.А. Бердяев писал: "Русская философия, развивавшаяся вне академических рамок, всегда была по своим темам и по своему подходу экзистенциальной"[184]. Если западная философия, начиная от Декарта, сосредоточила свое внимание на анализе cogito, чистого абсолютного мышления, которое, как абстрактное, должно дать абсолютную истину, то русская философская мысль вначале в художественной и публицистической форме, а потом и в форме систематической философии сосредоточивает свое внимание на перипетиях жизни человека, который ищет абсолютный смысл своей жизни.
Три особенности философии бытия-события Бахтина реализуют специфический характер русской философской мысли.
Бахтин противопоставляет философию бытия-события, которая видит мир в целостности и в его отношении к человеку, теоретическому знанию, абстрагирующему бытие от человека. Это противопоставление художественно наглядно и личностно убедительно выразил Иван Карамазов, разделяя "евклидов ум", который видит мир убого рационально, и личное переживание мира в его конкретности ad hominem. "В конечном итоге я мира Божьего не принимаю, и хоть знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе", - парадоксально заключает герой, так как он "умственный" человек и не имеет рациональных средств объяснения этого мира. Над выработкой этих средств и работала русская философская мысль.
Вл. Соловьев в "Философских началах цельного знания" (1877 г.) вводит для обозначения такого понимания мира специальный термин "цельное знание". Цельное знание противопоставляется "школьной" философии, которая, занимаясь только познавательными способностями человека, не может дать истинного знания о мире[185]. Предметом цельного знания, по мысли Вл. Соловьева, является мир в его отношении не только к теоретическим, но и к нравственным и эстетическим способностям человека. "Цельное знание по определению своему не может иметь исключительно теоретического характера: оно должно отвечать всем потребностям духа, должно удовлетворять в своей сфере всем высшим стремлениям человека"[186]. Философия цельного знания - это учение об истинно-сущем "как в нем самом, так и в его отношении к эмпирической действительности субъективного и объективного мира, которых оно есть абсолютное первоначало"[187].
Конечно, онтология Бахтина и онтология Соловьева существенно различаются с точки зрения содержания (Бахтин не конструирует религиозной философии, но они сходны методологически, конструктивно). И здесь, и там важна "двучленность" мира: бытие и событие у Бахтина, сущее и бытие у Соловьева. И здесь, и там важно единство мира, его конкретность и индивидуальность. И здесь, и там важно "Я", только для Бахтина это конкретно поступающее Я, а у Соловьева оно трансформируется в абсолютно сущее[188], а затем в Богочеловека и нравственного субъекта.
Характерно и то, что для обоих философов способом открывания бытия (или сущего) выступает феноменология. О феноменологии Бахтина уже шла речь: через проявление бытия в сфере поступка философия доходит до его понимания. Во время Вл. Соловьева феноменологический метод Гуссерля еще не был разработан, но феноменология духа уже была известна со времен Гегеля. "Сверхсущее абсолютное, - пишет Соловьев, - осуществляется или проявляется в своем другом, или идее, которая таким образом есть осуществление или проявленное (открытое) сверхсущее, самый же акт проявления, или откровения, есть Логос"[189]. Затем в работе "Оправдание Добра" философ эту мысль разовьет дальше, говоря о явлениях бытия. "Каждое проявление нового типа бытия есть в известном смысле новое творение", - скажет Вл. Соловьев[190]. Для него единство мира - это единство явления (откровения) абсолютно сущего, которое открывается в каждом бытии, но с особой силой - в феноменах откровения: в Богочеловеке и Богочеловечестве. Феноменология Соловьева может быть названа феноменологией креативности: его интересует в каких условиях и формах творится действительность нравственной личности, действительность индивидуальности сознания и культурных явлений. Обоих мыслителей, в конце концов, интересуют способы конституции определенных феноменов.
Итак, внимание к целостности мира и жизни человека характерно для всей русской философии и для философии М. Бахтина. Хорошо выразил в 1925 г. эту особенность русской философии С.Л. Франк: "Мысля о жизни и ее чаемом смысле, мы неизбежно должны сознавать жизнь как единое целое. Вся мировая жизнь в целом и наша собственная краткая жизнь - не как случайный отрывок, а как нечто, несмотря на свою краткость и отрывочность, слитое в единство со всей мировой жизнью, - и это двуединство моего "Я" и мира должно сознаваться как вневременное и всеобъемлющее целое, и об этом целом мы спрашиваем: имеет ли оно "смысл" и "в чем его смысл"?"[191]
Другая отличительная черта русской философской мысли - ее ангажированность в жизнь. Русская философия никогда не была академической философией не только по месту проявления. Она выступала в форме художественной литературы, в форме художественной критики, в политической публицистике, наконец, когда обретала свою собственную форму, то становилась либо философией политических течений, либо религиозной философией. Каждая философская проблема должна была быть разрешена не сама по себе, а для того, чтобы открыть человеку путь к всеобщему счастью. Ангажированность русской философии в жизненные проблемы человека выразилась в том, что на первый план ее интересов выходит нравственная проблематика, а категории нравственной философии приобретают общефилософский характер. У Бахтина это выразилось в том, что его первая философия постепенно превращается в нравственную: "Философия жизни может быть только нравственной философией. Можно осознать жизнь только как событие, а не как бытие-данность. Отпавшая от ответственности жизнь не может иметь философии: она принципиально случайна и неукоренима" [124]. Это находит выражение и в том, что основными категориями бытия-события становятся категории долженствования и ответственности. И это, несомненно, не могло возникнуть без влияния русской философии, центральное сочинение которой носило заглавие "Оправдание Добра", где идея долженствования, не формально-рационального, как у Канта, а экзистенциального, пронизывает все сочинение Вл. Соловьева.
Долженствование, как показывает Вл. Соловьев, вырастает из присутствия человека в мире: оно возникает на основе конкретных бытийных данных трех условий жизни человека: его отношения к низшему, равному, высшему. Разум, пишет Соловьев, выводит из этих жизненных данных их внутреннее этическое содержание и утверждает его как должное, и оно становится самостоятельным принципом нравственной деятельности[192]. Долженствование, как принцип (или закон) нравственного деяния, вырастает, по Соловьеву, из сущности человеческого бытия и его стремления к сохранению целостности человеческого существа[193].
Подобных перекличек мыслей Бахтина и Соловьева можно бы привести много, несмотря на различие их философских систем.
Скажем еще об одной теме философии бытия-события, которая свои корни имеет в русской философской почве. Это учение о правде и истине. Пафос правды, правдивой, праведной жизни - это пафос всего русского сознания, как оно выразилось в культуре XIX - начала ХХ вв. Так или иначе, идея правды жизни, истинной правды обсуждается всеми русскими мыслителями. Подробно вопрос о нравственной правде и ее отношении к научной истине обсуждает Вл. Соловьев в книге "Оправдание Добра". Основу нравственной правды он видит не в том, соответствуют ли слова и мысли действительности или нет[194]. "Правдивость прежде всего требует брать всякое дело, как оно есть, в его действительной целости и собственном внутреннем смысле"[195]. "Истинная правдивость (NB - В.К.) требует, чтобы наши слова соответствовали внутренней правде или смыслу данного положения, к которому наша воля применяет нравственные нормы"[196]. Правда и должное становятся в философии Вл. Соловьева тождественны: нравственный человек реализует, открывает, объявляет действительную правду сущего - это и есть - aletheia, о которой спустя полвека громко будет говорить М. Хайдеггер.
М. Бахтин и марксистская философия. Наконец, следует сказать и о связи философии бытия-события с марксистской философией. Бахтин в своем наброске только один раз упоминает марксистскую философию, в частности, ее философию общества (исторический материализм), в связи с реализацией ею "участного" отношения к миру, в котором поступающее сознание может найти основание для своей ориентации [96]. Вряд ли М. Бахтин в момент писания своего философского трактата был знаком с "Тезисами о Фейербахе" Маркса, но общая идейная атмосфера господства марксизма, установившаяся в стране после Октябрьской революции 1917 г., несомненно, не могла не повлиять на направленность мысли философа. Активизм марксистского мировоззрения мог инспирировать философский поиск в направлении философии поступка, философии деятельности. А это было заключено в самом существе марксистской философии, которая в 20-е гг. еще не была аутентично прочитана. Первый тезис среди 11 тезисов Маркса о Фейербахе содержит в себе идею, близкую бытию-событию. Вспомним, что, противопоставляя старый материализм новой философской концепции, К. Маркс пишет: "Главный недостаток всего предшествующего материализма (включая и фейербаховский) заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно"[197]. Взять предмет в форме практики - это и значит увидеть мир в его неразрывной связи и единстве с человеком и поступком, а не как мир, независимый и абсолютно индифферентный по отношению к человеку. Эта же мысль выражена в третьем тезисе: "Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика"[198]. Знаменитый же 11 тезис содержал в себе мысль об утверждении бытия в деятельности человека. Установка марксистской философии на анализ мира в горизонте практической деятельности человека могла, повторю, повлиять на ориентацию мысли Бахтина, хотя сам ход его мысли не совпадал с интенцией марксистской концепции, так как Бахтина интересует отдельный человек в его индивидуальности и ответственности, а марксистскую концепцию, особенно в интерпретации начала 20-х гг., интересовали "массы", "классы", т.е. безличная объективная историческая деятельность.
В зрелых работах Бахтина влияние марксистской методологии ощущается непосредственно: анализ литературных и культурных феноменов на фоне исторического развития, параллелизм культурных форм и социально-экономических структур и т.д. Но и здесь нужно отметить, что Бахтина всегда больше интересовало то, что в марксистской философии называлось самостоятельностью (относительной) сознания, а не его зависимость от бытия. Событие, которое интересует философа, является фактом бытия, но оно в равной степени и дано, и задано, т.е. утверждено, сотворено активной волей поступающего сознания. Я бы сказал, что в своих зрелых работах М.Бахтин реализовал установку первого тезиса К.Маркса о Фейербахе, развивая ее в плане своей философии бытия-события.
Современная ситуация в нашем философском доме, когда в нем идет генеральная смена интерьера, перестановка и обновление всего философского реквизита, нуждается в притоке новых идей, новых философских конструкций. Обращение к традиции русской философской мысли и новое (часто первое) прочтение старых текстов, которые счастливой волной заполняют страницы наших журналов и книжные полки, становится в этой ситуации просто необходимым. И это связано не только с восполнением пробела, не только с отработкой наших образовательных долгов, это связано и с логикой развития современной философской мысли. Думаю, что вся философия переживает сейчас период смены парадигмы философского мышления: от парадигмы, ориентированной на анализ научного познания, к парадигме, ориентированной на анализ ценностной позиции человека. В этих условиях обновление нашего философского дома под влиянием русской философской традиции оказывается чрезвычайно современным. Думаю, что идеи философии бытия-сознания Михаила Бахтина могут стать и станут идеями, инспирирующими философский поиск.
1989 г.
