Исполнены поэта ощущенья,
Они твои под тысячью личин.
Твои,
Поэт и скоморох!
Ведь это ты, признавший в человеке
Так безразлично Бога и овцу,
И божество терзая в человеке,
В нем также и овцу терзаешь ты,
Терзаешь, радуясь.
Твое блаженство в этом,
Блаженство злой пантеры и орла,
Блаженство скомороха и поэта.
Когда яснеет воздух и луна
Серпом зеленоватым между тучек,
Среди полос пурпурных вдруг мелькнувши,
Прокрадется, завистливо, как враг,
Дневного света враг, --
Она все ближе, ближе подступает,
Подрезывая тайно, постепенно
Ковры из роз, гирляндами висящих,
Пока цветы с головкой побледневшей
Не опрокинутся в ночную тьму.
Так я упал когда-то с высоты,
Где в сновиденьях правды я носился
--
Весь полный ощущений дня и света,
Упал я навзничь в тьму вечерней
тени,
Испепеленный правдою одною
И жаждущий единой этой правды. --
Ты помнишь ли еще, горячая душа,
Как мы тогда томились этой жаждой,
Томились тем, что ты в изгнанье
Вечном
От всякой правды далеко,
Лишь скоморох, поэт, и только.
О науке
Так пел чародей; и все собравшиеся попали, как птицы,
Незаметно в сети его хитрого, тоскливого сладострастия. Только
Совестливый духом не был пойман им: он быстро выхватил арфу из
Рук чародея и воскликнул: "Воздуху! Впустите чистого воздуху!
Впустите Заратустру! Ты делаешь воздух этой пещеры удушливым и
Ядовитым, ты, старый, злой чародей!
Лживый и утонченный, ты соблазняешь к неведомым страстям и
К неведомым пустыням. И горе, если такие, как ты, говорят об
Истине и придают значение ей!
Горе всем свободным умам, которые не остерегаются
таких чародеев! Они должны проститься со свободой своей:
ты учишь возвращению в тюрьмы и манишь назад, в темницы, --
Ты старый, мрачный демон, в жалобе твоей слышится
Манящая свирель, ты похож на тех, кто своей похвалой целомудрию
призывает тайно к разврату!"
Так говорил совестливый; старый же чародей оглядывался
вокруг, наслаждаясь победой своей, и оттого проглотил досаду,
Причиненную ему совестливым. "Помолчи! -- сказал он скромным
голосом. -- Хорошие песни должны хорошо отзываться в сердцах:
После хороших песен надо долго хранить молчание.
Так поступают все эти высшие люди. Но ты, должно быть,
Мало понял из песни моей? В тебе очень мало от духа чародея".
Quot;Ты хвалишь меня, -- возразил совестливый, -- отделяя меня
От себя; ну что ж! Но вы, остальные, что вижу я? Вы все сидите
еще с похотливыми глазами --
О свободные души, куда девалась свобода ваша! Вы кажетесь
мне похожими на тех, кто долго смотрел на развратных женщин,
Нагих и танцующих: ваши души сами начали танцевать!
В вас, о высшие люди, еще много есть из того, что чародей
Называет своим злым духом обмана и чар, -- мы, конечно, должны
Быть различны.
И, поистине, мы достаточно говорили и думали вместе,
Прежде чем Заратустра вернулся в пещеру свою, достаточно, чтобы
Знать, что мы различны.
И мы ищем различного даже здесь, наверху, вы и я.
Ибо я ищу побольше устойчивости, потому и пришел я к
Заратустре. Ибо он самая крепкая башня и воля --
Теперь, когда все колеблется, когда вся земля дрожит.
Но когда я вижу глаза ваши, какие вот сейчас у вас, я скорее
поверил бы, что вы ищете побольше неустойчивости,
Побольше трепета, побольше опасности, побольше
Землетрясения. Вы хотите, так кажется мне, простите
предположение мое, о высшие люди, --
Вы хотите самой трудной, самой опасной жизни, внушающей
мне наибольший страх, жизни диких зверей, хотите лесов,
Пещер, горных стремнин и непроходимых ущелий.
И не те, что выводят вас из опасности, нравятся вам
больше всего, а те, что отвращают вас в сторону от всех дорог,
совратители. Но если такое желание истинно в вас,
Все-таки оно кажется мне невозможным.
Ибо страх -- наследственное, основное чувство человека;
Страхом объясняется все, наследственный грех и наследственная
Добродетель. Из страха выросла и моя добродетель, она
Называется: наука.
