Желание этого смеха пожирает меня: о, как вынесу я еще

жизнь? И как вынес бы я теперь смерть! --

Так говорил Заратустра.

О блаженстве против воли

С такими загадками и с горечью в сердце плыл Заратустра по

Морю. Но на четвертый день странствования, когда он уже был

Далеко от блаженных островов и от своих друзей, он превозмог

Всю свою печаль: победоносно, твердой ногою стоял он снова на

Пути своей судьбы. И так говорил тогда Заратустра к своей

ликующей совести:

Опять я один и хочу им быть, один с ясным небом и

Свободным морем; и снова послеполуденное время вокруг меня.

В послеполуденное время обрел я некогда впервые своих

Друзей, также в послеполуденное время вторично обрел я их: в

Тот час, когда становится более спокойным всякий свет.

Ибо частички счастья, блуждающие еще между небом и землей,

Ищут пристанища себе в светлой душе: теперь от счастья

Стал более спокойным всякий свет.

О послеполуденное время моей жизни! Однажды спустилось

также и мое счастье в долину искать себе пристанища:

Тогда обрело оно эти открытия, гостеприимные души.

О послеполуденное время моей жизни! Чего не отдал бы я,

Чтобы иметь одно: живое насаждение моих мыслей и утренний

Рассвет моей высшей надежды!

Последователей искал некогда созидающий и детей

Своей надежды -- и вот оказалось, что он не может найти

Их иначе, как сам впервые создав их.

Так и я нахожусь среди своего дела, идя к своим детям и

Возвращаясь от них: ради своих детей должен Заратустра

Довершить самою себя.

Ибо от всего сердца любят только свое дитя и свое дело; и

Где есть великая любовь к самому себе, там служит она признаком

Беременности, -- так замечал я.

Еще цветут мои дети своей первой весною; стоя близко друг

К другу, вместе колеблемые ветром деревья моего сада и лучшей

Земли.

И поистине! Где такие деревья стоят близко друг к другу,

Там находятся блаженные острова!

Но когда-нибудь я вырою их и рассажу каждое отдельно:

Чтобы научилось оно одиночеству, упорству и осторожности.

Суковатым и изогнутым, с гибкой твердостью должно стоять

Оно у моря, живым маяком непобедимой жизни.

Там, где бури низвергаются в море и хобот гор пьет воду,

Там должно стоять каждое из них, днем и ночью, на страже, чтобы

Испытать и познать себя.

Испытано и познано должно быть оно, чтобы знать, моего ли

оно рода и происхождения, -- господин ли оно упорной воли,

Молчаливо ли, даже когда говорит, и делает ли вид, что

берет, отдавая:

Чтобы стать некогда моим последователем и созидающим и

Празднующим вместе с Заратустрой -- таким, что пишет мою волю

На моих скрижалях: для более полного довершения всех вещей.

И ради него и подобных ему должен я довершить самого

Себя, поэтому бегу я теперь своего счастья и отдаю себя

В жертву всем несчастьям -- чтобы испытать и познать

Себя в последний раз.

И поистине, настало время мне уходить; и тень странника, и

Поздняя пора, и самый тихий час -- все говорило мне: "Давно

пора!"

Ветер проникал в замочную скважину и говорил: "Иди!" Дверь

лукаво распахивалась и говорила: "Уходи!"

Но я лежал, прикованный любовью к своим детям: желание

Любви наложило на меня эти узы, так что я сделался жертвою

Своих детей и из-за них потерял себя.

Желать -- это уже значит для меня: потерять себя. У

Меня есть вы, мои дети! В этом обладании все должно быть

Уверенностью и ничто не должно быть желанием.

Но солнце моей любви пылало надо мной, в собственном соку

Варился Заратустра, -- тогда пронеслись тень и сомнение надо

Мной.

Я уже жаждал мороза и зимы. "О, если бы мороз и зима

заставили меня снова дрожать от стужи и щелкать зубами!" --

Вздыхал я, -- тогда поднялись от меня ледяные туманы.

Мое прошлое вскрыло свои могилы, проснулось много

Страдания, заживо погребенного: оно лишь дремало, сокрытое в

Саване.

Так все кричало мне знаками: "Пора!" Но я -- не слушал;

Пока наконец не зашевелилась моя бездна и моя мысль не укусила

Меня.