И дальше, -- то думаешь ли, ты, карлик, что эти два пути себе

противоречили бы вечно?"

"Все прямое лжет, -- презрительно пробормотал карлик. --

Всякая истина крива, само время есть круг".

"Дух тяжести, -- проговорил я с гневом, -- не притворяйся,

что это так легко! Или я оставлю тебя здесь, где ты сидишь,

Хромой уродец, -- а я ведь нес тебя наверх!

Взгляни, -- продолжал я, -- на это Мгновенье! От этих врат

Мгновенья уходит длинный, вечный путь назад: позади нас

Лежит вечность.

Не должно ли было все, что может идти, уже однажды

Пройти этот путь? Не должно ли было все, что может

Случиться, уже однажды случиться, сделаться, пройти?

И если все уже было -- что думаешь ты, карлик, об этом

Мгновенье? Не должны ли были и эти ворота уже -- однажды быть?

И не связаны ли все вещи так прочно, что это Мгновенье

влечет за собою все грядущее? Следовательно --

Еще и само себя?

Ибо все, что может идти, -- не должно ли оно

Еще раз пройти -- этот длинный путь вперед!

И этот медлительный паук, ползущий при лунном свете, и

этот самый лунный свет, и я, и ты, что шепчемся в воротах,

Шепчемся о вечных вещах, -- разве все мы уже не существовали?

И не должны ли мы вернуться и пройти этот другой путь

Впереди нас, этот длинный жуткий путь, -- не должны ли мы вечно

возвращаться" --

Так говорил я, и говорил все тише: ибо я страшился своих

Собственных мыслей и задних мыслей. И вдруг вблизи услышал я

Вой собаки.

Не слышал ли я уже когда-то этот вой собаки? Моя мысль

Устремилась в прошлое. Да! Когда я был ребенком, в самом раннем

детстве:

-- тогда слышал я собаку, которая так выла. И я видел ее,

Ощетинившуюся, с поднятой кверху мордой, дрожащую, в тот тихий

полуночный час, когда и собаки верят в призраки;

И мне было жаль ее. Над домом только что взошел, в

Мертвом молчании, полный месяц; он остановился круглым огненным

шаром над плоской крышею, как вор над чужой собственностью;

Тогда собаку обуял страх: ибо собаки верят в воров и

Призраков. И когда я опять услышал этот вой, я вновь

Почувствовал жалость.

Куда же девался карлик? И ворота? И паук? И наши

перешептывания? Было ли это во сне? Или наяву? Я увидел вдруг,

Что стою среди диких скал, один, облитый мертвым лунным светом.

Но здесь же лежал человек! И собака с ощетинившейся

Шерстью прыгала и визжала, -- и увидев, что я подошел, -- она

снова завыла, она закричала; слышал ли я когда-нибудь,

Чтобы собака кричала так о помощи?

И поистине, ничего подобного тому, что увидел я, никогда я

не видел. Я увидел молодого пастуха, задыхавшегося,

корчившегося, с искаженным лицом; изо рта у него висела черная,

Тяжелая змея.

Видел ли я когда-нибудь столько отвращения и смертельного

Ужаса на одном лице? Должно быть, он спал? В это время змея

Заползла ему в глотку и впилась в нее.

Моя рука рванула змею, рванула: напрасно! она не вырвала

Змеи из глотки. Тогда из уст моих раздался крик: "Откуси!

Откуси!

Откуси ей голову!" -- так кричал из меня мой ужас, моя

Ненависть, мое отвращение, моя жалость, все доброе и все злое

во мне слилось в один общий крик. --

Вы, смельчаки, окружающие меня! Вы, искатели, испытатели и

Все, кто плавает под коварными парусами по неисследованным

Морям! Вы, охотники до загадок!

Разгадайте же мне загадку, которую я видел тогда,

Растолкуйте же мне призрак, представший пред самым одиноким!

Ибо это был призрак и предвидение: что видел я

Тогда в символе? И кто же он, кто некогда еще должен

Прийти?

Кто этот пастух, которому заползла в глотку змея?

Кто этот человек, которому все самое тяжелое, самое

Черное заползет в глотку?

И пастух откусил, как советовал ему крик мой; откусил

голову змеи! Далеко отплюнул он ее -- и вскочил на ноги. --

Ни пастуха, ни человека более -- предо мной стоял

Преображенный, просветленный, который смеялся! Никогда

Еще на земле не смеялся человек так, как он смеялся!

О братья мои, я слышал смех, который не был смехом

Человека, -- и теперь пожирает меня жажда, тоска, которая

Никогда не стихнет во мне.