Но вы, мужчины, одаряете нас всегда собственными

добродетелями -- ах, вы, добродетельные!"

Так смеялась она, невероятная; но никогда не верю я ей и

Смеху ее, когда она дурно говорит о себе самой.

И когда я с глазу на глаз говорил со своей дикой

мудростью, она сказала мне с гневом: "Ты желаешь, ты жаждешь,

ты любишь, потому только ты и хвалишь жизнь!"

Чуть было зло не ответил я ей и не сказал правды ей,

Рассерженной; и нельзя злее ответить, как "сказав правду" своей

Мудрости.

Так обстоит дело между нами тремя. От всего сердца люблю я

Только жизнь -- и поистине, всего больше тогда, когда я

Ненавижу ее!

Но если я люблю мудрость и часто слишком люблю ее, то

Потому, что она очень напоминает мне жизнь!

У ней ее глаза, ее смех и даже ее золотая удочка -- чем же

Я виноват, что они так похожи одна на другую?

И когда однажды жизнь спросила меня: что такое мудрость?

Я с жаром ответил: "О, да! мудрость!

Ее алчут и не насыщаются, смотрят сквозь покровы и ловят

Сетью.

Красива ли она? Почем я знаю! Но и самые старые карпы еще

Идут на приманки ее.

Изменчива она и упряма; часто я видел, как кусала она себе

Губы и путала гребнем свои волосы.

Быть может, она зла и лукава, и во всем она женщина; но

Когда она дурно говорит о себе самой, тогда именно увлекает она

Всего больше".

И когда я сказал это жизни, она зло улыбнулась и закрыла

Глаза. "О ком же говоришь ты? -- спросила она. -- Не обо мне

Ли?

И если даже ты прав, можно ли говорить это мне

прямо в лицо! Но теперь скажи мне о своей мудрости!"

Ах, ты опять раскрыла глаза свои, о жизнь возлюбленная! И

мне показалось, что я опять погружаюсь в непостижимое. --

_____________________________

Так пел Заратустра. Но когда пляска кончилась и девушки

Ушли, он сделался печален.

Quot;Солнце давно уже село, -- сказал он наконец, -- луг стал

Сырым, от лесов веет прохладой.

Что-то неведомое окружает меня и задумчиво смотрит. Как!

Ты жив еще, Заратустра?

Почему? Зачем? Для чего? Куда? Где? Как? Разве не безумие

-- жить еще? --

Ах, друзья мои, это вечер вопрошает во мне. Простите мне

Мою печаль!

Вечер настал: простите мне, что вечер настал!"

Так говорил Заратустра.

Надгробная песнь

Quot;Там остров могил, молчаливый; там также могилы моей

Юности. Туда отнесу я вечно зеленый венок жизни".

Так решив в сердце, ехал я по морю. --

О вы, лики и видения моей юности! О блики любви,

Божественные миги! Как быстро исчезли вы! Я вспоминаю о вас

Сегодня как об умерших для меня.

От вас, мои дорогие мертвецы, нисходит на меня сладкое

Благоухание, облегчающее мое сердце слезами. Поистине, оно

Глубоко трогает и облегчает сердце одинокому пловцу.

И все-таки я самый богатый и самый завидуемый -- я самый

одинокий! Ибо вы были у меня, а я и до сих пор у вас;

Скажите, кому падали такие розовые яблоки с дерева, как мне?

Я все еще наследие и земля любви вашей, цветущий, в память

о вас, пестрыми, дико растущими добродетелями, о вы,

Возлюбленные мои!

Ах, мы были созданы оставаться вблизи друг друга, вы,

Милые, нездешние чудеса; и не как боязливые птицы приблизились

Вы ко мне и к желанию моему -- нет, как доверчивые к

Доверчивому!

Да, вы были созданы для верности, подобно мне, и для

Нежных вечностей; должен ли я теперь называть вас именем вашей

Неверности, вы, божественные блики и миги: иному имени не

Научился я еще.

Поистине, слишком быстро умерли вы для меня, вы, беглецы.

Но не бежали вы от меня, не бежал и я от вас: не виновны мы

Друг перед другом в нашей неверности.

Чтобы меня убить, душили вас, вы, певчие птицы моих

Надежд! Да, в нас, вы, возлюбленные мои, пускала всегда злоба

Свои стрелы -- чтобы попасть в мое сердце!

И она попала! Ибо вы были всегда самыми близкими моему

Сердцу, вы были все, чем я владел и что владело мною, -- и

Потому вы должны были умереть молодыми и слишком рано!

В самое уязвимое, чем я владел, пустили они стрелу: то

Были вы, чья кожа походит на нежный пух, и еще больше на

Улыбку, умирающую от одного взгляда на нее!

Но так скажу я своим врагам: что значит всякое