Но именно для героя красота есть самая трудная
Вещь. Недостижима красота для всякой сильной воли.
Немного больше, немного меньше: именно это значит здесь
Много; это значит здесь всего больше.
Стоять с расслабленными мускулами и распряженной волей --
Это и есть самое трудное для всех вас, вы, возвышенные!
Когда власть становится милостивой и нисходит в видимое --
Красотой называю я такое нисхождение.
И ни от кого не требую я так красоты, как от тебя,
Могущественный; твоя доброта да будет твоим последним
Самопреодолением.
На всякое зло считаю я тебя способным; поэтому я и требую
От тебя добра.
Поистине, я смеялся часто над слабыми, которые мнят себя
Добрыми, потому что у них расслабленные лапы.
К столпу добродетели должен ты стремиться: чем выше он
Подымается, тем становится он красивее и нежнее, а внутри
Тверже и выносливее.
Да, возвышенный, когда-нибудь должен ты быть прекрасным и
Держать зеркало перед своей собственной красотою.
Тогда твоя душа будет содрогаться от божественных
Вожделений -- и поклонение будет в твоем тщеславии!
Это и есть тайна души: только когда герой покинул ее,
приближается к ней, в сновидении, -- сверхгерой. --
Так говорил Заратустра.
О стране культуры
Слишком далеко залетел я в будущее; ужас напал на меня.
И, оглянувшись кругом, я увидел, что время было моим
Единственным современником.
Тогда бежал я назад домой -- и спешил все быстрее; так
Пришел я к вам, вы, современники, и в страну культуры.
Впервые посмотрел я на вас как следует и с добрыми
Желаниями; поистине, с тоскою в сердце пришел я.
Но что случилось со мной? Как ни было мне страшно, -- я
Должен был рассмеяться! Никогда не видел мой глаз ничего более
Пестро-испещренного!
Я все смеялся и смеялся, тогда как ноги мои и сердце
Дрожали: "ба, да тут родина всех красильных горшков!" -- сказал
Я.
С лицами, обмазанными пятьюдесятью кляксами, -- так сидели
Вы, к моему удивлению, вы, современники!
И с пятьюдесятью зеркалами вокруг себя, которые льстили и
Подражали игре ваших красок!
Поистине, вы не могли бы носить лучшей маски, вы,
современники, чем ваши собственные лица! Кто бы мог вас --
Узнать!
Исписанные знаками прошлого, а поверх этих знаков
Замалеванные новыми знаками, -- так сокрылись вы от всех
Толкователей!
И если даже быть испытующим утробы, кто поверил бы, что
Есть у вас утробы! Из красок кажетесь вы выпеченными и из
Склеенных клочков.
Все века и народы пестро выглядывают из-под ваших
Покровов; все обычаи и все верования пестроязычно глаголят в
Ваших жестах.
Если бы кто освободил вас от ваших покрывал, мантий,
красок и жестов, -- все-таки осталось бы у него достаточно,
Чтобы пугать этим птиц.
Поистине, я сам испуганная птица, однажды увидевшая вас
Нагими и без красок; и я улетел, когда скелет стал подавать мне
Знаки любви.
Ибо скорее хотел бы я быть поденщиком в подземном мире и
Служить теням минувшего! -- Тучнее и полнее вас обитатели
Подземного мира!
В том и горечь моей утробы, что ни нагими, ни одетыми не
Выношу я вас, вы, современники!
Все, что есть удушливого в будущем и что некогда пугало
Улетевших птиц, поистине более задушевно и внушает больше
Доверия, чем ваша "действительность".
Ибо так говорите вы: "Мы всецело действительность, и
притом без веры и суеверия"; так выпячиваете вы грудь -- ах,
Даже и не имея груди!
Но как могли бы вы верить, вы, размалеванные! --
Вы, образа всего, во что некогда верили!
Вы -- ходячее опровержение самой веры и раскромсание
Всяких мыслей. Неправдоподобные -- так называю я
Вас, вы, сыны действительности!
Все времена пустословят друг против друга в ваших умах; но
Сны и пустословие всех времен были все-таки ближе к
Действительности, чем ваше бодрствование!
Бесплодны вы; потому и недостает вам веры. Но кто
Должен был созидать, у того были всегда свои вещие сны и звезды
знамения -- и верил он в веру! --
