Обряды (institutiones, Unndterweisung), установленные после венчания великого князя 9 страница

328. Зурна — духовой музыкальный инструмент, от перс, сурна (Даль. — Т. IV. — С. 362), имеющий вид свирели или рожка. Изображение см.: Арциховский. — С. 68—69.

Г. обращает внимание лишь на военную музыку и использовавшиеся в ней музыкальные инструменты. О развитии русской музыки см.: Келдыш Ю. Ренессансные тенденции в русской музыке XVI века: Теоретические наблюдения над историей музыки. — М., 1978. — С. 174—199; История русской музыки. — М., 1983. — Т. 1. — С. 119—160. А. Н., А. П., А. X.

329 -329. Фрагмент имеет определенное сходство со ст. 10 Судебника 1497 г. и, возможно, более ранним законодательством. По Судебнику первичная татьба (кроме церковной и головничества) наказывалась “торговой казнью” (битье кнутом) и денежным возмещением истцу, при повторной татьбе вор карался смертной казнью (ПРП. — Вып. III. — С. 347, 384—385; Судебники. — С. 20). А. С.

330. Единственный дошедший до нас список Судебника 1497 г. был создан не в великокняжеской канцеляции ок. 1504 г., как считал Л. В. Черепнин (Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. — М., 1951. — Ч. 2. — С. 220—223), а вплоть до авг. 1817 г. составлял часть сборника Новоспасского архимандрита Нифонта Кормилицына (ныне ГПБ. Q XVII.64), причем весь сборник, в том числе и Судебник 1497 г., был скопирован в авг. 1552 — марте 1554 г. В июне 1817 г. П. М. Строев обнаружил список Судебника в сборнике Нифонта, хранившемся тогда в библиотеке Иосифо-Волоколамского монастыря, в августе 1817 г. вырезал из кодекса 12 листов с текстом Судебника и увез в Москву, где 30 декабря 1818 г. подарил драгоценные листы Архиву Государственной коллегии иностранных дел (ныне ЦГАДА. — Ф. 135. — Отд. 5. — Р. I. — № 3. — Л. 1—12). См.: Плигузов А. И. Предисловие // Русский феодальный архив XIV — первой трети XVI века. — М., 1986. — Ч. I. — С. 44—45. А. П.

До опубликования в 1819 г. найденной П. М. Строевым рукописи Судебника 1497 г. латинский текст Г. был единственным источником, сообщавшим содержание части Судебника и рассказывавшим о порядке судопроизводства (Судебники. — С. 3). Заголовок Судебника в записках передан кратко, отсутствует перевод второй его части: “...с детми своими и с бояры о суде, как судити боярам и окольничим” (ПРП. — Т. III. — С. 374). Отсутствие в “Записках” переложения первых двух статей, раскрывающих состав суда первой и высшей инстанций, делает заголовок Г. в целом соответствующим последующему изложению памятника. О полемике по поводу формулировки заголовка Судебника 1497 г. см.: ПРП. — Т. III. — С. 374; Зимин. 1982.— С 111 — 112. А. С.

331. Впервые сопоставление текста Г. с текстом Судебника и выявление переведенных статей было сделано М. Владимирским-Будановым (“Христоматии по истории русского права”. — Ярославль, 1873. — Вып. I. — С. 68 и ел.), а также при публикации Судебника в Актах исторических... (АИ. — Т. I. — С. 149—150). Рассматриваемый фрагмент записок Г. является переложением (но не дословным переводом!) статей Судебника 1497 г., соответственно 3, 4—5, 6, 7. Содержание ст. 4 и 5 в переложении Г. объединено. Фрагмент посвящен определению размера пошлины за судебное разбирательство, причем Г. не приводит содержащийся в Судебнике подзаголовок “О полевых пошлинах”, хотя о “полевом поединке” много говорит далее, вне текста переложения. А. С.

332. Рубль — счетная единица, известная с XIV в. Алтын (от тюрк. — золото) — то же (см. коммент. 362).

333. Определение Г. понятий “окольник” (окольничий Судебника 1497 г.) и “недельщик” подтверждается данными русских источников: окольничий — придворный чин и должность, ответственное лицо при переговорах с иностранными послами, член Боярской думы, по чину ниже бояр; недельщик — пристав, в функции которого входили оповещение сторон о вызове в суд, поимка преступников, доставка в суд обвиняемых Неполное соответствие форм этих слов единственной рукописи Судебника дало основание некоторым исследователям предполагать, что Г. видел иной список или редакцию Судебника (Исаченко II. — С. 505).

334. Текст Г. дает интерпретацию русских терминов ст. 9 Судебника и содержит материал для понимания терминов: “государский убойца” (у Г. — “убийца своих господ”). Усиление классовой борьбы заставило господствующий класс впервые ввести в законодательство эту статью (Штамм С. И. Судебник 1497 г. — М., 1955. — С. 46; ПРП. — Т. III. — С. 380—381; Судебники. — С. 57—58), “ведомый лихой человек” (у Г. — “заведомый злодей”). Появление этого понятия свидетельствует об увеличении числа политических преступлений и обострении классовой борьбы (Зимин, 1982. — С. 125—126; Штамм С. И. Указ. соч. — С. 41), “церковный тать”, “головной тать”, “подымщик” или “подметчик”. Термин “коромольник” Г. передает не вполне верно, как “предавший крепость”, сужая его значение, но указывая на конкретный случай “крамолы” (Судебники. — С. 58). А. С.

О толковании термина “головной тать” можно судить по пометке, сделанной на экземпляре “Записок” издания 1551 г., по-видимому, в конце XVI в. неким Лаврентием Боэцием, купившим книгу 26 апр. 1595 г. в Кенигсберге. На л. 53 читаем: “Die armen seine Kindern entfrihenn”, т. е. “бедные освобождают своих детей”. Стало быть, “головной тать” — это не просто вор холопов (Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. — Спб.; Киев, 1909. — С. 351; Колычева Е. И. Холопство и крепостничество: конец XV—XVI в. — М., Ш71. — С. 223—226), а освободитель собственных детей. В свете этого сообщения следует отказаться от толкования “головной татьбы” как воровства, сопровождавшегося убийством (Судебники. — С. 58). А. X.

335. Фрагмент раскрывает смысл законодательства о нарушителях права феодальной собственности и соответствует статьям 10 и 11 Судебника 1497 г. (в Судебнике имеется подзаголовок “О татех”, отсутствующий в “Записках”). В изложении казуса с рецидивом воровства, соответствующего ст. 11 Судебника, Г. дает прямо противоположную Судебнику трактовку: пойманный вор может быть после наказания кнутом выдан обвинителю, тогда как в Судебнике “...ино его исцу в гибели не выдати; казнити его смертной казнью” (Судебники. — С. 20). А. С.

336. Фрагмент посвящен изобличению преступников-воров, и с этой точки зрения должен соответствовать статьям 12, 13, 14 Судебника 1497 г. Однако изложение в записках существенно отличается от названных статей Судебника. Г. дает, по существу, один случай с двумя вариантами обвинения в воровстве: а) подтвержденного клятвой “честного человека” (причем одного) и б) не подтвердившегося на допросе. Первый вариант, по “Запискам” карается смертью, второй — завершается передачей на поруки без наказания. По Судебнику же обвиняемый только тогда наказуется смертью, когда он рецидивист, против него пять-шесть свидетельств и он приведен с поличным (ст. 13 Судебника). Второй рассматриваемый вариант отчасти сходен со ст. 14 Судебника, с той большой разницей, что в Судебнике говорится о показаниях вора против кого-либо. Таким образом, текст Г. в данном случае или передает трактовку другого источника этой нормы, или свидетельствует об упрощенной передаче Г. известного нам текста Судебника. А. С.

337. Текст записок в данном случае сообщает размеры пошлин за оформление и выдачу судебных актов и перелагает статьи 15 и 16 Судебника. Особенно интересна интерпретация Г. статьи 16. В “Записках” говорится о “решении и приговоре” (“докладном списке” по Судебнику), утверждаемом затем боярскими судьями. Этим, возможно, подтверждается высказывавшееся в литературе мнение о том, что источниками Судебника были уставные наместничьи грамоты (Зимин. — 1982. — С. 117). Фрагмент завершает переложение Г. статей Судебника 1497 г. А. С.

338. Характерная черта судопроизводства — порядок и место предъявления обвинения, столь подробно описанная Г., подтверждается и данными других источников (Штамм С. И. Указ. соч. — С. 58). Порядок назначения “поля” соответствует данным правых грамот (Судебники. — С. 50), хотя к концу XV в. это стало изживаемой нормой. По поводу “поля” ср. ст. 68 Судебника 1497 г. А. С.

339. Так в НГ; в латинском тексте вместо “убил его” стоит “был убит”. А. Н.

340. Батыр — иноземный храбрый воин, позднее, вообще, храбрый воин, герой. Известно с XIV в. (Срезневский. I. — Стб. 80; Исаченко II. — С. 496; Сл. РЯ XI—XVII. — Вып. 1. — С. 80).

341. В ст. 49—52 Судебника 1497 г., посвященных роли послухов в суде, в отличие от предшествующих законодательств, нет препятствий к послушеству, основанных на социальном положении послухов. Однако, как полагает А. Г. Поляк, Г. в данном случае прав и фактически именно этот фактор был решающим для судей (ПРП — Т. III.— С. 399—400). А. С.

342. Известие Г. о шестидневной барщине не поддается проверке источниками, в литературе этот вопрос вызывает полемику сторонников и противников достоверности этого известия применительно к свободным или к несвободным крестьянам. По-видимому, Г. просто перенес сведения о ВКЛ на крестьян Русского государства.

343. “Христиане” — это транслитерация русского термина, “черные люди” — калька русского термина. Однако в русском они неидентичны. Черные люди — это великокняжеские крестьяне, “Христианами” первоначально называли только церковных или монастырских крестьян, с XIV в. так стали именовать все сельское зависимое население (Каштанов С. М. К вопросу о происхождении понятия “крестьяне”: Тезисы докладов и сообщений седьмой (кишиневской) сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Октябрь Ш64. — Кишинев, 1964. — С. 64—66; Kastanоv S. M. Zum Herkunftsproblem des Begriffes krest'jane // Geschichte Altrusslands in der Begriffswelt ihrer Quellen. — Stuttgart, 1986. — S. 188—219).

344. Сообщение маловероятное, даже в свете известий самого Г. о выращивании дынь, лука и чеснока, см. с. 344. Ср.: Горская Н. А. Земледелие и скотоводство // ОРК XVI — 1. — С. 84, 52—54.

345. Обращение в холопство лиц знатного происхождения было запрещено только при Иване Грозном по ст. 81 Судебника 1550 г.

346. О “литых образах” см.: Николаева Т. В. Произведения мелкой пластики XIII—XVII в. в собрании Загорского музея. — Л., 1970; Она же. Произведения русского прикладного искусства с надписями XV — первой четверти XVI в. — М., 1971.— № 40, 41 и др.

347. Здесь игра слов: vulgares от vulgus “толпа, народ”. А. Н.

348. По-видимому, ошибка Г. Обширный материал письменных памятников и археологических раскопок о подковывании лошадей собрал А. Д. Горский (Горский А. Д. Сельское хозяйство н промыслы // ОРК XIII—XV. — Ч. I. — С. 113).

349. Г. дает точную картину ямской службы (Гурлянд И. Я. Ямская гоньба в Московском государстве до конца XVII в, — Ярославль, 1900). Слово “ям” (из северо-тюркского) известно с XIV в., первоначально обозначало повинность выполнения почтовой службы, а впоследствии денежный сбор на ямскую службу (Срезневский. — Т. III. — Стб. 1658; Исаченко II. — С. 512).

350. Верста — мера длины, известная с XIV в. (Сл. РЯ XI—XVII. — Вып. 2. — С. 93), равна 750 саженям и чаще всего 1066 м (Каменцева Е. И., Устюгов Н. В. Русская метрология. — М., 1975. — С. 48).

351. В сложной картине русского денежного хозяйства в переломный период перехода от феодальной раздробленности к централизации, нарисованной Г., имеются некоторые достоверные подробности истории обращения. Возможно, среди собеседников Г. были люди, специально интересовавшиеся нумизматическими древностями, — момент, небезынтересный для истории русской культуры XVI в. А. М.

352. Г. сообщает либо о чеканке монеты (по единой денежно-весовой системе и с более или менее единообразными изображениями) на четырех денежных дворах Русского государства, единственных, сохранившихся от периода феодальной раздробленности, либо о хождении в стране наиболее популярных монет самых крупных центров чеканки этого периода (Москвы, Новгорода, Твери и Пскова). Во втором случае — это свидетельство пестроты и неоднородности денежного обращения первой четверти XVI в. А. М.

353. Московская монета в данном случае — русская. Г. отмечает характерную особенность ее формы {которая должна была броситься в глаза европейцу), обусловленную техникой изготовления (монеты чеканились на продолговатых кусочках серебряной проволоки, предварительно расплющенных, благодаря чему монета приобретала форму неправильного овала со следами проволоки на местах обруба (Мец Н. Д. Монеты Великого княжества Московского (1425—1462) // Нумизматический сборник. — М, 1974. — Ч. III. — С. 14—16). А. М.

354. Это “деньги московские” с розеткой и двумя звездочками на лицевой стороне и круговой надписью с именем князя, пятилепестковым цветком и надписью “деньга московская” на обороте. Чеканка этих монет — свидетельство создания общерусской денежной системы, объединившей две ведущие денежно-весовые системы удельного времени — московскую и новгородскую в соотношении 2:1. Г. относит их к “старинным”, что подтверждает справедливость датировки их чеканки концом правления Василия II — началом правления Ивана III (Мец Н. Д. Датировка “денег московских” с изображением розетки // СА. — 1964. — № 3). А. М.

355. Монеты с изображением всадника с мечом или саблей в руках (иногда — с копьем) получили наиболее широкое распространение с 80-х годов XV в. (Калинин В. А. Монеты Ивана III с русско-татарскими надписями // Труды Гос. Эрмитажа.— 1981. Т. XXI. Нумизматика. — Вып. 5. — С. 113—114). В летописи описывается подобный тип монет, которые чеканились при Василии III: “Князь великий на коне, а имея меч в руце” (ПСРЛ. — Т. 6. — С. 296). Эти монеты, по весу разделявшиеся на московки и новгородки, сменили монеты периода феодальной раздробленности. А. М.

356. Реальное воплощение имел только венгерский — угорский золотой — золотая монета весом около 3,5 г. Г. сообщает о московской системе счета во главе с двухсотденежным рублем, которая обслуживала московский ареал, наряду с которым сосуществовал и новгородский с новгородской деньгой и стоденежным рублем (Янин В. Л. Деньги и денежные системы XIV—XV вв. // ОРК XIII—XV — 1. — С. 342—343). A.M.

357. Г. имел в виду не московские деньги с надписями на обеих сторонах, как полагал А. В. Орешников (Орешников А. В. Русские монеты до 1547 г. — М., 1896.— Табл. XI. — № 511—512), а полушки, составлявшие по весу 1/4 деньги новгородской или 1/2 — московской. Среди нумизматических материалов начала XVI в. известны полушки с изображением барса на одной стороне и с именем великого князя Ивана — на другой, относящиеся к чрезвычайно редким памятникам русского денежного обращения (хранятся в отделе нумизматики ГИМ). Во времена самостоятельной чеканит в Новгороде (1420—1478) и Пскове (1425—1510) там выпускались так называемые “четверетцы”, составляющие, как и полушки, 1/4 новгородской деньги (Спасский И. Г. Русская монетная система. — Л., 1970. — С. 106). Слова Г. могли бы служить свидетельством обращения этих самых мелких номиналов денежной системы XV в., если бы этому не противоречило их отнесение к “новым”. А. М.

358. Г. не совсем точно описывает деньгу московского веса с лигатурой букв Т и Ф (Тферь) на одной стороне и изображением всадника — на другой (Орешников А. В. Указ. соч. — Табл. XI. — № 536), имевшую широкое распространение в первой четверти XVI в. Важно указание на чеканку Тверским двором монет “в московский вес”. А. М.

359. Эта запись, как и последующая о псковских деньгах, — явный анахронизм, наглядно характеризующий пережитки периода феодальной раздробленности в денежном обращении начала XVI в. Г. описывает деньги Новгорода Великого периода самостоятельности (1420—1478). После реформы конца XV в. новгородская монета вошла в общерусскую денежную систему как один из составных ее элементов и получила название “новгородка” или “деньга новгородская”. Это название совпало с новгородской деньгой, равенство которой двум московским установилось в середине XV в. (Meц Н. Д. — Монеты. — С. 64). Современные Г. новгородки, чеканившиеся Новгородским и Псковским денежными дворами, имели изображение всадника с саблей и круговую легенду с именем князя, а на обороте — крупную строчную надпись: “осподарь всея Руси” или “деньга псковская” (Калинин В. А. Новгородский денежный двор в начале 1480-х годов // Сообщения Гос. Эрмитажа. — Л., 1973. — № 36). В первой четверти XVI в. гривна составляла 10, а рубль — 100 денег новгородских; по Г., гривна — 14, а рубль — 222 деньги. Равенство новгородской гривны 14, а рубля — 216 деньгам, сложившееся к началу собственной чеканки в Новгороде и на северных русских территориях, сохранялось до конца XV в. (Янин В. Л. Деньги и денежные системы XIV—XV вв. — С. 342), когда бнло зафиксировано письменными источниками (Беляев И. Д. О поземельном владении в Московском государстве // Временник Московского общества истории и древностей российских. — М., 1851. — Кн. XI. — С. 80; Хорошкевич А. Л. Некоторые иностранные свидетельства о русском денежном обращении конца XV в. // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. — М., 1961. — С. 226). Но Г. говорит о рубле, равном 222 деньгам. Это не ошибка или опечатка (Кауфман И. И. Серебряный рубль в России от его возникновения до конца XIX в. // Записки Нумизматического отделения имп. Русского археологического общества. — Спб., 1910. — Т. II. — Вып. I—П. — С. 72): накануне и в момент ломки самобытной новгородской денежной системы в 1477/78 г. Новгородский двор начал выпускать монеты пониженного веса (0,75—0,76 г и ниже), доходившего даже до 0,68 и 0,46 г. (см.: Львов М. А. Великокняжеские новгородки // Русская нумизматика XI—XX веков. — Л., 1979. — С. 44). В связи с этим новгородский рубль стал равен 222 деньгам, а в 1489 г., по данным отчета ганзейских послов, даже 225 деньгам (Хорошкевич А. Л. Некоторые иностранные свидетельства. — С. 228). Таким образом, в поле зрения Г. оказалась случайная рыночная конъюнктура. Равенство новгородского рубля 216 деньгам было традиционный и устойчивым на протяжении 1420—1478 гг. (Янин В. Л. К истории формирования новгородской денежной системы XV В. // ВИД XI). А. М.

360. Г. описывает ту группу монет периода самостоятельности Пскова, которые чеканились с 1425 до 60-х годов XV в. На них с одной стороны помещалось изображение головы князя в короне с лентами у лица (у Г. ошибочно бычья голова). Эту группу сменили монеты с тем же изображением князя на одной стороне и барса и круговой надписью на обороте (Мельникова А. С. Псковские монеты XV в. // Нумизматика и эпиграфика. — М., 1963. — Т. IV). Современные Г. псковские монеты имели изображение всадника с саблей и надпись “деньга псковская”, причем в нескольких вариантах (Толстой И. И. Русская допетровская нумизматика. — Спб., 1886. — Вып. II. Монеты псковские). А. М.

361. Пул — название денежной единицы, обозначающее медную монету. Термин заимствован из татарского, в который он пришел из персидского (Гафуров М. А. Персидско-русский словарь. — М., 1914. — Т. I. — С. 135). Пул исторически восходит к античному “фаллис”, откуда произошел арабский “фельс”, далее персидский “пул”. Пул в средневековой татарской денежной системе равнялся 1/16 танга. М. У.

Медные монеты — пулы чеканились в XV в. в Москве, Новгороде, Твери, Пскове, обращение их не распространялось далеко от центра чеканки. Г. имел в виду не псковские, как полагал А. В. Орешников (Орешников А. В. Указ. соч. — С. 125), а московские медные монеты облегченного веса и малого размера, чеканка которых началась в конце XV в. в очень больших масштабах, а обращение продолжалось до конца XVI в., когда их чеканка уже прекратилась (Гайдуков П. Г. Медные русские монеты конца XV—XVI вв. // Нумизматика и эпиграфика. М., 1986. — Т. XIV). А. М.

362. В основу денежно-весовых расчетов в русско-ганзейской торговле был положен новгородский вес (Бауэр Н. П. Денежный счет в духовной новгородца Климента и денежное обращение Северо-Западной Руси в XIII в. // Проблемы источниковедения. — 1940. — Вып. 3. — С. 202). При торговых сделках между русскими и иностранными купцами устанавливались четкие соотношения при перерасчетах русских денег на “рижские” и наоборот (Хорошкевич А. Л. Некоторые иностранные свидетельства; Она же. Иностранное свидетельство 1399 г. о новгородской денежной системе // Историко-археологический сборник. — М., 1962; Клейненберг И. Э. О денежных единицах в “Памяти, как торговали доселе новгородцы” // ВИД XIII), которые корректировались в зависимости от колебания ценности прибалтийских денежных единиц, очень непостоянной в XV — начале XVI в. (Молвыгин А. Н. Номиналы мелких монет Ливонии с середины до второй половины XVI в. и некоторые вопросы денежного дела Новгорода и Пскова // Изв. АН Эст. ССР. — 1963. — Т. XII. — Сер. общ. наук. — № 4). Реконструкция новгородского рубля 1410—1420 гг., когда в Новгороде были приняты в качестве местных денег монеты прибалтийских государств, восстанавливает его вес, равный 170,1 г (Янин В. Л. К истории формирования новгородской денежной системы. — С. 256—257). После перехода к собственной чеканке в 1420 г. этот вес мог сохраниться в понятии “рижской рубль” до начала XVI в. Московский (пли русский) счетный рубль конца XV — начала XVI в. весом около 80 г соотносился с рижским в равенстве, указанном Г., — 2:1. Это дополнительный аргумент в пользу идеи о происхождении числа 216 как переводного коэффициента при переводе в счете от прибалтийской денежно-весовой системы к низовской (Сотникова М. П. Серебряные платежные слитки Великого Новгорода и проблема происхождения новгородской системы XV в. // ВИД XII). А. М.

363. Неблагополучие в денежном хозяйстве выразилось в большом количестве фальшивых и обрезанных денег, часто встречающихся в монетных кладах того времени. Г. пишет только о поддельных монетах. Вероятно, массовое обрезывание монеты (одна из причин денежного кризиса 30-х гг., см. ПСРЛ. — Т. 6. — С. 296) приняло широкие масштабы уже после его пребывания на Руси. В первой четверти XVI в. в обращении были в ходу разнообразные и по виду, и по весовым показателям монеты. Это и послужило причиной кризиса денежного хозяйства страны. А. М.

364. Сообщение Г. о чеканке монет ювелирами расходится с показаниями нумизматического материала, свидетельствующего о чеканке монет на денежных дворах Москвы, Новгорода, Пскова, Твери. Вероятно, существовала система денежного откупа, когда за определенную годовую плату откупщик получал право принимать заказы на изготовление монеты из серебра заказчика. Наряду с завещанием Ивана III об этом “свидетельствуют монеты с именами держателей откупа: “деньга псковская Заманина”, деньга московского веса с именем Орнистотеля, вероятно, Аристотеля Фиораванти, такая же деньга с надписью “мастера Александре”, возможно тоже итальянца (Орешников А. В. Указ. соч. — Табл. I. — № 25—27; Табл. XI. — № 513, 514; № 515. - С. 123—124). Денежный откуп составлял одну из важных статей дохода великого князя (Спасский И. Г. Деньги // ОРК XVI — 1. — С. 229). А. М.

365. Чеканка собственной монеты в Московском княжестве началась с 70-х годов XIV в. выпуском анонимных подражаний золотоордынским дирхемам; в 80-х годах стали выпускать монеты с именем Дмитрия (Федоров-Давыдов Г. А. Монеты Московской Руси. — М., 1981). А. М.

366. Так называемые новгородские слитки — гривны, в XIII в. получившие название рублей, действительно имели вид брусков длиной от 12 до 10 см с весовой нормой 196,2 г (Янин В. Л. Деньги и денежно-весовые системы XIV—XV вв. — С. 328, 329). Они употреблялись в сфере крупных платежей. Их литье прекратилось после 1447 г. А М.

367. Из всех многочисленных центров феодальной чеканки Г. выделяет лишь Галицкое княжество, где чеканка прекратилась в 1450 г. В памяти русских сохранилась история чеканки монет галицким князем Дмитрием Юрьевичем Шемякой, в 1446— 1447 гг. занимавшим великокняжеский стол в Москве. Московский денежный двор, созданный в 1425 г., был расформирован, и чеканка монет передана в руки откупщиков из Галицкого княжества. Монета Шемяки чеканилась в вес галицких монет, имевших более низкую по сравнению с московской весовую норму. А. М.

368. Эти сведения Г., несомненно, услышанные им, — бесспорное доказательств” использования в прошлом в Северо-Восточной Руси (во время так называемого “безмонетного периода” с XII по конец XIV в.) кредитных или условных товаро-денег, использовавшихся в сфере розничной торговли для мелких платежей, “мордки и ушки белок и других животных” использовались наряду с другими видами товаро-денег: стандартными видами ремесленных изделий, в частности шиферными пряслицами (Янин В. Л. Деньги и денежно-весовые системы XIV—XV вв. — С. 323—324), как и деньги-меха (Неклюдов В. Н. О русских денежных слитках // Гос. Эрмитаж. Труды Отдела нумизматики. — Л., 1945. — Т. 1. — С. 124—126; Свердлов М. Б. Источники для изучения русского денежного обращения в XII—XIII вв. // ВИД IX). А М.

369. Г точно характеризует систему русского счета его времени (Черепнин Л. В. Русская метрология. — М., 1944; Каменцева Е. И., Устюго в Н. В. Указ. соч. — С. 45) и отдельные счетные единицы. Подобная система счета десятками присуща и некоторым другим индоевропейским народам (датскому, словацкому), счет на сорока известен на русском севере (в двинских грамотах в особенности, в пушной торговле, счет на 90 употреблялся с XII в., как об этом свидетельствуют письменные памятники и фольклор (Срезневский. I. — Стб. 650; Т. III. — Стб. 465—466; Исаченко. II. — С. 508). Слово тьма, известное с XI в. в значении 10 тысяч, Г. не склоняет (“дветма”).

370. Действительно, Новгород был главным, но не единственным центром торговли с ливонцами и ганзейцами, хотя туда в большом количестве поступали и товары из южных и восточных районов (Рыбина Е. А. Археологические очерки истории новгородской торговли X—XIV вв. — М., 1978). Холопий город находился на р. Мологе, в XIX в. это урочище Холопье (Тихомиров М. Н. Список русских городов дальних и ближних // ИЗ. — 1952. — Кн. 40 — С. 250). Город и во времена Г. был крупным центром торговли (Тихомиров. — С. 208—210). Судя по Г., попытка Ивана III “свести торг” из Холопьего в Мологу не дала ощутимых результатов (ДДГ. — № 89. — С. 360. 1504; Бережков М. Н. Старый Холопий городок на Мологе и его ярмарка // Труды VII Археологического съезда. — М, 1890. — Т. I. — С. 40—53) Форма “Хлопигород” — несомненный полонизм или белоруссизм (Исаченко II. — С. 510). По русским источникам нельзя проверить утверждение Г. о штапельном праве в Новгороде и Холопьем городе.

371. Г. странным образом характеризует лишь импорт предметов роскоши, рассчитанный на спрос знати. Возможны контакты Г. с гостями и казначеем Ю. Д. Траханиотом. На первое место он ставит ввоз серебра в слитках, занимавший важное место в импорте в связи с отсутствием собственных источников серебра (Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв. — М., 1963. — С 263—305; Attman A. The Bullion Flow between Europa and the East 1000—1750. — Goteborg; Lund, 1981).

372. Г. первым из иностранцев и русских зафиксировал в письменности наименование моржа. Ранее оно было известно в качестве топонима (НПЛ. — С. 407). В Европе термин был знаком по “Английским хроникам” Какстона 1480 г. и “Трактату” М. Меховского. Он через карельское murzu и финское mursu восходит к лаппскому mossa, mursa, murssa (Kiparsky V. L'histoire du morse. — Helsinki, 1952. — P. 26, 28). Герберштейн переводит русское название клыков моржа — “рыбий зуб”. Оно соответствует и тюркскому “балык тиши” и часто упоминается в составе поминков русских князей на восток (Веселовский Н. И. О турецко-татарском слове “тыш” (“зуб”) в дипломатических документах // ЖМНП. — 1915. — Ч. 56. — С. 329—331). М. У., А. X.

373. Утверждение Г. о малом спросе и низкой цене драгоценных металлов и монеты в Холопьем городе противоречит всем данным о русской внешней торговле начала XVI в.

374. Это произошло в 1526 г. В связи с дискуссией о роли иностранной монеты во внутреннем обращении России XVI—XVII вв. (Спасский И. Г., Потин В. М.) представляет интерес факт покупки в Москве соболей на венгерские золотые.

375. Русским источникам этот факт неизвестен.

376. Так в НГ; в латинском тексте стоит лишенное смысла “без прибыли”. А. Н.

377. Ни способ торговли десятками беличьих шкурок разного качества, ни наименования сортов этих шкурок по другим источникам неизвестны. В XIV—XV вв. в Новгороде продавали десятки, сорока и тысячи шкурок белки одного качества, хотя к каждой тысяче полагалась наддача — несколько шкурок более низкого качества. Названия сортов беличьего меха Г. неизвестны. Только термин “личной” применялся скорняками для обозначения шкурки мехом наружу. Возможно объяснение этого термина из слова “лучшая” (Исаченко II. — С. 503) (немецкая транслитерация — lуschwerck, перевод schonewerk). “Красная” белка Г. соответствует “ротверк” ганзейского торгового диалекта.

378. Пуд — единица веса, известная еще в Киевской Руси (Срезневский. — Т. II. — Стб. 1724). Размер весовой пошлины остался неизменным в течение всего XVII в.