в их буржуазном обличий. Например, обмен, как мы видели выше, тут же растворяется у него в торговле. Если, по крайней мере, коллективная сила и выглядит как нечто вечное, то от этого она не перестает быть лишь попыткой превратить в экономическую силу само существование общества. Без общества, так же как без коллективной силы, не бывает никаких отношений между людьми, никакого обмена. Обмен, разделение труда, конкуренция, кредит суть проявления коллективной силы. Для всякого отношения нужны по меньшей мере двое, а там, где двое сотрудничают в каком-либо деле, которое не под силу одному, — там налицо коллективная сила. Достойно смеха, однако, когда все формы, в которых члены общества обмениваются и производят, нам сначала изображают как силы, а потом в заключение в качестве особой экономической силы нам пытаются еще навязать существование общества, общественного производства и общественного обмена. Впрочем, примитивная, неразвитая форма коллективной силы, с которой носится Прудон (массовый труд при постройке обелисков, пирамид и т. д.), давным-давно уже почти вытеснена машинами, лошадьми, разделением труда и т. п. и заменена совершенно другими формами.
Но если торговля, конкуренция, разделение труда и т. п. суть экономические силы, то нет никаких оснований не считать экономическими силами также, например, фабричную систему, банковскую систему, бумажные деньги, парцелляцию земельной собственности, крупную земельную собственность, наемный труд, капитал и ренту. Каждой из этих перечисленных сил нетрудно сложить панегирик в стиле тех дифирамбов, которые Прудон слагает по адресу первых. Но в этом-то и загвоздка.
Комично, что Прудон на стр. 88 эти отношения сил называет «по существу нематериальными» и, опираясь на их якобы нематериальный характер, затягивает свои песнопения, например, о том,
как экономисты своей теорией промышленных сил «доказали,— сами нимало не сомневаясь в ней,— основную догму христианской теологии: творение «d е nihilo»
(ex??) * (стр. 87), или выше [твердит]
о «чисто моральном» акте «торговли, которая у него является также созидательным актом» (стр. 86).
Затем следуют великолепные софизмы об ассоциации:
«Ассоциация по своей природе бесплодна, даже вредна, так как она сковывает свободу работника. Авторы, несущие ответственность за утопии
У Прудона ошибочно: «de nihilo» — «без основания», «без причины» (р. 87). Энгельс исправляет «ex tnihllol» — «из ничего». Ред.
Ф. ЭНГЕЛЬС
братства... без всяких оснований и доказательств приписали договору о сообществе [contrat de société] достоинства и действенность, которые принадлежат лишь коллективной силе, разделению труда или обмену... Когда какое-нибудь сообщество, промышленное или торговое, ставит себе целью либо привести в действие одну из крупных экономических сил, либо эксплуатировать такой источник богатств [fonds], casta природа которого требует, чтобы он оставался неделимым, единой клиентурой, монополией, то сообщество, созданное ради такой цели, может получить благоприятный результат. Но оно достигнет его не в силу своего принципа, этим результатом оно будет обязано своим средствам. И это настолько верно, что все
(то бишь капиталисты)
предпочитают не вступать в ассоциацию всякий раз, когда тот же результат может быть достигнут и без нее» (стр. 88—89). Объединяются только тогда, когда в этом есть пужда.
Ассоциация означает солидарность, «совместную ответственность, слияние прав и обязанностей по отношению к третьим лицам».— «Уравнительная заработная плата — верховный закон ассоциации». Поэтому «можно сказать, что только для слабого или ленивого члена ассоциации — и только для него одного — последняя оказывается полезной».— «Солидарность неумелых и неспособных» (стр. 89, 90). Каждая процветающая ассоциация «обязана своим преуспеянием какой-либо объективной причине, чуждой ей и отнюдь не связанной с ее сущностью». Ассоциация пригодна лишь «при особых условиях» (стр. 91).
При этом во всех теперешних рабочих ассоциациях уравнительная заработная плата заменена piece-work * — как можно меньше солидарности, как можно больше независимости при объединении сил и капиталов,
то есть как можно меньше ассоциации и как можно больше средств.
«Ассоциация, образованная специально в силу семейных связей и закона самопожертвования независимо от каких-либо внешних экономических соображений и всяких преобладающих интересов, наконец, ассоциация как самоцель является актом чистой религиозности, сверхъестественной, лишенной положительной ценности связью, мифом».
Что касается ассоциаций парижских рабочих, то Прудон хладнокровно классифицирует их следующим образом:
«Многие из них продолжают держаться и даже дают надежду на рост в будущем. Причины известны. Одни ассоциации состоят из самых искусных работников своей профессии — это монополия таланта, благодаря которой они и существуют. Другие привлекают и удерживают клиентуру дешевыми ценами — в них вдохнула жизнь конкуренция... Наконец, как правило, во всех этих ассоциациях рабочие... должны затрачивать несколько больше труда и довольствоваться меньшим заработком. Здесь нет ничего, кроме самых обыкновенных в политической экономии явлений, которые могут быть получены.., без малейшей надобности в ассоциации» (стр. 96—97),
* — сдельной системой, Ред,
КРИТИЧЕСКИЙ РАЗБОР КНИГИ ПРУДОНА «ОБЩАЯ ИДЕЯ РЕВОЛЮЦИИ» 161
Ассоциации по убою скота — вовсе и не ассоциации. «Это — [объединения] для конкурентной борьбы, созданные на общие средства гражданами различного положения против монополии мясников. Это в некотором роде применение нового принципа, — чтобы не сказать
(почему бы нет?)
новой экономической силы, — принципа взаимности [réciprocité], который состоит в том, что участники обмена гарантируют безоговорочно друг другу свои продукты по себестоимости» 209.
(Сам г-н Прудон, разумеется, в роли первого изобретателя «принципа взаимности», см. его «Организацию кредита и обращения», Братья Гарнье, 1848 г., а также его «Народный банк») (стр. 97-98) 21°.
Далее идет восхваление г-на Прудона, каламбуры по поводу луиблановского «от каждого соответственно его способностям, каждому соответственно его потребностям» ш, а после этого следующее место:
из 36 миллионов французов 24 миллиона — крестьяне. «Их-то вам никогда не удастся ассоциировать. Земледельческий труд не нуждается в сообществе, где пляшут под одну дудку [choreographic sociétaire], душа крестьянина испытывает к нему отвращение».
Ссылка на ярость крестьян против заподозренных в коммунизме июньских инсургентов. — Далее,
из остальных 12 миллионов по крайней мере половина — «фабриканты, ремесленники, служащие... которым ассоциация не нужна»; остается 6 миллионов, которых, пожалуй, можно было бы вовлечь в ассоциацию, но очень скоро и они сбросили бы с себя это иго большинства.
Судить о существующих рабочих ассоциациях нужно не по их сегодняшним результатам, а по их «скрытой тенденции к установлению социальной республики. Сознают это рабочие или нет, однако вовсе не в мелочных интересах их обществ состоит значение их дела... В будущем... компании трудящихся, отбросив в сторону модные товары и игрушки [bilboquets], должны будут обратиться к тем крупным отраслям промышленности, которые UO самой своей природе являются их естественным уделом» (стр. 107).
В заключение предъявляет требование Л. Блану,
«этому кузнечику революции» *, «чтобы тот внес свою дань воздержания и молчания в дело пролетариата, попавшего в один злополучный день в его хилые ручонки» (стр. 108).
Вся штука вот в чем: ассоциация, как таковая, in abstracto **, разумеется, в такой же степени зависит от условий, как и всякое другое общественное отношение. Там, где соответствующие условия отсутствуют, не поможет никакая экономическая сила.
* У Прудона: «Луи Блан считал себя пчелой революции, а был только ее кузнечиком» (р. 108). Ред.
** — взятая абстрактно. Ред,
Ф. ЭНГЕЛЬС
Конкуренция так же предполагает наличие средств, как и ассоциация. Разделение труда может быть применено так же некстати, как и ассоциация. Можно столь же скверно обмениваться, как и ассоциироваться. Взятая абстрактно, каждая экономическая сила является такой же догмой, как и ассоциация, — все определяется существующими отношениями. А для исследования этих отношений Прудон как раз ничего и не сделал; он принял за норму мелкую парижскую промышленность, вместо того чтобы в развитии крупной промышленности, машинного производства, разделения труда — в том виде как они развиваются в Англии — ив растущей в связи с этим централизации капитала разглядеть потребность в ассоциации, а также понять, что для удовлетворения этой потребности нужны совершенно иные формы объединения и централизации сил, чем те, которые свойственны парижским игрушечным ассоциациям [Bilboquet-Assoziation] и прудоновским компаньонажам 212.
четвертый этюд «О ПРИНЦИПЕ ВЛАСТИ»
Сначала дифирамбы в честь «анархии», открытой г-ном Прудоном.
1. «Традиционное отрицание [идеи] правительства. Возникновение идеи, идущей ей на смену» (стр. 116)
Всякое правительство возникло из патриархальной семьи. «Крайним пределом эволюции гувернаментализма [évolution gouvernementale] является демократия» (стр. 119); последний предел демократии — демократия прямого народоправства Консидерана, Риттингхаузена и других. Но оно последовательно привело бы прямо к императорской тирании, как это было в Греции и Риме (стр. 121).
«Отрицание правительства» ведет свое начало с Реформации. Принцип авторитета был тогда вытеснен из области религии свободой совести. Позднее это было перенесено также и на светскую область, в особенности благодаря Жюрье, который придумал самый термин «общественный договор» (?). Идея договора, «царства договоров», примененная практически к общественной шизни, торговле и т. п., а не только к политике, вывела бы за рамки всего этого гувернаментального режима. Но Руссо, «который ничего не понял в общественном договоре», погубил все дело.
Общественный договор должен свободно обсуждаться и приниматься каждым заинтересованным лицом, иначе он недействителен
и тому подобные пояснения в духе штирнеровской морали (стр. 125-127).
В общественном же договоре Руссо: 1) нет никаких сведений о том, что должно служить предметом договора; 2) в нем не содержится ни прав, ни обязанностей, а только одни кары (стр. 128).
