Проблемы международной безопасности и разоружения в годы мирового экономического кризиса

Международная обстановка, сложившаяся в период кризиса. отличалась сложным переплетением разнообразных проблем: по­литических и финансово-экономических, европейских и дальне­восточных. унаследованных от «эры пацифизма» и принципиаль­но новых. Другая особенность состояла в том. что компромисс­ное решение этих проблем было чрезвычайно затруднено по причине обострения межгосударственных противоречий и фак­тического отказа правительственных кругов ряда стран от паци­фистской политики. Более того, намечался отход от уже наиден­ных в 1920-е гг. компромиссов.

В условиях всеобщего экономического коллапса, вызванного кризисом, крайнюю степень напряженности приобрели торгово-финансовые отношения капиталистических стран. Наиболее ост­рыми и конфликтными оказались вопросы, касавшиеся военных долгов, таможенных тарифов и валютных операций.

Летом 1931 г, президент США Г. Гувер, сославшись на кри­тическую финансовую ситуацию в мире. предложил ввести го­дичный мораторий на выплату репараций и международных госу­дарственных долгой. Правительства европейских стран — долж­ников Соединенных Штатов — с готовностью поддержали это предложение, после чего путем несложных логических построе­ний пришли к выводу: если можно не возвращать долги один год, зачем уплачивать их вообще. На Лозаннской конференции 1932 г., окончательно отменившей германские репарационные платежи, европейцы потребовали от Соединенных Штатов аннулировать все долговые обязательства времен мировой войны (к этому вре­мени вместе с процентами они составляли более 22млрд.долл;

на долю Англии приходилось 11.1. Франции — 5.Х. Италии — 2.4 млрд). Главный аргумент заключался в том. что своевремен­ное погашение военных долгов зависело от бесперебойной вып­латы Германией репараций европейским должникам США. Сле­довательно. за отменой одних платежей должно последовать уп­разднение и других. Вашингтонская администрация признала доводы своих бывших союзников «злонамеренными», а амери­канская пресса — «большевистскими», напомнив тем самым, как поступило с задолженностью Российской империи советское пра­вительство. Г, Гувер выступил с сакраментальным заявлением о том. что необходимо выполнять финансовые обязательства при любых обстоятельствах и что никакой связи между германскими репарациями (которые США никогда не получали) и военными долгами (которые они надеялись вернуть) не существует. Прези­дентская декларация не произвела на Европу никакого впечатле­ния. В 1932-1933 гг. Англия, а вслед за ней еще 19 государств Ста­рого Света прекратили долговые выплаты США. Верность своему долгу (в прямом и переносном смысле этого слова) сохранила лишь Финляндия, обязавшаяся уплатить 9 млн. долл., что состав­ляло 0.05% общеевропейской задолженности.

В Вашингтоне негодовали и одновременно готовились к мощ­ному контрулару. Его нанес новый президент США Ф.Д. Рузвельт. В 1930-1933 гг. между Америкой и Европой шла настоящая торговая-^яна. За этот период таможенные тарифы по обе стороны Ат-

- этического океана возросли на 30-40%. Ситуация усугублялась

- ч. что великие державы и малые европейские страны отменили стой стандарт своих валют. В результате инфляция приобрела

- опирующий характер, тарифная политика ужесточалась, а кон-

*.:• рентная борьба за рынки еще более усилилась. Поэтому вопро­сы стабилизации национальных валют и торговых тарифов пре­вратились в наиважнейшие проблемы международных финансо~ ^-экономических отношений. Именно эти вопросы и стали вентральной темой обсуждения на Всемирной экономической конференции, открывшейся в Лондоне в июне 1933г. В работе «.онференции приняли участие делегации 54 стран. Ее главной

-елью был поиск путей совместного и согласованного выхода из кризиса. Понятно, что успех или неудача Лондонского форума во многом зависели от позиции Соединенных Штатов, остававших­ся ведущей промышленной и финансовой державой мира. В этот

•судьбоносный» момент администрация США и провела свою

•акцию возмездия» в отношении бывших должников. 3 июля 1935 г Ф.Д. Рузвельт заявил, что не намерен идти на уступки европей­ским государствам по валютным и тарифным вопросам. Тем са­мым американский президент «торпедировал» работу конферен­ции, которая вскоре была закрыта, так и не приняв каких-либо значимых решений.

Приведенные примеры показывают, насколько острыми в этот период стали межгосударственные противоречия в сфере эконо­мики и финансов. Что касается политических и военных про­блем. то они вызывали еще больший накал страстей-

На европейском континенте, как и в 1920-е гг.. центральное место занимал германский вопрос. Воспользовавшись занятос­тью западных держав кризисной ситуацией, правительственные круги Веймарской республики активизировали свою политики направленную на ревизию Версальского договора. При этом они действовали последовательно и поэтапно, добиваясь отмены ре­парационных статей (достижение полной финансово-экономи­ческой самостоятельности), затем военных ограничений (созда­ние материальной базы длн реваншистских акций» и. наконец. территориально-политических постановлений (окончательная ликвидация послевоенного международного порядка и -возрож­дение Великой Германии»). Эту внешнеполитическую программу с большим усердием и даже с известным дабеганием вперед стало претворять в жизнь правительство Г. Брюнинга. пришедшее к власти весной 1930г. Самого Генриха Брюнинга пресса называла «красивым и изящным канцлером-*, а не менее изящного поста Франции в Берлине А. Франсуа-Понсэ — «диким шовинистом прибегающим к приемам иезуитов». В отличие от великого не­мецкого политика *эры пацифизма» Г. Штреземана Брюнинг. плохо разбиравшийся в дипломатических хитросплетениях, при­менял методы прямого давления с элементами шантажа и демон­стративного неподчинения Версальским распоряжениям. Ответ­ная реакция западных демократий носила двойственный харак­тер: с одной стороны, отпор наиболее грубым нарушениям Парижских соглашений, но. с другой стороны, все более явствен­ное отступление к политике «умиротворения».

Первую пробную наступательную операцию на дипломати­ческом фронте Германия провел;) весной 1931 г.. заключив с Ав­стрией соглашение о создании двустороннего таможенного со­юза. По своей сути это была попытка осуществить так называе­мый «холодный аншлюс», т.е. подчинить экономику Австрийской республики без силовою захвата ее территории. Вызывающую акцию Германии осудили Англия. Франция. Италия и ряд дру­гих европейских государств, выступивших с официальными про­тестами. По инициативе французского правительства вопрос был передан на рассмотрение Гаагского Международного Суда, ко­торый в сентябре 1931 г. аннулировал германо-австрийское со­глашение как несовместимое с Версальским и Сен-Жерменским договорами.

Германия потерпела поражение, но поражение, скорее всего ею запланированное. Угроза аншлюса должна была подвигнуть и подвигла Запад на новые «миротворческие» уступки. Осенью 1931 г. с «миссией мира» в Берлин прибыл премьер-министр Франции П.Лаваль (первое со времен Берлинского конгресса 1878 г. посе­щение главой французского правительства германской столицы). Переговоры, проходившие пол флагом «франко-германского сбли­жения», не дали никаких конкретных результатов. Причиной тому стала жесткая позиция Г. Брюнинга, который в ответ на предло­жения «дружбы и сотрудничества» потребовал предоставления Германии займа в 1 млрд. марок в качестве материальной основы возможного «сближения». Прагматизм канцлера, отказавшегося обсуждать с французским премьером вопросы улучшения двусто­ронних отношений в рамках Версальской системы, свидетельство­вал о том. что германское правительство было намерено и впредь следовать своему «ревизионистскому» курсу и оказывать все бо­лее мошное давление на «умиротворителей». Через несколько месяцев наступательная тактика Германии принесла ей первый крупный успех. Как уже говорилось выше, в июне 1932 г. на кон­ференции в Лозанне Веймарская республика была освобождена от выплаты репараций. Перед открытием и в ходе работы конфе­ренции новый премьер-министр Франции Э. Эррио в обмен на

отмену репарационных платежей пытался добиться со стороны Германии «политической компенсации» — «обязательства не по-дымять вопроса о дальнейшем пересмотре Версальского договора н течение 15-20 лет». Однако германская делегация наотрез отка­залась рассматривать французское предложение, а представители Англии и США «умиротворенно-» ее в этом поддержали. Тпким образом, среди великих западных держав лишь Франция демон­стрировала. пусть робко и непоследовательно, свою готовность противостоять новым «ревизионистским» требованиям Германии. \ они не заставили себя ждать. В начале 1930-х гг. высокопостав­ленные немецкие политики во главе с Г. Брюнингом неоднократ­но заявляли о необходимости «ловооружения» Германии, т.е. об упразднении военных постановлений Версаля. Для достижения поставленной цели германская дипломатия использовала трибу­ну конференции по разоружению.

Всемирная конференция по сокращению и ограничению во­оружений, созванная по решению Лиги наций, стала одним из самых крупных событий в международной жизни предвоенного десятилетия. Она открылась 2 февраля 1932 г. в Женеве. Ее пред­седателем был избран известный дипломат, бывший министр иностранных дел Англии А. Гендерсон. В работе форума приняли участие представители 63 государств.

Программы по разоружению и сохранению мира. представ­ленные великими державами, во многом повторяли те предложе­ния, с которыми они выступили на заседаниях Подготовительной комиссии. Лейтмотивом этих программ являлось стремление обес­печить не всеобщую, а свою собственную безопасность за счет ограничения военной мощи потенциальных противников. Одна­ко на самой конференции были выдвинуты и принципиально новые идеи и концепции.

Проект Французской республики, изложенный в «плане А. Тардье» и в так называемом «конструктивном плане Э. Эррио-Ж. По.чь-Бонкура» (названы по именам скоротечно сменявших друг друга премьер-министров), предусматривал создание под эги­дой Лиги наций организации европейских государств, связанных между собой пактами о взаимопомощи. Для предотвращения и подавления агрессии эта организация должна была располагать вооруженными силами, боевое оснащение которы\ превосходило бы национальные армии. В новой миротворческой программе Франции сочетались идеи знаменитой «триады Эррио» и пансв-ропейского проекта А. Бриана. Если не принимать во внимание проникновенную пацифистскую фразеологию, то стратегический замысел французского правительства становился прозрачным:

добиться консолидации европейских стран формально под началомЛиги наций, а фактически под руководством Франции. Поэтому большинство делегаций во главе с представителями Англии от­вергли французский план как «нереальный».

В программе Великобритании центральное место занимало треСх»вание сокращения сухопутных сил до максимального уров­ня в 200 тыс. человек и полного запрещения подводного флота. Французская пресса в этой связи справедливо отмечала: «На Же­невской конференции Англия выдвинула грандиозный план ра­зоружения Франции». И действительно, о случае его реализации Французская республика должна была сократить свою армию в 5 раз и лишиться самой мощной в мире эскадры подвоаных ло­док. Большой общественный резонанс вызвала вторая часть британского проекта — «план премьер-министра Дж. Р. Макдо-нальда». В нем излагалась концепция «качественного разоруже­ния», разработанная в 1920-е гг. английским военным теорети­ком Б.Лиддел-Гартом. Суть этой концепции заключалась в том, что объектом сдерживания и ограничения вооружений станови­лись не все, а лишь наступательные виды оружия, которые могли быть использованы для агрессивных войн.

«План Г. Гувера», с которым выступили Соединенные Шта­ты, по своему содержанию был очень близок к разоруженческой программе Англии. Делегация США выдвинула предложение «уве­личить сравнительные силы обороны путем уменьшения силы нападения». Американский вариант «качественного разоружения» предполагал ликвидацию танков, тяжелых артиллерийских ору­дий. бомбардировочной авиации и химических боеприпасов. Пре­дусматривалось общее сокращение мировых вооружений на 30%. включая надводный военно-морской флот (что, конечно же, встре­тило решительное возражение Великобритании). Следует отме­тить. что англо-американская концепция «качественного разору­жения» являлась крупным вкладом в военную теорию и могла стать реальной основой для принятия конструктивных решений.

Как и ожидалось, самую радикальную программу «всеобще­го и полного разоружения» огласила делегация Советского Со­юза. Повторилась история Подготовительной комиссии: конфе­ренция отклонила сначала первый, а затем и второй проект СССР о «пропорционально-прогрессивном сокращении вооружений», Оба были охарактеризованы как «фантастические» и «оторван­ные от международных реалий». В ответ в советской прессе рез­ко усилилась пропагандистская кампания, направленная на ра­зоблачение «женевских миротворцев» и «доживающего после­дние дни буржуазного пацифизма». В угаре беспощадной критики «женевского фарса» (отметим в скобках, отчасти справедливой советская дипломатия допустила явный просчет, категорически сказавшись признать принципы «качественного разоружения».

Другой впечатляющей инициативой СССР стал проект Дек­ларации об определении нападающей стороны. Особая жачимость этой инициативы была обусловлена тем. что в основополагаю-лих международных документах, включая Устав Лиги наций, от­сутствовала четкая и юридически доказательная формула, кото­рая не позволяла бы оправдывать агрессию мирными устремле­ниями. К тому же в условиях усиливавшейся напряженности в межгосударственных отношениях такое определение становилось и весьма актуальным. 6 февраля 1933г. на пленарном заседании Женевской конференции советская делегация предложила счи­тать агрессором любое государство, которое 1) объявит войну дру­гому государству; 2} вторгнется на его территорию без объявле­ния войны; 3) осуществит нападение на иностранные суда или самолеты; 4) установит блокаду побережья; 5) будет поддерживать банды, действующие на территории другого государства, и не примет вопреки его требованиям меры по пресечению подобной деятельности. В советском определении нападающей стороны были указаны не только акты. которые должны рассматриваться как агрессивные, но и перечислялись 16 известных в международной практике вымышленных поводов для оправдания агрессии. Впос­ледствии даже самые последовательные противники большевист­ского режима на Западе признавали, что предложенный СССР проект Декларации мог бы стать исходной базой для перегово­ров о создании системы коллективной безопасности. Однако и эта советская идея была благополучно похоронена: документ одобрили, но в качестве приложения к Международному лого-вору о сокращении и ограничении вооружений, который так и не удалось принять. В июле 1933г. во время работы Всемирной экономической конференции в Лондоне Советский Союз час­тично компенсировал свои неудачи на Женевском форуме, под­писав с десятью странами Восточной Европы и Азии конвенции об определении агрессора. В истории дипломатии Лондонские конвенции расцениваются как важный элемент в противостоя­нии агрессивным силам.

Острые споры, возникшие при обсуждении советских проек­тов, сразу же утихли, как только Женевская конференция при­ступила к рассмотрению «-плана Г. Брюнинга». Его содержание сводилось к краткой, но емкой формуле: либо все великие держа­вы разоружаются до уровня Германии, либо Германия получает право на довооружение и военный паритет. В отличие от анало­гичных предложений, выдвинутых на Подготовительной комис­сии, это было уже не «прошение на нысочайшее имя», а ультиматум.

которую он назвал «Басней о разоружении»: «Однажды все звери • зоологическом салу решили разоружиться и организовали кон­ференцию. которая должна была это осуществить. Открывая кон­ференцию, носорог заявил, что употребление зубов — варварство;

рога же, являющиеся в основном оборонительным оружием, ко­нечно, должны быть разрешены. Буйвол, олень, дикобраз заяви­ли. что они будут голосовать вместе с носорогом. Но лев и тигр заняли иную позицию, зашитая зубы и даже когти, служащие почетным оружием с незапамятных времен. Льва и тигра поддер­жали пантера, леопард, пума и племя ма-тых кошек. Затем слово взял медведь. Он предложил, чтобы ни зубы. ни рога никогда более не использовались в драке ни одним зверем; совершенно достаточно, если зиерям будет позволено в случае ссоры хоро­шенько сжать друг друга в объятиях. Кто может возражать против этого? Это так по-братски; это будет великим шагом на пути к миру. Однако всех других зверей очень задело предложение мед­ведя, а индюшка даже впала в панику. Дискуссия стала такой накаленной, и все звери, споря относительно мирных намере­ний, которые свели их вместе, настолько сосредоточились на мыслях о рогах, зубах и зажимах, что стали поглядывать друг на друга с крайним озлоблением. К счастью, служители сумели ус­покоить их и развели по клеткам».

Всемирный форум не оправдал возлагавшихся на него на­дежд, что объяснялось возросшей конфликтностью в междуна­родных отношениях, наращиванием военного потенциала «реви­зионистскими» государствами, противоречиями великих держав в решении проблем безопасности и разоружения. Главная же при­чина обреченности переговоров об ограничении вооружений со­стояла в том, что они проходили тогда, когда уже закончилась «эра пацифизма» и началась вооруженная борьба за новый пере­дел мира. Ярким доказательством тому стала агрессия Японии на Дальнем Востоке.

Образование очага войны на Дальнем Востоке. Дальневосточный узел международных противоречим

В начале 1930-х гг. в развитии послевоенных международных отношений произошли качественные изменения, связанные с переходом от дипломатической к силовой ревизии Версальско-Вашингтонской системы. Первый шаг в этом направлении сдела­ла Япония. Главным объектом агрессии стал Северо-Восточный Китай. Идеологические обоснования экспансии (паназиатская докт­рина) и стратегические планы ее осуществления («Меморандум генерала Г, Танаки») были разработаны в 1920-е гг, В 1931 г. Япо­ния приступила к их практической реализации- Выбор времени и места масштабной вооруженной якции нельзя назвать случайным, Он был обусловлен факторами как внутриполитического, так и международною характера. Мировой кризис нанес сокрушитель­ный удар по экономике Японии и усилил экспансионистские тен­денции в ее внешней политике. Взаимосвязь между этими двумя последствиями кризиса очевидна. Экономические потрясения в Стране Восходящего Солнца были столь чпачительными потому, что Япония в отличие от других капиталистических государств в огромной степени зависела от внешнего рынка (37% производи­мой продукции вывозилось за границу) и фактически полнос­тью — от поставок основных видов сырья. Резкое сокращение ми­рового товарооборота, торговые и тарифные войны — все это при­водило к обострению не только финансово-экономической, но и внутриполитической ситуации в стране. Стремительно возраста­ло влияние милитаристских группировок, предлагавших «перс­пективный» и сравнительно легкий выход из создавшегося поло­жения — экспансию. Армия превращалась в самодовлеющую силу. которая вышла из-под контроля правительства, а затем и подчи­нила себе гражданские властные структуры. Политическая власть трансформировалась в государственную систему авторитарно-милитаристского типа.

В соответствии с известными стратегическими установками первоочередной целью военных действий являлся захват Маньч­журии (историческое название Северо-Восточного Китая, сохра­нившееся с XVII в. — со времен существования государства маньч­журов). И это также имело свое объяснение. Во-первых, несмот­ря на небольшую по китайским меркам численность населения (37 млн. человек). Маньчжурия представляла собой экономичес­ки наиболее развитый район Китая. Здесь были сконцентрирова­ны основные отрасли добывающей промышленности. 70% желез­ных дорог и около 40% внешнеторгового оборота Китая. К концу 1920-х гг. Япония, расширяя свои концессионные права, сосре­доточила под своим контролем практически все экономические ресурсы Южной Маньчжурии. Во-вторых, эта территория рас­сматривалась как удобный плацдарм для дальнейшего продвиже­ния во внутренние районы Китая. И, наконец, в-третьих, тради­ционно Маньчжурия считалась сферой влияния Российской им­перии. а затем СССР (северная часть) и Японии (южная часть). Интересы западных держав оценивались как малозначительные. Такая расстановка сил давала возможность японским правитель­ственным кругам изображать свою агрессию «антибольшевистс­ким походом» и тем самым рассчитыв-пь если не на благоприят­ное, то на снисходительное отношение к ней *цивилизованны\ государств» Запада. Определенные и. как показали последующие события, вполне оправданные надежды возлагались на использо­вание в своих целях англо-американских противоречий на Даль­нем Востоке.

Поскольку правительство Р. Вакапуки-К. Сидэхары. по мне­нию японских милитаристов, проводило «чрезмерно осторожную» политику, инициативу в развязывании военных действий взяли на себя офицеры Квантунской армии, расквартированной на арен­дованной китайской территории Гуандун (по-японски — Кван-тун). Поводом к началу боевых операций послужил так называе­мый «мукденский инцидент». В ночь с 1У на 19сентя6ря 1931 г- согласно официальной японской версии, на принадлежавшей Японии Южно-Маньчжурской железной дороге китайцы совер­шили «диверсионный акт*, взорвав рельсы недалеко от города Мукдена (Шэньяна). На место взрыва были приглашены британ­ский военный атташе и корреспонденты, которым показали тру­пы двух убитых китайских солдат, готовивших диверсию. Англи­чанин отметил, что он видел много странностей со стороны мань­чжурского командования, но не верит, чтобы оно направило для подготовки взрыва пехотинцев, а не саперов. Через несколько часов вновь приглашенным журналистам и ошарашенному анг­лийскому атташе продемонстрировали тела тех же солдат, но уже переодетых в саперную форму. Впоследствии, когда комиссия Лиги нянин проводила расследование японо-китайского конфликта, ее уведомили, что через 20 минут после «взрыва» по поврежденному участку железной дороги проследовал экспресс. Был вызван -оче­видец» — японский лейтенант Кавамото. который доходчиво объяснил иностранным экспертам, что взорвали один рельс и поезд покачнулся, но затем, устояв, поехал дальше. Каким бы смехот­ворным ни казался «мукденский инцидент», но ровно через час после «диверсии» Квантунская армия приступила к широкомас­штабным боевым лействиям-

Необъявленная война Японии в Северо-Восточном Китае продолжалась всего лишь 3.5 месяца. Уже в первую неделю япон­цы заняли все крупные города и стратегические пункты Южной Маньчжурии. В середине октября был установлен контроль над большей частью североманьчжурской территории, включая горо­да Харбин и Цииикар — центры советского влияния в Китае- В начале января 1932 г. японские войска захватили город Цзиньчжоу на советски-китайской границе. Это означало, что вся Маньчжу­рия — как Южная, так и Северная — перешла пол поенное управ­ление Японии.

Успех японского «блиц-крига» объяснялся двумя главными причинами. Во-первых. 100-тысячное войско маньчжурского пра­вителя маршала Чжан Сюэляна не оказало никакого серьезного сопротивления 14-тысячной Квантунской армии. Такая «такти­ка» была согласована с центральным Нанкинским правительством Чан Кайши, который считал Японию менее опасным врагом, чем КПК. Как раз в это время Гоминьдан готовил «4-и карательный поход» против коммунистов и созданных ими «советских райо­нов». В борьбе с Японией предполагалось использовать исключи­тельно политико-дипломатические методы, опираясь на поддер­жку Запада и Лиги наций. Во-еторых. японская агрессия в Китае разворачивалась при полном попустительстве западных демокра­тий, надеявшихся, что она приведет к военному столкновению Японии с Советским Союзом.

Ситуация коренным образом изменилась, когда воодушевлен­ные своими победами японцы стали расширять сферу экспансии и 29 января 1932 г. атаковали Шанхай — крупнейший порт и тор-гово-финансовый центр Китая. В этом городе были сосредоточе­ны важнейшие экономические интересы западных держав. По­этому они без промедления предприняли дипломатические и во­енные меры для пресечения агрессии. Не дожидаясь ответа на решительные протесты, направленные японскому правительству, США, Англия и Франция сконцентрировали свои азиатские эс­кадры в районе Шанхая, американцы перебросили в порт 31-ю пехотную дивизию, активизировала боевые действия против япон­цев китайская 19-я армия- Все это заставило Японию отступить и к лету 1932 г. статус-кво был восстановлен. Несмотря на кажущу­юся незначительность, «Шанхайский кризис» занял особое место в истории международных отношений 1930-х гг. Он показал, что западные демократии обладали достаточными возможностями для эффективной борьбы с агрессивными силами, если возникала непосредственная угроза их интересам.

Тем временем Япония, завершив операции по захвату Мань­чжурии, приступила к планомерному «обживанию» региона, пре­вращая его в свою полуколонию (за 2 года японцы построили здесь более 1000 км стратегических железных дорог. 40 аэродромов, около 100 промышленных предприятий). Япония превращалась в кон­тинентальную державу. Стремясь облагородить открыто импери­алистические действия, японская пропаганда изображала их как «меры по оказанию помощи маньчжурскому народу в реализации --о права на самоопределение». В доказательство этих «благород-

-•^\ устремлений» 9 марта 1932г. было провозглашено образова­ние независимого государства Маньчжоу-Го (в переводе с китай-;кого «Маньчжурская империя»). Главой нового государства стая

-зергнутый революцией 1911-1912 гг. последний император из

-1инской династии М. Генри Пу И. 15 сентября 1932 г. Япония пер- ои (что вполне объяснимо) признала Маньчжоу-Го. подписав с Пу И соглашение о «продлении пребывания японских войск для зашиты его (не Пу И, а Маньчжоу-Го) безопасности».

Такова была хооника событий, которые привели к возникно-

-енпю очага войны на Дальнем Востоке.

В реакции западных держав на эти события выделялись ава

-^иболее значимых момента, существенно ограничивавших про-"иполействие агрессии: политика, направленная на •умиротворс- чие» Японии, и серьезные разногласия в решении дальневосточ­ных проблем.

Соединенные Штаты официально осудили нападение Япо­нии на Северо-Восточный Китай, 7 января 1932г. государствен­ный секретарь Г.Л.Стимсон направил японскому и китайскому правительствам ноты. основные положения которых позднее по­лучили известность как «доктрина непризнания», или "доктрина Стимсона». Согласно этой доктрине США отказывались призна­вать любые территориальные и политические изменения, проти­воречащие принципам «открытых дверей» и «равных возможнос­тей», договорным правам Соединенных Штатов или их граждан в Китае- Несмотря на жесткий тон посланий, их значение не следу­ет преувеличивать. Администрация США не шла дальше юриди­ческого непризнания последствий японской агрессии и не пред­лагала никаких ответных мер. Более того, «доктрина Стимсона» не внесла сколь-либо значимых изменений в американскую по­литику «умиротворения». Показательно, что в том же 1932 г. пре­зидент Г. Гувер заявил: «Если бы Япония откровенно провозгла­сила главной целью споих действий стремление восстановить по­рядок в Китае и не допустить его большевизации, то Соединенные Штаты не могли бы выставить серьезных возражений».

Великобритания, придерживаясь выработанного в 1920-е гг. курса, продолжала лавировать между США и Японией, между политикой «открытых дверей» и политикой «сфер влияния». Од­нако в условиях японской экспансии тактика лавирования была уже равнозначна прямому поощрению агрессора. Британское пра­вительство критически отнеслось к американской «доктрине не­признания». Министр иностранных дел Англии Дж. Саймон в ряде своих выступлений заявлял, что «Япония лучше, чем кто-либо соблюдает в Маньчжурии принцип "открытых дверей" и поэтому Великобритания будет применять по отношению к ней исключи­тельно дружелюбно-примирительные методы». Прояпонские выс­казывания главы Форин оффиса удивляли даже самих японцев. На одном из заседаний Совета Лиги наций после очередной дек­ларации Дж. Саймона представитель Японии Ё. Маиуока отме­тил: ^Британский министр иностранных дел сумел за полчаса выразить несколькими фразами все то, что я пытался изложить на своем плохом английском языке в течение последних 10 дней». Близкую к английской позицию занимало и правительство Фран­ции. Особые симпатии агрессия Японии в Северо-Восточном Китае вызывала у французских военных. Начальник генерально­го штаба армии генерал М. Вейган охарактеризовал ее как *по-пытку укрепить устои цивилизации на Востоке в борьбе против большевизма».

Таким образом, споры между западными державами шли не о том, как противодействовать японской экспансии, а о том, какой из вариантов политики «умиротворения» является наибо­лее приемлемым.

В решении дальневосточной проблемы большие надежды воз­лагались на Лигу наций. 21 сентября 1931 г. китайское прави­тельство обратилось в международную организацию с офици­альной жалобой на агрессивные действия Японии. Совет Лиги наций в сентябре, октябре и декабре того же года принял три резолюции почти идентичного содержания, призывавшие пре­кратить вооруженные столкновения и отвести войска с занятых территорий. В этих постановлениях японская агрессия осужда­лась лишь косвенно, ответственность за возникновение очага военной опасности разделилась поровну. Если первая резолю­ция была одобрена единогласно, против второй голосовал лишь один японский представитель, то третья оказалась настолько «нейтральной», что за нее отказался голосовать и китайский де­легат. Единственным позитивным моментом в декабрьской ре­золюции стала статья о создании Исследовательской комиссии под руководством британского дипломата лорда В.Р. Литтона. Комиссии Литтона поручалось изучить положение дел на месте и дать рекомендации Лиги наций для принятия ею окончатель­ного решения. В октябре 1932 г. комиссия представила свой док­лад. В целом в нем содержалась реалистическая опенка ситуа­ции в Северо-Восточном Китае: констатировалось, что Япония соиершила агрессию, нарушив Устав Лиги наций, договор «де­вяти держав*> и пакт Бриана-Келлога: подчеркивалось, что Мань­чжурия является неотъемлемой составной частью Китайской республики, хотя Япония и имеет здесь «особые интересы»; го­сударствам — членам Лиги наций рекомендовалось не призна­вать Маньчжоу-Го; предлагалось созвать международную кон­ференцию для определения статуса маньчжурской территории (либо возвращение Китаю, либо ее интернационализация». Гла­ва японской делегации Мацуока (по совместительству работав­ший директором Южно-Маньчжурской железной дороги) кате­горически отверг все иынолы и предложения международных экспертов, заявив, что проблема Маньчжурии — это «дело жиз­ни и смерти для его страны».

«Доклад Л иттона» (после его доработки в специально создан­ной Комиссии 19-ти) лег в основу резолюции, принятой Чрезвы­чайной сессией Ассамблеи Лиги наций 24 февраля 1933 г. Несмотря на жесткие формулировки, значение этого документа, выдержан­ного в духе «доктрины непризнания» США, умалялось тем. что в нем отсутствовали какие-либо упоминания о применении санк­ций против Японии как «страны-агрессора». Тем не менее япон­ское правительство в знак протеста против такого решения 27 марта 1933 г. объявило о своем выходе из Лиги наиий- Тем самым оно «уведомило» мировую общественность, что будет продолжать свою экспансионистскую политику на Дальнем Востоке.

«Миротворческий» подход западных держав и Лиги наций, отказавшихся от решнгельных мер по пресечению агрессии, со­действовал не ослаблению, а усилению напряженности в дальне­восточном регионе. Не дождавшись реальной помощи от Запада. правительство Чан Кайши в целях предотвращения «большой вои­ны» с Японией вступило с ней в переговоры. В мае 1933 г- в горо­де Тангу близ Пекина было подписано «соглашение о переми­рии», по которому Японии добилась от Нанкина не только при­знания де-факто «поэтических изменений-» в Маньчжурии, но и создания контролируемой японской администрацией зоны на се­вере провинции Хубэй. «Соглашение в Тангу» следует оценить не только как беспрецеденгные и мировой практике уступки одного государства другому, но и как своего рода «жертвоприношение» агрессору, что подталкивало его на новые захватнические акции. Тогда же весной 1933 г. Кпантунскан армия вторглась в провин­цию Жэхэ. т.е. вступила во Внутренний Китай — сферу влияния западных держав- О том. что Япония не остановится на достигну­том и что ее конечной целью является подчинение всей Восточ­ной Азии, свидетельствовали так называемые «декларация А-мо» и «доктрина Хироты». В апреле 1934 г. в связи с появлением ин­формации об «оказании технической помощи Китаю со стороны Лиги наций и о поставках ему военных материалов западными

фирмами» заведующий отделом печати японского министерства иностранных дел Н. Амо выступил с заявлением. В нем декла­рировалось. что японское правительство не может безразлично относиться к активности западных государств в Китае, так как несет «особую ответственность,»а поддержание мира в азиат­ском регионе» и не позволит, чтобы «Китай обращался за помо-шью к каким-либо другим державам, кроме Японии». Через не­сколько дней с разъяснением правительственной позиции к меж­дународной общественности обратился министр иностранных дел К- Хирота. Повторив основные положения «декларации Амо», он добавил, что Япония будет решительно противостоять наме­рениям Запада использовать Китай в «своих эгоистических це­лях». Последовали энергичный протест США и вялые представ­ления Англии и Франции, Политика «умиротворения» в очеред­ной раз продемонстрировала свою несостоятельность в сдерживании агрессии.

Образование очага войны на Дальнем Востоке непосредствен­но затрагивало интересы безопасности Советского Союза, При­сутствие японских войск в Северной Маньчжурии (что, к слову сказать, являлось грубейшим нарушением Портсмутского дого­вора 1905г.) создавало реальную угрозу вторжения на террито­рию СССР, имевшего с Северо-Восточным Китаем самую про­тяженную сухопутную границу в 3.5 тыс. км. Именно в это вре­мя в правительственных кругах Японии стали разрабатываться планы нападения на Советский Союз, о чем свидетельствуют материалы Токийского процесса нал главными японскими во­енными преступниками, проходившего в 1946-1948 гг. Генерал Минами, занимавший пост министра обороны в 1930-1931 гг., заявил на процессе: «Маньчжурия рассматривалась как военная база в случае вооруженного столкновения с СССР». Генераль­ный штаб японской армии в начале 1930-х гг. уточнил план под­готовки к войне («План Оцу»), по которому из 30 формировав­шихся дивизий 24 предназначались для ведения боевых действий против Советского Союза-

С началом японской агрессии в дальневосточной политике СССР произошли существенные изменения. Особое внимание уделялось вопросам укрепления региональной обороноспособно­сти страны: осенью 1931 г. было приято решение о строительстве тихоокеанского флота, увеличилась численность советских воо­руженных сил на Дальнем Востоке, активизировалось хозяйствен­ное освоение района- Однако сил для отражения возможного на­падения было явно недостаточно. Поэтому столь большое значе­ние придавалось дипломатическим средствам и методам.

В этой сфере принципиально важным явлением стала счена приоритетов. Несмотря на повторявшиеся время от времени дек­ларации о солидарности с КПК и Китайской революцией, идей­но-классовая мотивация дальневосточной политики Советского Союза отошла на второй план (тем более, что в борьбе с Гоминь­даном коммунистические силы терпели поражения и встал воп­рос о самом существовании компартии Китая). Главенствующее место во внешнеполитических планах партийно-государственно­го руководства СССР заняли геостратегические установки. Выде­лились две основные задачи: 1) нормализовать отношения с Ки­тайской республикой, оказывать ей посильную помошь в проти­водействии японской агрессии, представлявшей угрозу и для Советского Союза; 2) не допустить прямого вооруженного столк­новения с Японией, втягивания СССР в японо-китайскую войну и в интересах сохранения мира идти на определенные уступки японскому правительству- Чрезвычайная сложность поставленных целей заключалась в том. что реализация первой затрудняла дос­тижение второй, и наоборот. Тем не менее этот противоречивый курс активно претворялся в жизнь-

С одной стороны. Советский Союз морально и материально поддерживал гоминьдановские войска во время боевых операций в Северной Маньчжурии, приютил на своей территории более 20 тыс. военнослужащих (за что получил от Нанкинского прави­тельства «компенсацию» в 10 млн. долл.) и отказался выдать ки­тайских повстанцев Японии, добился восстановления в декабре 1932г. дипломатических отношений с Китаем. Все это вызывало негативную реакцию в японских правительственных кругах- Од­нако. с другой стороны. Советский Союз уже в октябре 1931 г- объявил о своем нейтралитете в японо-китайском конфликте, отказался участвовать в комиссии Литтона и присоединиться к резолюции Лиги наций, осуждавшей агрессию Японии в Китае;

разрешил использовать КВЖД для перевозки японских войск и военных материалов, что являлось нарушением советско-китанс-ких соглашений 1924 г.; трижды предлагал правительству Японии подписать пакт о ненападении, одновременно отвергнув предло­жение Китая о заключении подобного договора.

Главным препятствием на пути смягчения напряженности в советско-японских отношениях являлась проблема КВЖД. Япо­ния, стремившаяся осуществлять полный контроль нал Маньч­журией. не желала мириться с присутствием СССР в северной ее части. Угрозы «отрубить щупальце большевистского спрута*, со­средоточение войск на границе и постоянные провокации на КВЖД — все это заставило Советский Союз вступить в переговоры о продаже железной дороги. Они продолжались с мая 1933 по март 1935 г. и завершились подписанием соглашения о выкупе КВЖД формально Маньчжоу-Го. а фактически Японией за 140 млн. иен (47,5 млн, золотых руб.), что было гораздо ниже ее реальной сто­имости. Показательно, что в 1930-1931 гг. центральное правитель­ство Китая предлагало цену в 225 млн. руб. И тогда глава совет­ской делегации Л.М. Карахан, аргументируй свой отказ, заявил:

*Это дешевле, чем на слом». Иными словами. Советский Союз «подарил» Японии Китайско-Восточную железную дорогу в об­мен на юридически не оформленный отказ японского правитель­ства от вооруженного нападения. Продав КВЖД, СССР лишился весьма прибыльного предприятия, а его политико-экономичес­кое влияние в регионе фактически было сведено к нулю, Однако стратегический выигрыш компенсировал и превзошел тактичес­кий проигрыш. Советский Союз реализовал свои главные геопо­литические цели. нормализовав отношения с Китайской респуб­ликой и сняв угрозу войны с Японией.

Формально и СССР, и западные демократии проводили на Дальнем Востоке политику «умиротворения». Отличие состояло в том, что Запад, имея возможность пресечь агрессию, направлял ее на Советский Союз, а СССР. не имея такой возможности, обес­печивал путем уступок свою безопасность и одновременно содей­ствовал обострению «межимпериалистических противоречий». В этом контексте советская дипломатия переиграла дипломатию западную, сохранив позиции СССР как самостоятельного центра дальневосточной и мировой политики.

Возникновение очага войны на Дальнем Востоке положило начало процессу разрушения важнейшей составной части после­военного международного порядка — Вашингтонской договор­ной системы. Еше более напряженная обстановка складывалась в это время в Европе.