Мексика: народное освободительное движение под руководством М. Идальго и Х. Морелоса (1810-1815)

Вице-королевство Новая Испания, которое к 1810 г. включало территорию не только современной Мексики, но и таких нынешних территорий США, как Техас, Нью-Мексико, Аризона, Калифорния, Невада, Юта и, сверх того, части штатов Колорадо, Оклахома, Канзас и Вайоминг, являлось подлинной жемчужиной колониальной империи Испании. Это была самая населенная часть Испанской Америки, крупнейший в мире производитель серебра, и отсюда испанская казна получала две трети всех колониальных доходов.

Тем не менее из учтенных 227,8 млн. песо валового продукта Мексики в 1810 г. на долю горнодобывающей промышленности приходилось всего около 28 млн., т.е. 12,3%. Львиную же долю давало сельское хозяйство 138,9 млн. песо (61%). В этой ведущей отрасли страны производились и экспортные продукты на общую сумму 5 млн. песо, в первую очередь кошениль. Но в основном сельское хозяйство покрывало внутренние потребности населения в зерновых, мясе, сахаре, молоке и сыре, а также снабжало ремесла и мануфактуры говяжьим салом, кожевенным сырьем, шерстью, хлопком и т.д.

Второй по валовому производству отраслью была обрабатывающая промышленность и ремесла, на долю которых приходилось товаров на сумму 61 млн. песо (26,8%), в том числе шерстяных и хлопчатобумажных тканей, кожаных изделий, обуви, мыла и др. Конечно, высшие слои мексиканского общества предпочитали европейские товары, но местная промышленность и ремесла одевали около 5 млн. человек из низших класов.

Население Новой Испании составляло 6 млн. человек, которое на 18% состояло из белых (испанцев и креолов в соотношении 1:70), на 12% из метисов, негров и кастас, к индейскому этносу принадлежало около 60% населения, в основной массе оседлые крестьяне-общинники, представлявшие осколки древних цивилизаций майя, ацтеков, сапотеков, тарасков и др. Экономические успехи Мексики основывались на чрезвычайно высокой степени концентрации средств производства, в первую очередь земли, около 86% которой сосредоточили в своих руках хозяева 4.944 асьенд и эстансий и 6.684 ранчо. Такое положение складывалось в том числе за счет раскрестьянивания общинников и мелкопарцелльных крестьян. Оно и заставило немецкого ученого Александра фон Гумбольдта подчеркнуть в своих путевых заметках, что Мексика, как никакая другая из испанских колоний в Америке, была страной вопиющего неравенства. Если на Кубе, по его подсчетам, богачами слыли те, кто получал от 30 до 35 тыс. годового дохода, в Венесуэле 10 тыс., а в Перу 4 тыс. песо, то в Новой Испании среди богатейшей верхушки встречались такие, чей доход составлял 200 тыс. песо в год и более. А на другом полюсе находилось множество раскрестьяненных бедолаг, которых глава консуладо Веракруса Х.М. Кирос именовал праздношатающимися и бродягами, обвиняя в создании такого перенаселения в городах, что на каждую обутую ногу приходится десять сапожников.

Поэтому не удивительно, что на рубеже XVIII-XIX вв. самые разные силы в Мексике поднимали частые восстания и плели заговоры. Помимо упоминавшихся креольских заговоров и восстаний индейцев, стоит упомянуть восстание негров в Кордове 1805 г., несмотря на относительно малую численность в стране рабов. Бурбоновские реформы, особенно увеличение налогового бремени, вызвали восстания мелкопарцелльного крестьянства и городских низов 1783 г. в разных районах Мексики. Словом, назревал всеобщий взрыв, который с известием о пленении Фердинанда VII креольская верхушка попыталась превратить в свою революцию, потребовав от колониальных властей не признавать власти Испании, а передать всю полноту верховной власти вице-королю, а исполнительную аудьенсии и аюнтамьенто. В ответ испанское меньшинство осуществило государственный переворот, заменив вице-короля своим ставленником, а это лишь добавило поводов к разрастанию недовольства во всех слоях общества. К тому же в 1809-1810 гг. сельское хозяйство поразила засуха, вслед за которой пришел голод.

Искрой, от которой возгорелось пламя восстания, послужил обычный креольский заговор с целью создания правительственной хунты для управления страной от имени плененного Фердинанда. В нем участвовали очень богатые Игнасио Альенде и Хуан Альдама, весьма состоятельные торговец Педро Морено Абасоло, семейства Браво и Галеана, горнопромышленник Хименес, священник Сервандо Тереса де Мьер, сын испанского землевладельца Мина. Были среди заговорщиков и просто богатые Андрес Кинтана Роо, братья Матаморос, Леона Викарио, Мигель Идальго (несмотря на скромный пост священника), а также представители богатого среднего класса братья Игнасио и Рамон Лопес Район. Имелись среди заговорщиков и представители народных классов, включая молодого офицера скромного происхождения Висенте Герреро и выходца из бедняков-индейцев Педро Авенсио. Сеть заговора охватила Сан-Мигель-эль-Гранде, Керетаро, Гуанахуато, Селайю, Сан-Луис-Потоси, а центром его стал Керетаро, где упомянутый Альенде установил контакт с коррехидором Мигелем Домингесом. С керетарской группой заговорщиков был связан и священник Идальго.

Мигель Идальго-и-Костилья (1753-1811) родился в семье креола, управляющего асьендой. Окончив духовное училище, он стал в нем преподавателем, а затем и ректором. В 1803 г. предпочел перейти на скромную должность сельского священника в селении Долорес, провинция Гуанахуато. В этом районе, одном из центров добычи серебра, была велика доля выделившихся из общин индейцев, а также кастас и негров. Чтобы побудить индейцев улучшить свое положение за счет производства товаров, Идальго организовал в Долоресе гончарный, шелкопрядильный, дубильный, ткацкий и виноградный промыслы. В обращении с местными жителями Идальго был прост, мог говорить на нескольких индейских языках, превратил свой приход в настоящий дискуссионный центр, где обсуждались социальные вопросы. В своих взглядах Идальго склонялся к уравнительному разделу имущества.

Обладая ополчением, креольская верхушка надеялась легко, как повсюду в Испанской Америке, образовать революционное правительство. Первоначальный план, по признанию Альенде на суде по делу повстанцев, состоял в том, чтобы потребовать от вице-короля создания хунты в составе членов городских аюнтамьенто, адвокатов, священников и т.п. И только для поддержки этого плана в том случае, если бы правительство его не приняло и расправилось с первыми посланцами, было условлено... с несколькими лицами в Керетаро и Сан-Мигеле-эль-Гранде... иметь людей наготове, чтобы использовать силу в случае необходимости.... Дабы народные массы поддержали креольскую революцию, было решено, как уведомлял Альенде письмом Идальго, действовать, тщательно маскируя наши цели, ибо, если движение будет откровенно революционным, его не поддержит основная масса народа, а прапорщик дон Педро Септьен усилил это мнение, рассудив, что, если революция станет неизбежной, то, поскольку индейцы безразличны к понятию свобода, им надо внушить, будто восстание осуществляется исключительно ради пользы короля Фердинанда.

Однако раскрытие заговора и начало арестов среди его участников нарушили взаимодействие революционеров с ополчением. Спасаясь от преследователей, в ночь с 15 на 16 сентября 1810 г. Игнасио Альенде прибыл в Долорес к Мигелю Идальго. А на утро, в воскресенье, когда на ярмарку съехались крестьяне из близлежащих сел, Идальго обратился с призывом к восстанию знаменитым кличем в Долоресе.

Трудовой люд разных оттенков кожи охотно откликнулся на Клич в Долоресе, и уже через месяц в восстании участвовало от 50 до 80 тыс. человек. Но народ, и в особенности индейцы, перерос уготовленные ему креольскими руководителями рамки и начал чинить расправу над всеми белыми, не делая различий между испанцами и креолами. Особенно доставалось помещикам, каковыми в Мексике, как и везде в Ибероамерике, были главным образом креолы.

Плебейский способ борьбы низов, в том числе бессудные расстрелы, зверские убийства, разграбление собственности, очень скоро толкнул основную часть креольской верхушки во враждебный по отношению к восстанию лагерь. Даже в тех редких случаях, когда вождям восстания удавалось удержать массы от расправы над креолами и их жертвами становились только испанцы, это не снижало враждебности креольского сообщества. Когда при взятии Гуанахуато повстанцы расправились с 300 испанцами, креольское аюнтамьенто ответило энергичным заявлением, гласившим: «Гнусных различий между креолами и испанцами... среди благородных, культурных и выдающихся людей этого города не делалось никогда... Европейцы были нашими родственниками, наши дочери и сестры вступали с ними в брак, они были нашими добрыми друзьями, и мы вели с ними наши дела. Наши интересы и наше богатство слились с их интересами и богатством и полностью зависели от них. Постигшая их беда стала и нашей бедой.»

Отход креольской верхушки от восстания не мог не порождать внутренних трений и расколов в движении. В ноябре 1810 г. Альенде информировал Идальго: «Индейцы совершенно выходят из повиновения. Следуя через Сан-Фелипе, я обнаружил трупы трех испанцев и креола, разрубленных на куски, хотя они имели пропуска, выданные Вашим Превосходительством; более того, индейцы ни за что не хотели разрешить священнику захоронить тела. Если за такие эксцессы никого не будут наказывать, наше дело пострадает, и, когда мы спохватимся и попытаемся прекратить их, мы будем не в силах этого сделать. А Идальго ответил ему: Нет, сударь, мы должны соблюдать осторожность, у нас нет других солдат, кроме них, а они нужны нам, чтобы защищаться. Если мы будем наказывать их, мы не найдем их тогда, когда они будут нам необходимы. Так начались и в дальнейшем все более углублялись разногласия между генералиссимусом Америки Мигелем Идальго и его соратниками из среды креольской буржуазии.

5 декабря 1810 г. Идальго издал указ, обязав судебные инстанции немедленно взыскать с латифундистов просроченные платежи по аренде земель индейских общин, а на следующий день новым указом потребовал от рабовладельцев под страхом смертной казни в 10-дневный срок дать свободу рабам, отменил подушную подать с кастас и всякие подати с индейцев. Отвечали ли эти социальные меры интересам креольской буржуазии и развития капитализма?

Вряд ли смертельную угрозу этим интересам представляла отмена рабства негров, так как рабов в Мексике имелось сравнительно немного и сколько-нибудь значимой роли в экономической жизни общества они не играли. Упразднение подушной подати кастас и индейцев даже очень хорошо вписывалось в программы креольских революционеров не только Мексики, но и остальной Испанской Америки. Однако только при том условии, если бы и аграрные преобразования Идальго осуществлял в том же либеральном русле.

Идальго же поступил совсем иначе, ибо не только приказал взыскать просроченные арендные платежи за общинные земли, но также и вернуть эти земли индейцам, запретив сдавать их в аренду в будущем, ибо воля моя в том, чтобы ею пользовались только туземцы соответствующих селений. Иными словами, этим указом он как бы порывал отношения со своим классом и переходил на сторону индейского общинного крестьянства, чье главное требование и до, и после независимости, и даже в революции 1910-1917 гг. состояло в возвращении отобранных у общин земель.

Соответствовала ли такая позиция убеждениям Идальго или же он был вынужден считаться с силой обстоятельств?

Скорее всего, революция, осуществлявшаяся крестьянством и другим трудовым людом по всем законам классовой борьбы, не оставила Мигелю Идальго иного выбора. Игнасио Альенде, стоявший рядом, но под началом Идальго, еще мог позволять себе приводившиеся высказывания, с которыми, по-видимому, внутренне был согласен и Идальго. Но генералиссимус Америки, а главное, вождь угнетенных слоев народа, каковым предстал (или представил себя в Долоресе) Идальго в глазах своих бойцов, был просто обязан следовать вместе с массами, остановить или повернуть которые он был не в состоянии, и тем все более отдалялся от своего класса, увлекаемый бурным потоком самостоятельного народного творчества.

Это, кстати, подтверждается документами. В одном из своих писем, датированном 3 января 1811 г., Идальго распорядился продавать отобранную у европейцев собственность для нужд освободительной армии, а тех из испанцев, кто станет возмущаться, сеять бунт и мятежи предавать забвению, причиняя им смерть со всеми необходимыми предосторожностями в глухих и пустынных местах, дабы никто о том не догадывался. Позднее, уже представ перед судом, на вопрос о мотивах допущения грабежа имущества испанцев он отвечал, что знает: сия узурпация была не только несправедливой, но также вредной и противоречащей интересам самих креолов, однако же необходимость ее для восстания и для заинтересованности в нем плебса не дала им сомневаться в выборе средств его ведения. На вопрос о мотивах бессудных расстрелов Идальго отвечал: «Не было иного мотива, кроме преступного попустительства желаниям армии, состоящей из индейцев и каналий». На вопрос же о том, был ли он уверен, что его движение не увенчается торжеством абсолютной монархии или другого такого же деспотизма, Идальго отвечал: Что вовсе не был уверен и что сегодня на основании опыта ощутил, что оно наверняка увенчалось бы одной из этих двух вещей, а потому он желал бы, чтобы все Американцы узнали об этом его заявлении, которое находится в полном согласии с тем, что он ощущает в своем сердце, тем более что он желает подлинного счастья своим соотечественникам....

Пока движение пребывало на подъеме и одерживало победы, креольское руководство не могло ни удержать Идальго от слияния с массами, ни сместить его как вождя революции без риска быть растерзанным рядовыми бойцами. Но когда последовали поражения от объединенной коалиции испанских регулярных войск и креольского ополчения, настал удобный момент и после очередной неудачи военное крыло повстанцев во главе с Альенде лишило Идальго командования. После этого он уже следовал со штабом, по его же признанию, в качестве пленника. Повстанцы отходили на север, к границе с США, где их руководители надеялись дать отдых бойцам, реорганизовать свои силы и рассчитывали на помощь американцев. Однако на пути к Техасу повстанцы были перехвачены роялистами, а их руководители казнены как Идальго, так и Альенде, Альдама, Хименес и другие.

После гибели Идальго общее руководство революцией осуществлял Игнасио Лопес Район, который вместе с другими представителями креольской верхушки составлял умеренное крыло движения. В городе Ситакуаро для координации действий Лопес Район создал Верховную национальную хунту Америки. Радикальное крыло движения возглавлял Х.М. Морелос, который хотя и являлся членом хунты, из-за разногласий с остальными членами в ее работе фактически не участвовал.

Хосе Мария Морелос-и-Павон (1765-1815) был сыном плотника, метисом, познал труд в асьенде с ранних лет, в молодости был погонщиком мулов. Как выходцу из самой гущи народа ему стоило много усилий и стараний получить образование. Окончив духовную семинарию, он в 1797 г. стал скромным священником. После Клича в Долоресе Морелос примкнул к восстанию и создал небольшой, но хорошо вооруженный и дисциплинированный повстанческий отряд на юге страны. Уже в ноябре 1810 г. Морелос заявлял: Для меня гораздо важнее выбрать ту силу, с которой я должен атаковать врага, нежели вести толпы людей без оружия и дисциплины. Это верно, что целые деревни следуют за мной в борьбе за независимость; но я не допускаю их, говоря, что более действенной их помощью является возделывание земли, чтобы давать хлеб нам, борцам, ушедшим на войну. Помимо чисто военных аспектов кампании, такая тактика давала Морелосу возможность надежнее контролировать свои отряды, не допуская мародерства и прочих эксцессов, свойственных индейским отрядам Идальго. И до середины 1812 г. Морелос и его отряд не трогали креольских помещиков.

Во многих вопросах согласие между умеренным и радикальным крылом движения до поры до времени было полным. В сентябре 1811 г. хунта в сообщении Морелосу оправдывала апелляцию к имени Фердинанда VII тем, что такой политикой мы добились того, что многие из войск европейцев дезертировали и присоединились к нашим войскам и что одновременно многие американцы, колеблющиеся из-за тщетного страха выступить против короля, стали нашими самыми решительными сторонниками. А в декрете Морелоса от 13 октября 1811 г. целью революции провозглашалось чтобы политическое и военное управление, которое находится в руках европейцев, было возложено на креолов, которые лучше будут охранять права господина дона Фердинанда VII. Морелос стремился также к единству мексиканцев всех оттенков кожи, для чего не только строго запретил бойцам своего отряда чинить грабежи, но и призвал индейцев и цветных в упомянутом декрете признать креолов соратниками в войне за независимость: Поскольку белые первыми из представителей вице-королевства выступили с оружием в руках на защиту уроженцев селений и прочих каст, соединившись с ними, то по этой причине белые заслуживают нашей благодарности, а не ненависти....

Расхождения между хунтой Ситакуаро и Морелосом касались социальных вопросов и четко обозначились во второй половине 1813 г. К этому времени стало очевидно, что креольская верхушка в целом не намерена менять своего отношения к восстанию, несмотря на преобладание в его руководстве выходцев из ее же среды, и что революционеры могли рассчитывать только на народ. Кроме того, внутри движения изменилось соотношение сил в пользу радикального крыла Морелоса. Это позволило ему объявить хунту во главе с Лопесом Районом утратившей легитимность и созвать новый конгресс в Чильпансинго, который объявил себя Верховным национальным конгрессом Америки и наделил Морелоса полномочиями руководителя революции.

Чильпансинганский конгресс сразу же отказался от имени Фердинанда VII, провозгласив абсолютную независимость Мексики. Кроме того, он установил разделение властей, упразднил подати и привилегии, отменил рабство и утвердил социальные заповеди революции, согласно которым издаваемые конгрессом законы должны были обязывать к верности и патриотизму, умерять роскошь и нищету, так что будет повышен заработок бедняка, который сможет улучшить свои обычаи и освободиться от невежества, грабежа и воровства. В октябре 1814 г. революционный конгресс в Апатсингане принял Конституционный декрет о свободе Мексиканской Америки. Этот документ мало чем отличался от буржуазно-либеральных конституций, уже знакомых нам по остальным странам Латинской Америки, что, видимо, связано с преобладанием в конгрессе представителей умеренного креольского крыла. Апатсинганская конституция декларировала государственный статус католической религии, принцип народного суверенитета, республиканский строй и принцип разделения властей, неприкосновенность личности, частной собственности и жилища, равенство перед законом, право на безопасность, приобретение и пользование собственностью, отмену наследственных привилегий, свободу предпринимательства, торговли и культуры, свободу слова и печати. Однако в одном пункте конституция все же отличалась от либеральных аналогов того времени. Она хотя и устанавливала непрямую систему выборов народных представителей, не вводила имущественных и образовательных цензов для участия в выборах.

К концу 1815 г. объединенные силы испанских и креольских роялистов нанесли повстанческому движению существенный урон, Морелос попал в плен, был осужден и расстрелян. С этого момента широкое народное движение и вызванная им гражданская война в Мексике фактически завершились. Правда, в разных уголках страны продолжали действовать партизанские отряды патриотов, в частности на юге страны, где борьбу продолжал Висенте Герреро, а также в лесах и горах Веракруса, где борьбу вел Гуадалупе Виктория. Но эти разрозненные отряды уже не пользовались прежней народной поддержкой, возглавлялись выходцами из буржуазных, в том числе высших, кругов общества и ставили перед собой главным образом цели буржуазного национального освобождения.

Какой же характер имело народное движение во главе с Идальго и Морелосом? В поисках ответа попробуем примерить к нему критерии революционного демократизма.

1) Бескомпромиссная революционность? Всеми учеными признается, что это движение было направлено против социального гнета. Революционного насилия в Мексике было тоже предостаточно, поскольку погибших в войне за независимость оказалось 600 тыс. человек или 10% населения страны, львиная доля которых приходилась именно на 1810-1815 гг.

2) Искренний и глубокий демократизм? Вряд ли подлежит сомнению, что отмена рабства, подушной подати индейцев и кастас, форм принудительной повинности в пользу частных лиц, возвращение отобранных у индейских общин земель, конфискация и распределение среди неимущих собственности богачей отвечали интересам именно широких масс трудящихся.

3) Была ли у движения устремленность к утопически-коммунистическим или эгалитарным идеалам? Можно согласиться с учеными, которые ни у Идальго, ни у Морелоса не обнаружили идеалов утопического социализма. Однако об их стремлении к эгалитаризму говорят не только декларации, но и конкретные свершения обоих вождей. В доказательство приведем еще один важный документ движения под названием Политические меры. Он появился в ноябре 1813 г. и являл собой инструкцию отрядам освободительной армии о необходимых действиях в занятых ими районах. В нем, в частности, предписывалось рассматривать в качестве врагов нации и приспешников партии тирании всех богатых, знатных и высших служащих, как гачупинов, так и креолов, потому как всем им их пороки и пристрастия дозволены европейской системой и законодательством. После занятия большого или малого населенного пункта войскам надлежало собрать информацию о проживающем там классе богачей, знати и чиновников, дабы тотчас же отнять все имеющиеся у них деньги и движимое или недвижимое имущество, распределяя половину отнятого среди местных жителей-бедняков, дабы завоевать расположение возможно большего их числа, сохраняя другую половину для фондов военной казны. Распределение отнятого имущества среди бедняков полагалось осуществлять поровну, чтобы никто не обогатился больше других и чтобы все оказывались обеспеченными... семенами, скотом и т.п. Эта мера должна распространяться также на золото, серебро и другие драгоценности церквей... В указанных населенных пунктах следует разрушать таможни, сторожевые посты и другие королевские учреждения, сжигая архивы, за исключением церковных книг. Шестой пункт Политического плана гласил: Сознавая, что для перестройки надо разрушить прошлое, необходимо без всякого сожаления и сокрытия предать огню все обнаруженные... заморские предметы. Седьмой пункт давал указание конфисковывать и делить все крупные асьенды, обрабатываемые земли которых превышают две квадратные лиги, так как реальная польза от земледелия в том, чтобы многие посвящали себя обработке отчужденного мелкого участка, который бы они могли содержать своим трудом и умением. Особая важность придавалась разрушению всех плотин, водных каналов, домов и других построек богатых асендадо, креолов или гачупинов. Пункт восьмой гласил: Должно сжигать также найденный табак, будь то в сыром или обработанном виде, внушая населению, чтобы оно освобождалось от этого столь отвратительного и вредного для здоровья порока. Наконец, все перечисленные методы предписывалось использовать в отношении рудников, разрушая их оборудование и хранилища металлов, не оставляя ни следа, а также сахарных инхеньо, ибо все, что нам пока нужно, это зерновые и другое продовольствие первой необходимости, дабы поддерживать жизнедеятельность и не пускаться в высшие проекты. В заключение выражалась уверенность в том, что, если план будет в точности выполнен, то победа будет за нами.

Иными словами, эгалитарные устремления несомненно тоже были присущи движению Идальго и Морелоса. Поэтому оно отвечает всем критериям революционного демократизма и может быть оценено именно как революционно-демократическое.

В каком же отношении это революционно-демократическое движение находилось к собственно буржуазной войне за независимость?

Поскольку в Мексике с самого начала освободительной революции явно обозначился разрыв между креольской верхушкой и народными массами, в историографии за движением креольской верхушки в лучшем случае признается стремление к политической независимости. В отношении же движения Идальго и Морелоса сложились два разных подхода. Одни ученые видят в нем и борьбу за независимость, и радикальную буржуазную революцию (М.С. Альперович). Другие же, ссылаясь на уважительное отношение индейцев к далекому заморскому монарху и непонимание участниками восстания собственно понятия независимость, смысл которого был ясен лишь последующим поколениям мексиканцев, усматривают в нем настоящую социальную революцию (Дж. Линч).

В вопросе об отношении народного движения к независимости, если брать именно отношение масс, а не вождей, вторая из приведенных точек зрения более обоснованна. Ее подтверждают не только приводившиеся письма Альенде Идальго и Лопеса Района Морелосу о необходимости скрывать от народа стремление революционеров к независимости, но и еще два документа Лопеса Района по поводу провозглашения независимости Чильпансинганским конгрессом в 1813 г. В представлении этому конгрессу Лопес Район описывает горький опыт Идальго, который имел неосторожность заявить в 1811 г. о намерении объявить полную независимость от испанского трона. В результате этого, писал Лопес Район, из его отрядов началось массовое дезертирство и переход на сторону врага множества его бывших бойцов, которые даже пытались захватить Альдаму и других видных руководителей. А когда Идальго и другие революционеры оказались в плену и были доставлены в Монклову, то массы народа встретили кортеж криками: «Да здравствует Фердинанд VII!» и требовали головы революционеров. В личном письме Морелосу от 31 октября 1814 г., Лопес Район, повторив рассказ об опыте Мигеля Идальго, добавляет: Последующие превратности войны покрывали Родину то славой, то унижением, но, оставаясь неизменными в своих первоначальных чувствах, народные массы не склонили головы перед игом угнетателей, но и не проявили ни малейшего признака отказа от любви к авторитету Фердинанда. Все это я наблюдал лично целый год, в течение которого объездил большую часть основных провинций вице-королевства, и, зная, что таковым было всеобщее настроение, я настоял на том, дабы в Ситакуаро хунта решила править от имени Фердинанда VII. Этим мы сумели поднять революцию и атаковать наших врагов в их собственных редутах... Но допустим, что мы в конце концов побеждаем угнетателей. Несложный расчет показывает, что наше положение окажется слабым и уязвимым, и тогда огромная масса индейцев, до сих пор пребывающая в покое и единстве с остальными американцами от сознания, что речь идет лишь о ликвидации произвола властей, но не о выходе из-под правления Фердинанда VII, с объявлением независимости начнет укрепляться, и обученные опытом нынешней борьбы, они тогда предпримут усилия по реставрации своих древних монархий, как того в прошлом году дерзко потребовали тлакскальтеки в меморандуме на имя светлейшего господина Морелоса....

Наверное, можно согласиться с Дж. Линчем и в том, что в революционно-демократическом движении Идальго и Морелоса содержалась возможность настоящей социальной революции. Но остается все же вопрос, была ли эта настоящая революция буржуазной, тяготел ли мексиканский революционный демократизм к буржуазному либерализму, осуществлял ли он плебейским способом всего лишь вспомогательную роль в собственно буржуазной революции.

Буржуазно-либеральной, притом как в смысле ниспровержения существующей власти (колониальной администрации), так и в смысле разрушения старых отношений (замена меркантилистской системы свободой торговли и предпринимательства, а также трансформация на основе этого главного принципа либерализма всей совокупности общественных отношений в направлении рыночной экономики, гражданского общества и правового государства), такой мексиканская революция, скорее всего, должна была стать по замыслу затевавших ее креольских заговорщиков. И в ней народным массам заранее отводилась, как верно заметил Дж. Линч, роль пушечного мяса. Но эти планы разрушили сами народные массы, в первую очередь индейская беднота, которая выступила против богачей в целом, не различая испанцев и креолов, и развязала свою собственную социальную революцию, увлекая за собой Идальго и в чем-то даже Морелоса. Иными словами, с самого начала и до конца первого этапа войны за независимость (1810-1815) два разных классовых движения, две разные по составу и по целям движущие силы буржуазно-либеральная и народная, демократическая не слились воедино, а наоборот, столкнулись между собою.

Это обстоятельство и отвернуло от революции большинство креольской верхушки, которая объединила усилия с колонизаторами для разгрома мексиканского революционного демократизма. Весьма точную характеристику ее поведению дал мексиканский епископ-реформатор Абад-и-Кейпо, который в 1815 г. писал Фердинанду VII: Господствующая раса из числа уроженцев страны плела и постоянно плетет заговоры против европейцев, то есть против... метрополии. Если Испания и утратит свои заморские владения, то именно это станет тому первопричиной. Правда, при нынешнем восстании сохранили верность некоторые провинции, а наиболее знатная и богатая часть в Новой Испании почти вся выступила за правое дело и сражалась с повстанцами и своим богатством, и своею кровью. Но сей факт не устраняет указанную первопричину, а лишь доказывает, что просвещенные и здравомыслящие мексиканцы сражаются против восстания, ибо уверены, что если бы оно победило, то неизбежно наступила бы ужасная анархия, как в Сан-Доминго, которая с необходимостью вылилась бы в разорение страны.