Часть III. Страны Латинской Америки от завоевания независимости до начала ХХ века

История Латинской Америки с древнейших времен до начала XX века. Часть III. Тема 1. Великая смута в освободившихся государствах Латинской Америки.

РУДН

 

Объединительные планы латиноамериканских патриотов. Панамский конгресс 1826 г.

Развитие центробежных тенденций в Латинской Америке. Причины гражданских войн между унитариями и федералистами.

Состояние мировой экономики и социально-экономическое положение в странах Латинской Америки после войны за независимость.

Свобода торговли, протекционизм и классовая борьба в Латинской Америке. Феномен провинциального каудильизма в политической эволюции латиноамериканских стран.

Проблема "забегания" революций и Латинская Америка.

От либерализма к консерватизму.

 

Национально-освободительные революции в Латинской Америке уничтожили колониальный режим почти во всех испанских владениях в Новом Свете (за исключением Кубы и Пуэрто-Рико), в португальской Бразилии, а также во французском Сан-Доминго. Тем самым были решены важные, но все же лишь начальные задачи освободительных движений, была только расчищена почва для революционного творчества бывших колониальных народов. И естественно, на первых порах важнейшее значение среди созидательных задач приобрел главный вопрос всякой революции - вопрос о власти, который в национальной революции сводится прежде всего к строительству независимого государства.

Но уже в этом вопросе латиноамериканские патриоты столкнулись со многими сложностями. В самом деле, должны ли новые государства унаследовать прежние колониальные территории? Возможно ли создание единого государства хотя бы в составе бывших испанских колоний? Каковы должны быть принципы взаимоотношений между различными частями этого государства? Вот далеко не полный перечень подобных проблем, к решению которых приступили освободившиеся страны.

Опыт более ранней национальной революции Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783) к тому времени убедительно доказал, что успешно отстоять и укрепить свою независимость бывшие английские колонии смогли благодаря тому, что объединились в Соединенные Штаты Америки. Это прекрасно понимали и деятели латиноамериканского освободительного движения, в первую очередь Ф. Миранда, Х. де Сан-Мартин, А.Х. де Сукре, Б. О'Хиггинс и, конечно же, С. Боливар. Тем более, что, как казалось тогда этим патриотам, условия Испанской Америки ничем принципиально от условий США не отличались: они имели общую территорию, язык, нравы, религию.

Правда, С. Боливар после поражения первого этапа революций высказывал и сомнения в такой возможности. Немыслимо, хотя и заманчиво, - писал он в знаменитом Письме с Ямайки в 1815 г., сделать весь Новый Свет единой нацией, в которой одной нитью были бы связаны все части друг с другом и образовывали бы одно целое. Все наши области имеют общее происхождение, один язык, одни и те же традиции и религию и, следовательно, должны были бы иметь одно-единое правительство, которое объединяло бы в конфедерацию различные государства по мере их образования. Однако это невозможно, ибо разнообразные климатические условия, различная обстановка, противоположные интересы, несхожие характеры народов разделяют территории Америки. Как было бы чудесно, если бы Панамский перешеек стал для нас тем, чем был Коринф для греков! Может быть, в один прекрасный день мы созовем там державный конгресс представителей республик, королевств и империй, чтобы обсуждать важнейшие вопросы войны и мира с нациями трем других частей света. Такого рода объединение, возможно, будет создано когда-нибудь, в счастливую эпоху нашего возрождения. Но когда в ходе национально-освободительных революций наступил решительный перелом и одна за другой различные территории начали освобождаться от колониального гнета, Боливар превратился в самого горячего сторонника практического осуществления этой заманчивой идеи.

Если прежде испаноамериканских патриотов связывали союзные соглашения для совместной борьбы с колонизаторами, то к концу Войны за независимость здание будущей конфедерации начало приобретать и организационные черты. Так, в 1821 г. Боливар становится президентом нового независимого государства Колумбии, в состав которого вошли бывшие вице-королевство Новая Гранада, генерал-капитанство Венесуэла и еще остававшаяся под контролем испанских колонизаторов аудьенсия Кито. В 1824 г. он же становится верховным диктатором Перу, а в 1826 г. пожизненным президентом Боливии (бывшего Верхнего Перу). И хотя непосредственное исполнение президентских полномочий в Перу Боливар возложил на генерала Ла-Мара, а в Боливии на маршала Сукре, номинально он оставался главой сразу трех крупных независимых государств. Так возникла реальная возможность для образования конфедерации, тем более, что и в других частях Испанской Америки была сильна тяга к единству.

И вот именно в г. Панама, как и мечтал Боливар, в июне - июле 1826 г. проводил свою работу объединительный конгресс. Правда, Чили, Парагвай, Восточный Берег и Аргентина не прислали своих представителей на конгресс, но зато в его работе помимо Колумбии, Перу и Боливии приняли участие Мексика и Соединенные провинции Центральной Америки. Важнейшим документом, принятым конгрессом, стал договор О постоянном союзе, лиге и конфедерации. Согласно статье 2 договора, целями создававшейся конфедерации в составе названных государств были охрана суверенитета и независимости их от посягательств иностранных держав, а также содействие взаимопониманию между испаноамериканскими народами. Устанавливались размеры вооруженных сил, которые каждый участник конфедерации должен был выделить на нужды совместной обороны. В ведение конфедерации передавались также вопросы общего гражданства, процедура разрешения территориальных и иных споров, ликвидация работорговли. В текст договора не был внесен лишь пункт об учреждении верховного органа власти конфедерации, вызывавший тогда наибольшие разногласия.

Казалось, уже недалек был день создания Соединенных Штатов Испанской, а возможно, и всей Латинской Америки. Но Панамский конгресс оказался наивысшей точкой развития объединительных стремлений, вслед за которой наметился быстрый регресс. Даже из подписавших договор государств только Колумбия его ратифицировала. Более того, вскоре начало рушиться и то здание, которое создавалось Боливаром в качестве основы будущей федерации.

Сначала власть Боливара была ликвидирована в Перу, где вновь восторжествовала Конституция 1823 г., а президентом стал генерал Ла-Мар. В 1828 г. в Боливии был свергнут, а по возвращении в Колумбию и убит соратник Боливара и победитель в битве при Аякучо маршал Сукре. Президентом Боливии был избран Санта-Крус, а для закрепления независимости страны от Колумбии на ее территорию были введены перуанские войска, что послужило одним из поводов к колумбийско-перуанской войне 1828-1830 гг. И хотя Колумбия эту войну выиграла, предпринятые военные усилия способствовали ее собственному распаду на Венесуэлу во главе с президентом Х. А. Паэсом, Эквадор с президентом Х.Х. Флоресом и прежнюю Новую Гранаду, продолжавшую именоваться Колумбией. Да и здесь с 1828 г. против Боливара зрел один заговор за другим, в результате чего в 1830 г. он подал в отставку с поста президента Колумбии, удалился в поместье Сан-Педро-де-Алессандрино близ г. Санта-Марты и вскоре умер. Перед смертью он заявил: «Америка неуправляема. Те, кто служит революции, пашут море».

Тенденция к государственно-территориальному распаду возобладала и в других частях бывшей Испанской Америки. Прежнее вице-королевство Рио-де-ла-Плата развалилось на Парагвай (1811), Аргентину (1816), Боливию (1825) и Уругвай, бывший Восточный Берег (1828 г.). Еще в 1823 г. из состава Мексиканской империи вышли и создали федеративное государство Соединенные провинции Центральной Америки, которое, в свою очередь в 1838-1841 гг. распалось на Гватемалу, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Коста-Рику. В 1844 г. из состава Гаити вышло бывшее испанское владение Санто-Доминго, образовав независимую Доминиканскую Республику. Неудачей окончилась и попытка объединить в конфедерацию Перу и Боливию (1836 1839). Наконец, в 1903 г. из состава Колумбии выделилась в самостоятельное государство Панама. Таким образом, территориальные границы колониального периода удалось сохранить лишь Мексике, Бразилии, Перу и Чили, хотя и здесь еще долгие годы десятилетия центробежные тенденции вызывали многочисленные и кровопролитные гражданские войны.

Почему же испаноамериканцам не удалось повторит объединения США? В чем истоки и на чем базировалась сила сепаратизма в освободившихся латиноамериканских странах?

Длительное время в зарубежной историографии господствующее положение занимала концепция, которая была разработана авторами либерального направления и которая главную причину данного явления видела в каудильизме (от испанского "каудильо" вождь, вожак, предводитель). По мнению этих авторов, каудильизм представлял собой специфику послереволюционной Латинской Америки, связанную с борьбой за власть между различными группировками помещиков-латифундистов, каждая из которых возглавлялась своим каудильо, пользовавшимся неограниченной властью в том или ином регионе, провинции, округе. При этом поддержка каудильо массами народа объясняется, как правило, традиционными личностными отношениями господства - подчинения, издавна существующими в латиноамериканской латифундии и порождающими раболепную покорность и безоговорочное подчинение крестьян своему помещику. Точно так же каудильизм и его различные варианты бразильский коронелизм, перуанский гамонализм, боливийский или мексиканский касикизм - рассматриваются и в советской исторической науке применительно к странам Латиноамериканского континента начала прошлого века.

Примерно с начала 40-х годов нашего столетия за рубежом, особенно в странах Латинской Америки, господствовавшая концепция все чаще стала подвергаться сомнениям, разрабатывались иные точки зрения, в частности, объяснение сепаратизма стремлением промышленников и ремесленников защитить свое производство покровительственными пошлинами, квотами и запретами на импорт иностранных изделий и прочими мерами, составляющими систему протекционизма. В научной и популярной литературе последних десятилетий четко прослеживается возрастание числа различных подходов и накала научных дискуссий по этому, казалось бы, отдаленному от сегодняшних проблем кругу вопросов. Объясняется это тем, что и сегодня различные социально-политические силы (от реакционных до революционно-демократических) в том или ином виде периодически снова поднимают вопросы о единстве латиноамериканских народов. Попутно отметим, что подобные вопросы ставятся и в других регионах развивающегося мира (достаточно вспомнить идеи панафриканизма или панисламизма).

Поскольку латиноамериканский опыт очень во многом напоминает трагедию распада Советского Союза и последовавшие затем угрозы распада России и других государств СНГ, то он способен пролить свет и на непознанные сюжеты современной истории нашей страны.

 

Итак, в чем же состояли глубинные причины необратимого развития центробежных тенденций в Латинской Америке?

Есть в науке понятие забегания революции за пределы объективной зрелости условий. Оно обычно связывается с активной деятельностью низов по углублению преобразований и считается необходимым для того, чтобы в момент неизбежного отката революции буржуазия могла завладеть теми ее плодами, которые действительно созрели. Однако опыт Латинской Америки свидетельствует, что и сама буржуазия способна заводить свои революции гораздо дальше объективной ступени зрелости, а последствия такого забегания могут принимать весьма разрушительный характер.

В происходящих на континенте процессах радикальные реформаторы, прямо назвавшиеся после войны либералами, видели борьбу двух взаимоисключающих сил. Наиболее ёмкое определение этим силам даст в 1845 г. аргентинец Д.Ф. Сармьенто в знаменитом противопоставлении цивилизации и варварства. Под цивилизацией либералы понимали не цивилизацию вообще, а именно ту ее форму, которая сложилась в протестантской Западной Европе и в ее американском продолжении США. Эта форма ассоциировалась с рыночной экономикой, гражданским обществом, правовым государством и идеологией либерализма. Та же цивилизация, которая складывалась в течение 300 лет колониализма в католической Ибероамерике, синтезировала в себе иберийские, индейские и негритянские культурные начала и делала латиноамериканцев латиноамериканцами, была объявлена варварством, подлежащим уничтожению. Поскольку заменить второе первым мыслилось еще и в кратчайшие исторические сроки, то не удивительно, что между идеальными устремлениями либералов и реальной действительностью континента с самого начала образовалась и постоянно ширилась непреодолимая пропасть.

Так, разрушая варварские формы хозяйства, отнимая средства производства у народа и отдавая их буржуазии, либералы полагали, что эти средства очень скоро заработают в результате ничем не ограниченной теперь торговли с Англией, притока иностранного капитала и европейских переселенцев, а быстрое пришествие цивилизации компенсирует народу лишения военных лет и экспроприаций. Однако разрушенная войной горнорудная промышленность требовала крупных инвестиций, а чудеса английской техники не могли быть доставлены в места ее концентрации из-за отсутствия подходящих дорог. Поэтому надежды на быстрое обогащение от эксплуатации недр провалились, и спешно созданные с этой целью акционерные компании в Лондоне обанкротились. Не лучше обстояли дела и в агроэкспорте, так как фабрика мира предпочитала ввозить продукты тропического земледелия либо из собственных колоний, либо из США (хлопок), а путь на свой рынок другим сельхозпродуктам из Нового Света преградила протекционистскими хлебными законами 1815-1849 гг. В то же время, поскольку экономика Европы после наполеоновских войн пребывала в депрессии, Англия обрушила на Латинскую Америку массу не находивших сбыта фабрично-заводских изделий.

Только с середины XIX в. промышленный переворот в других европейских державах и в США начнет изменять положение к лучшему. Но до этого времени предстояло прожить как минимум четверть столетия. И таким образом, поспешное разрушение варварских форм хозяйства превращало социально-экономическую жизнь освободившихся стран в настоящий театр абсурда: народ в значительной мере ограблен и лишен возможности пропитаться самостоятельно, угроза голодной смерти и законы о бродягах гонят его на рынок труда, а рынка этого нет, поскольку отнятые средства производства свалены у ног буржуазии мертвым капиталом.

Раскол между верхами и низами усугублялся культурным отчуждением. Революционеры, еще недавно воспевавшие подвиги арауканов и других американцев, заговорили теперь о природной глупости и лени индейцев, о варварском характере их ценностей. В то же время они проявляли раболепие по отношению ко всему англосаксонскому, начиная от одежды и кончая введением ланкастерской системы в начальных школах. Стремясь максимально точно скопировать путь США, они прилагали огромные усилия для привлечения иммигрантов из Англии, США, Германии, Голландии, Швейцарии, не только бесплатно наделяя переселенцев землей (в том числе отнятой у местных варваров*), но и позволяя возводить протестантские храмы и кладбища. Массового притока европейцев добиться не удалось, но даже прибытия первых тысяч колонистов с иной культурой, языком, религией, однако же на правах едва ли не подлинных хозяев Латинской Америки оказалось достаточно для возбуждения у народа ненависти к пришельцам и приглашавшим их правителям.

Эта ненависть все чаще выливалась в массовые восстания и грозила повторением сценария революций на Гаити или в Парагвае. В 1837 г. об этом напомнило индейское восстание в Гватемале, покончившее с правительством либерала Мариано Гальвеса. Хотя поводом к нему послужили эпидемия обычной для тех времен оспы и слухи, будто правительство искусственно ее вызвало, дабы очистить страну от коренного населения и принять европейских иммигрантов, оснований для таких подозрений Гальвес сам предоставил немало стремлением во что бы то ни стало европеизировать на 70% индейскую Гватемалу.

На политическом уровне крайне опасный разрыв образовался между федеральным центром и провинциями. До войны состояние дел у провинциальных латифундистов и владельцев мануфактур зависело от сбыта товаров в процветающие центры экспортного хозяйства. В свою очередь, от состояния местного производства зависел и достаток большинства населения*. Упадок горнорудной промышленности, застой в агроэкспорте и наводнение экспортных центров промышленными товарами из Европы нарушили прежнюю зависимость. Довершали же опустошение провинций полчища иностранных торговцев и спекулянтов, которые и сюда ввозили дешевые фабричные изделия и, пользуясь острой нуждой местных жителей в деньгах, скупали за бесценок сырье.

Эта картина повергала в ужас местных предпринимателей, и они требовали немедленного отказа от фритредерства (фри тред свобода торговли), на что либеральный центр не мог пойти по самому своему определению. Поскольку провинциальные буржуа тоже обладали немалым состоянием, их невозможно было, как простой народ, исключить из политики никакими цензами. И они, завладевая теми полномочиями, которые делегировали на места сами либеральные федеративные конституции, использовали провинциальную автономию для введения запретов на ввоз иностранных товаров и вывоз сырья, обложения высокими налогами транзитных перевозок и прочих мер, защищавших провинции, но парализовавших политику центра. Когда же центр пытался силой остановить парад суверенитетов, он сталкивался в провинциях с местным ополчением, опытными военными вожаками каудилъо из среды тех же латифундистов и массовой поддержкой их населением.

Не понимая глубинных причин наступавшего хаоса, либералы настаивали на ускорении реформ и этим еще более нарушали хозяйственные и иные общественные связи, усугубляя кризис, всеобщую вражду и распад государств на провинции. Между тем внутренне ослабленные, раздираемые гражданскими войнами, страны Латинской Америки оказывалась беззащитными перед лицом отнюдь не призрачной внешней опасности. Так, в страшную трагедию для Мексики вылилось бездумное поощрение либералами иностранной иммиграции. Закон о ней был принят еще в 1824 г. Не упомянув вероисповедание колонистов, он открыл легальный путь в страну переселенцам из США и одновременно устанавливал, что даже конгресс был не вправе запретить въезд иммигрантам вплоть до 1840 г. В итоге к 1836 г. большинство населения пограничного Техаса составили американские колонисты. Люди прагматичные, они верно рассудили, что гораздо проще и дешевле, нежели нести цивилизацию в Мексику, взять да и увести Техас из Мексики в цивилизацию. Поэтому сначала они провозгласили Техас независимым штатом, потом частью США. Последовавшая американо-мексиканская война 1846-1848 гг. стоила Мексике множества жизней, кабального торгового договора и еще 51% территории, на которой ныне процветают в США не только Техас, но также Нью-Мексико, Аризона, Калифорния, Невада, Юта и отчасти Колорадо, Оклахома, Канзас и Вайоминг.

Таким образом, в борьбе за цивилизованное будущее либералы с истинно революционной нетерпимостью расправлялись с варварским настоящим, утрачивали ощущение реальности и все более превращались не только в антинародную, но и антинациональную силу. В итоге, вместо того чтобы снять оковы со всего жизнеспособного, чем обладало общество, они на десятилетия ввергли это общество в состояние распада, похоронив идею латиноамериканского единства, отдалив мечты о цивилизации и прогрессе, поставив под вопрос само существование молодых независимых государств.

О грозящей катастрофе предупреждали мексиканец Лукас Аламан, венесуэлец Андрес Бельо и многие другие выдающиеся умы Латинской Америки. Эти мыслители тоже являлись безусловными сторонниками независимости, но выступали с резкой критикой либералов за то, что те отняли у родины все: национальность, добродетели, богатства, ее отвагу, силы и надежды. С их точки зрения, отказ от колониального прошлого должен был означать вовсе не его замену чуждыми для Ибероамерики устоями США или Западной Европы, что вело не к свободе, а лишь к хаосу, анархии и распаду общества. Напротив, считал Бельо, тот, кто окинет историю нашей борьбы с метрополией взглядом философа, тотчас же согласится, что победу нам обеспечило не что иное, как наше иберийское начало. Иными словами, материальная и духовная культура колониального прошлого подлежала отрицанию только в смысле гегелевского снятия, ассимиляции из него всего лучшего. В этом смысле Аламан и считал достижение нами независимости великим, необходимым и закономерным событием именно потому, что оно ориентировалось на благо общества, потому что узы, соединявшие наше прошлое с нашим настоящим и будущим, не были разорваны, но лишь развязаны.

Одним из первых революционных вождей, кто понял гибельность избранного пути, стал Симон Боливар, до 1828 г. остававшийся последовательным либерал-реформатором. Осознав, что массовое переселение европейцев не состоится, что цивилизацию не удастся перенести в готовом виде, но придется строить самому народу-варвару, что поэтому его ценности надо хотя бы уважать, Боливар круто повернул в сторону от либерализма. Он отобрал у иностранных колонизационных компаний предназначенные для переселенцев 6,3 млн. га земли, распродав ее с молотка в счет погашения государственного долга и бесплатно наделив ею солдат и офицеров революционной армии. Он не только в Колумбии, но и в Перу остановил разграбление общинных земель и реставрировал посты чиновников по защите индейцев. Для укрепления подорванных устоев народной морали он восстановил монашеские ордена, должности викариев и капелланов в армии, контроль церкви над системой образования, собственноручно вычеркнул из университетских программ им же ранее внесенные труды Й. Бентама и других столпов либерализма. Он ликвидировал федерализм, резко увеличил полномочия исполнительной власти, ввел пожизненное президентство. Он защитил местную промышленность запретами и высокими таможенными пошлинами. Поэтому не зря современные консерваторы Колумбии считают отцом своей партии именно Боливара.

Однако тогда революция была еще на подъеме, ее разрушительное действие мало кто ощущал, и потому, чтобы свалить диктатора, его вчерашние либеральные соратники не остановились перед развалом детища Боливара великой Колумбии. Свергнутый и оболганный Боливар за месяц до смерти в 1830 г. горестно восклицал: Америка неуправляема. Те, кто служат революции, пашут море. Вскоре приближавшаяся катастрофа приняла более явные очертания и побудила наиболее трезво мыслящую часть предпринимателей и политических деятелей отвергнуть либерализм. В итоге упорной борьбы с 1830-х гг. почти везде в Латинской Америке у власти утвердились консерваторы Хуан Мануэль де Росас в Аргентине (1835-1852), Андрес де Санта-Крус и Мануэль Исидоро Бельсу в Боливии (1829-1839 и 1848-1855), Антонио Лопес де Санта-Анна в Мексике (1833-1855), Диего Порталес в Чили (1830-1837), Хосе Рафаэль Каррера в Гватемале (1838-1865), Габриэль Гарсия Морено в Эквадоре (1859-1875) и многие другие.

 

История Латинской Америки с древнейших времен до начала XX века. ЧАСТЬ III. Тема 2. Консервативные режимы 1830-1860-х годов. Национальные особенности консервативных режимов. Сущность и место консервативных режимов в латиноамериканской истории XIX в.

РУДН

 

Аргентина. Бывшее вице-королевство Рио-де-ла-Плата вследствие напряженного противоборства между сторонниками унитаризма и федерализма после Майской революции 1810 г. утратило такие свои территории, как Парагвай (1811 г.), Восточный Берег (1815 г.) и Верхнее Перу, названное в честь С. Боливара Боливией (1825 г.). Но и на оставшейся территории еще долго продолжалась упорная борьба между унитариями провинции Буэнос-Айрес, которая превосходила другие провинции в экономическом отношении, концентрировала 1/4 часть всего населения страны и почти всю внешнюю торговлю, и федералистами, во-первых, прибрежных провинций - Энтре-Риос, Коррьентес и Санта-Фе, сходных по социально-экономической структуре с Буэнос-Айресом, но зависимых от последнего в ведении внешней торговли, а во-вторых, внутренних провинций Кордовы, Сальты, Тукумана, Куйо и других, которые в колониальный период занимались не столько торговлей с метрополией, сколько снабжением горнодобывающих центров Верхнего Перу тягловым скотом, продовольствием и ремесленными изделиями. Мануфактурными и ремесленными изделиями внутренние провинции снабжали также Буэнос-Айрес и другие прибрежные провинции, хотя огромные расстояния Аргентины и уязвимость путей сообщения для набегов кочевых индейцев значительно удорожали и делали их продукцию неконкурентоспособной даже в отношении европейских товаров, привозившихся из-за океана.

В результате непрерывных гражданских войн не раз менялись принципы государственного устройства Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы (с 182б г. Аргентины). Так, принятая в 1819 г. конституция отразила победу централистов. Но уже в феврале следующего года отряды монтонерос Санта-Фе и гаучо Энтре-Риоса разгромили войска унитариев Буэнос-Айреса в битве при Сепеде, и страна вернулась к федеративному устройству.

Последний всплеск унитаризма и либерализма в предшествующий установлению консервативного режима период был связан с именем одного из лидеров Майской революции - Бернардино Ривадавии, являвшегося детищем и одновременно апостолом просветительской философии в Аргентине. Несколько лет Ривадавия провел в изгнании в Европе, где познакомился с английским философом-либералом и создателем учения утилитаризма Иеремией Бентамом, влияние которого прослеживалось практически во всех аспектах его политики в Аргентине. В 1821 г. после возвращения на родину Ривадавия стал министром внутренних и иностранных дел в правительстве провинции Буэнос-Айрес и провел ряд реформ либерального толка. В частности, он отменил церковную десятину и конфисковал имущество некоторых монашеских орденов, декларировал неприкосновенность частной собственности, заменил подоходный и земельный налоги вывозными и ввозными таможенными пошлинами, открыл провинцию для свободной торговли с англичанами, всячески стремился привлечь иностранный капитал. С другой стороны, эти меры сопровождались и иными классическими буржуазными законами, включая законы 1821 -1823 гг. по борьбе с бродяжничеством, направленные в первую очередь против гаучо.

Особый интерес у исследователей вызывает введенная Ривадавией система долгосрочной аренды государственных земель - эмфитевс. Многие ученые видят в ней средство сдерживания роста латифундизма и поощрения создания фермерских хозяйств. С первым утверждением можно безоговорочно согласиться, так как сельским предпринимателям земля не продавалась, а лишь сдавалась в аренду на 20-летний срок, по прошествии которых арендная плата в пользу государства пересматривалась. Второе же положение вызывает сомнение потому, что всего к началу 30-х гг. было распределено 8,5 млн га эмфитеутных земель среди 500 частных лиц и компаний, т. е. в среднем по 17,5 тыс. га на душу.

В 1824 г. новый конституционный конгресс восстановил унитарный принцип государственного устройства Аргентины, и Ривадавия, став президентом страны в феврале 1826 г., попытался провести подобные реформы в остальных провинциях. Резкое обострение всего комплекса внутренних противоречий в сумме с неудачными попытками отвоевать в 1825 - 1828 гг. у Бразилии Восточный Берег (согласно договору между Аргентиной и Бразилией, Восточный Берег превратился в независимое государство Уругвай) способствовало отставке и новому изгнанию Ривадавии. С этого момента начинается восхождение Росаса к власти.

В те времена крупные скотоводы провинции Буэнос-Айрес, активно внедрявшие саладеро и поставлявшие продукты животноводства как на внешний, так и на внутренний рынки, были вынуждены во многих районах провинции, особенно на юге и юго-западе, соседствовать с весьма воинственными индейскими кочевыми племенами. Овладев лошадьми, завезенными еще испанцами, кочуя по бескрайним просторам аргентинской пампы, индейцы стали грозной силой для пограничных земельных владений. По этой причине каждый землевладелец был одновременно военным каудильо во главе вооруженного кавалерийского отряда, набранного из гаучо, пеонов и бывших негритянских невольников собственных поместий. Хотя, с другой стороны, индейскую проблему скотоводам не всегда удавалось решить военными средствами и приходилось вступать с кочевниками в переговоры, сохраняя эстансии от опустошения посредством выплаты дани в виде табака, сахара, йербы-мате, маиса, соли, скота, водки и вин.

Хуан Мануэль де Росас (1793 - 1877) как раз и являлся одним из таких скотоводов, владельцев саладеро и военных каудильо, представляя одну из богатейших семей провинции Буэнос-Айрес. С 1811 г. во главе своего кавалерийского отряда Колорадос дель Монте он состоял на службе в ополчении у правительства Буэнос-Айреса, хотя по большей части воевал с кочевниками и принимал участие в гражданских войнах между унитариями и федералистами на стороне последних. Тем не менее в 1828 г. Росас получил чин генерала.

К этому времени европоцентризму и унитаризму Ривадавии в Буэнос-Айресе уже отчетливо противостояла национальная и федералистская тенденция, получившая отражение не только в настроениях низов, но и в верхах, среди той части скотоводов, которую беспокоила европеизация провинции с присущими ей укреплением позиций англичан, а также возрастанием социальной напряженности. Эта же тенденция в 20-е годы получила отражение и в аргентинской литературе, в которой появились первые оригинальные произведения, положившие начало новому жанру - поэзии гаучо, обращавшейся в поисках национальных символов к истокам народных традиций пампы и сделавшей таким символом аргентинского народа образ пастуха-скотовода, вольного жителя пампы, отчаянного смельчака, укротителя диких лошадей и бесстрашного бойца освободительных армий.

Фигура Росаса как нельзя лучше подходила для соединения верхов и низов в деле создания аргентинской нации и национальной государственности. Он прекрасно знал психологию простого народа, особенно гаучо, всегда носил костюм гаучо, слыл прекрасным наездником, говорил на их окрестьяненном языке, пользовался среди них репутацией человека пампы и был их любимцем. Даже в отношении индейцев-кочевников Росас высказывался в 20-е годы за мирное сосуществование, полагаясь более на подкуп их верхушки, чем на собственные военные силы, а в 1826 г., когда правительство Ривадавии, вместо требуемых Росасом средств для дани, организовало военную экспедицию против индейцев и вызвало ответные набеги на поместья, он выступил с резкой критикой Ривадавии.

Ярый федералист, Росас тем не менее, став губернатором провинции Буэнос-Айрес, принял активное участие в разгроме Лиги внутренних провинций совместно с прибрежными провинциями. Точно так же он выступал против тех федералистов Буэнос-Айреса, которые желали отделения провинции от остальной части страны, дабы, обладая прекрасными пастбищами, скотом и удобным портом, сосредоточить свои усилия исключительно на внешней торговле Буэнос-Айреса с Англией и другими европейскими державами.

Суть дела в том, что федерализм Росаса был особого свойства. Представляя гегемонистскую группировку скотоводов Буэнос-Айреса, он тем не менее обрушился с нападками и репрессиями на их либеральные круги за разрушение порядка и разгул анархии. В этих условиях федерализму, по его мнению, предстояло сначала укрепить прежние, то есть колониальных времен, порядки в каждой из провинций Аргентины, после чего Буэнос-Айрес как наиболее богатая и динамичная провинция смогла бы на основе общих интересов объединить вокруг себя остальные провинции посредством соглашений, подкупов, а если потребуется, то и силой.

Популярность Росаса возросла после его военной экспедиции против арауканизированных индейцев юго-западной пампы - кампании по завоеванию пустыни, в ходе которой он истребил 10 тыс. аборигенов и захватил 500 тыс. га новых земель между реками Лимай и Неукен в 1833 г. По возвращении национального героя в Буэнос-Айрес ему снова предложили занять пост губернатора провинции. Росас выдвинул предварительным условием предоставление ему чрезвычайных полномочий посредством проведения плебисцита. Плебисцит состоялся в апреле 1835 г., на котором подавляющее число голосов было подано за чрезвычайные, по существу, диктаторские полномочия Росаса.

Основным направлением аграрной политики Росаса было укрепление латифундизма. С этой целью он распродал новые захваченные у индейцев земли среди крупных скотоводов и, сверх того, обязал арендаторов государственных эмфитеутных земель выкупить арендуемые поместья в частную собственность, в результате чего к 1840 г. долгосрочная система аренды была полностью ликвидирована.

За время правления Росаса аргентинский экспорт через порт Буэнос-Айрес (с 1825 по 1850 г.) утроился. Но развитие внешней торговли Росас стремился разумно сочетать с защитой интересов провинциальных групп предпринимателей. Так, в 1835 г. наряду с устранением таможенных пошлин между самими аргентинскими провинциями он одновременно повысил пошлины и ввел запрет на ввоз в страну некоторых промышленных и сельскохозяйственных продуктов. В 1841 г. эти меры были дополнены покровительственным декретом, предоставлявшим учредителям новых производств монопольные привилегии внутри страны. Одним и положительных результатов протекционизма Росаса стало превращение Аргентины из страны ввозящей в страну, вывозящую пшеницу.

Этот протекционизм не раз становился поводом для обострения отношений страны с Англией и Францией. Поначалу Росас обложил высокими пошлинами те импортные товары, которые доставлялись в Аргентину через посредничество купцов Монтевидео. Когда же в Уругвае началась очередная гражданская война, он поддержал оппозиционные президенту Ривере силы, за которого выступала Франция. В 1838 г. французский флот установил блокаду Буэнос-Айреса, захватил аргентинский остров Мартин-Гарсия и потребовал предоставления Франции режима наиболее благоприятствуемой нации, т. е. важной уступки в сфере торговли. Этой цели Франции добиться не удалось, и в 1840 г. она была вынуждена снять блокаду Буэнос-Айреса и возвратить Аргентине захваченный остров.

В 1840 г. в целях подчинения прибрежных провинций Буэнос-Айресу Росас лишил их права свободного судоходства по рекам Парана и Уругвай. В ответ провинции совместно с Уругваем начали военные действия. Армия Росаса разбила противника, а в феврале 1843 г. осадила Монтевидео, постоянно конкурировавший с Буэнос-Айресом. В 1845 г. в этот конфликт вмешались Англия и Франция, блокировав Буэнос-Айрес. Помимо вывода аргентинских войск из Уругвая великие державы потребовали от Росаса открыть реки Парана и Уругвай для свободного плавания английских и французских судов, т. е., по сути дела, предоставить свободный доступ иностранным товарам на внутренний рынок Аргентины. Конфликт продлился 4 года. Аргентина вывела свои войска из Уругвая, но не сняла осаду Монтевидео. Главное же заключалось в том, что по мирным договорам от 1849 и 1850 гг. Англия и Франция были вынуждены признать вопрос о свободе речного судоходства внутренним делом самой Аргентины.

Таким образом, укрепление частной собственности латифундистов на землю и сочетание систем свободы торговли и протекционизма позволили правящему классу Буэнос-Айреса несколько снизить накал его противоречий с провинциальными группами латифундистов и промышленников, добиться в определенной мере подчинения их интересов своим. Это подчинение происходило в основном экономическим путем, хотя случались и конфликты, в ходе которых Росасу приходилось использовать не только пряник, но и кнут - военную силу. Тем не менее Росас вел поиски, и часто успешные, компромиссных путей консолидации аргентинской нации вокруг Буэнос-Айреса.

Но все же главным средством сплочения различных групп экономически господствующего класса при Росасе было наступление на индейские земли, а также на жизненный уровень и свободу аргентинских гаучо. В отношении первых поход в пустыню 1833 г. служит лучшим примером. Что же касается гаучо и других работников поместий, то Росас не только подтвердил прежние законы по борьбе с бродяжничеством, но и дополнил их новыми мерами. В частности, он составил специальные инструкции управляющим поместьями, по которым гаучо и пеонам запрещалось разводить даже домашнюю птицу или охотиться на страусов, потому что их продажа на рынке давала работникам хоть какой-то не зависимый от латифундиста источник существования. Так постепенно свободолюбивый гаучо превращался в настоящего наемного рабочего.

Вместе с тем, несмотря на усиление эксплуатации низов, вплоть до конца правления Росаса, т. е. до 1852 г., особых народных волнений не происходило, и процесс консолидации аргентинской нации шел в основном по восходящей линии. Немаловажной причиной тому послужило то обстоятельство, что и в социальной политике Росас проявлял куда большую гибкость, нежели либералы-централисты. Так, например, ограничивая свободу основной массы гаучо и пеонов, он одновременно расширил каналы социальной мобильности для некоторой их части, включая наделение землей и выдвижение на высокие командные посты в армии наиболее отличившихся на военной службе выходцев из простого народа. Чем более способен господствующий класс, - подчеркивал К. Маркс, - принимать в свою среду самых выдающихся людей из угнетенных классов, тем прочнее и опаснее его господство.

Объединению нации должна была служить и усиленная идеологическая обработка населения. Росас отказался от либерализма и постоянно преследовал его идеологов в Аргентине. В качестве же национальной основы он, как и другие консерваторы, избрал ценности испанского наследия. Важным элементом этого наследия стала повышенная роль католической церкви в общественной жизни страны. Ей были возвращены отобранные либералами богатства, в стране в 1836 г. был восстановлен орден иезуитов, в его руки было отдано школьное образование. Так формировалась испанофильская идеология и практика, получившая позднее название испанидад. И надо признать, что эта идеология вместе с экономической и социальной политикой Росаса, с внешнеполитическими конфликтами, особенно с Уругваем, Англией и Францией, несомненно, способствовала формированию национального самосознания аргентинцев, консолидации нации и национального государства.

Разумеется, противоречия внутреннего развития Аргентины не исчезли, они даже обострились. Не случайно падение Росаса будет связано с крупным федералистским восстанием провинций в 1852 г. Правда и то, что правительство Росаса широко использовало методы подавления своих политических противников. Однако укрепление национальной общности и суверенитета Аргентины, наведение столь необходимого буржуазии порядка в стране, ее выдвижение при Росасе снова на роль гегемона в обществе - все эти сдвиги составляют актив аргентинского консервативного режима и они же станут впоследствии причиной свержения Росаса.

Чили. Попытки проведения реформ либерального толка, предпринятые с 1818 по 1830 г. правительствами О'Хиггинса, Фрейре и Пинто, как и в остальных освободившихся государствах Латинской Америки, вызвали в Чили мощные федералистские движения, оказавшие огромное влияние на политическое устройство страны.

Главной фигурой среди сменивших их у власти консерваторов стал Диего Порталес (1793 - 1837). Он приветствовал национально-освободительную революцию в Чили, но выступил личным противником ее руководителей за их бездумное копирование чуждых образов. Демократия, которую так расхваливали наивные умы, - писал Порталес, - является абсурдом в американских странах, где процветают все пороки, а граждане лишены всякой добродетели, без чего невозможно установление подлинной республики. Но и монархия не может быть американским идеалом. По этому Порталес хотя и предлагал установить республику, но понимал ее по-своему, по-американски. А именно: как сильную, централизованную власть, представители которой должны быть истинными образцами добродетели и патриотизма и собственным примером направлять своих сограждан по пути добродетели и порядка. И лишь когда весь народ сделается высоконравственным, настанет час правительства в полном смысле либерального, свободного, устремленного к идеалу, правительства, открытого для всех членов общества.

Диего Порталес формально не являлся главой государства, в 30-е годы ХIХ в. в разное время он занимал посты министров внутренних и иностранных дел, юстиции, народного образования, военного и военно-морского министра, был губернатором Вальпараисо и вице-президентом. Но фактически именно он правил в 1830 - 1837 гг. всей страной, широко используя при этом авторитарные методы правления в нарушение конституции....Я полагаю так, - писал он, - что законы законами, а эту дамочку по имени Конституция приходится насиловать, когда обстоятельства к тому вынуждают. Да и какая в том беда, коль скоро в первый же год с этой барышней такое уж не раз приключалось из-за ее полнейшей никчемности.

Но в отличие от Росаса Диего Порталес и президенты при нем не обладали чрезвычайными полномочиями, а действовали все же в определенном соответствии с Конституцией, особенно с принятием в 1833 г. консервативной конституции. Согласно новому Основному закону Чили, избирательное право предоставлялось мужчинам, достигшим 21 года, умевшим читать и писать и удовлетворявшим требованиям имущественного ценза. Точно так же право быть избранным предоставлялось лишь весьма состоятельным лицам: в палату депутатов конгресса могли быть избраны граждане с годовым доходом не менее 500 песо, а в сенат - с доходом не ниже 2 тыс. песо. Иными словами, с помощью этих цензов от участия в политической жизни отстранялось подавляющее большинство населения, а принятие политических решений сосредоточилось в руках лишь богатой верхушки чилийского общества.

По Конституции 1833 г., значительно расширялись, кроме того, полномочия президента, который теперь обладал правом абсолютного вето, мог вводить осадное положение, назначал не только кабинет министров, но и членов Государственного совета, который выполнял при нем функции совещательного органа. Срок его полномочий определялся в 5 лет, после чего президент мог переизбираться на следующий срок. Новая конституция исключила статью о незаконности преследований по политическим мотивам. Она объявляла католическую религию государственной, а церкви возвратила конфискованное либералами имущество и многие из прежних прав.

Консерваторы значительно расширили внешнеторговые операции Чили: если в 1815 - 1820 гг. ее торговлю с Англией контролировали всего 2 - 3 корабля, то в 1847 г. в Англию с продуктами чилийского экспорта прибыло уже свыше 300 кораблей. Порталес при участии министра финансов Мануэля Ренхифо устранил остававшиеся с колониальных времен внутренние таможенные пошлины, мешавшие развитию торговли между провинциями и укреплению национального рынка, ввел подоходный и имущественный налоги, сделал государственный аппарат более дешевым за счет сокращения числа чиновников, проводил крупные общественные работы, в частности по улучшению чилийских портов, которые в 1835 г. были соединены пароходной линией. За время правления Порталеса в стране помимо серебра получила развитие добычи меди и селитры. Всего же за пять лет, с 1830 по 1835 г., государственные доходы увеличились вдвое.

Но и в Чили консерваторы стремились сочетать свободу торговли с системой протекционизма. Так, таможенные законы были дополнены специальными декретами, направленными на установление исключительного права чилийских морских судов осуществлять перевозки между чилийскими портами, снижение таможенных тарифов на иностранные товары на 10% в том случае, если они ввозились в страну на чилийских судах, и на 20%, если эти суда были построены в Чили. Благодаря перечисленным мерам чилийский торговый и военный флот был самым мощным на всем протяжении Тихоокеанского побережья Америки вплоть до тех пор, пока в США оставался не освоенным дикий Запад. Были, сверх того, значительно повышены таможенные налоги на ввоз в страну сельскохозяйственных продуктов, освобождены от некоторых видов налогообложения производители технических культур, поставщики сельскохозяйственных орудий, научных приборов, рыбаки. В целях развития мукомольной промышленности в Чили вывоз муки облагался значительно более низкими налогами, чем вывоз зерна.

Таким образом, несмотря на отстранение либеральных кругов буржуазии от власти, консервативный режим Порталеса, представлявший в первую очередь землевладельческую и торговую аристократию провинции Сантьяго, способствовал дальнейшему росту капитализма в Чили как на основе увеличения экспорта, так и на основе содействия становлению внутреннего рынка страны. Сплочению рядов экономически господствующего класса и формированию его устойчивой социальной базы должна была помочь и аграрная политика Порталеса. С одной стороны, он как будто бы восстановил отмененный О'Хиггинсом майорат, а с другой дал толчок экспроприации индейцев и захвату их земель латифундистами и колонистами, в частности тем, что в 1833 г. добился установления новой границы с территорией непокоренных индейских племен арауканов (или мапуче), сохранявших свою независимость с колониальных времен.

Иными словами, Порталес отнюдь не был феодалом, как это еще утверждается в трудах отдельных ученых. Он не был им не только потому, что сам являлся крупным коммерсантом и финансистом, а в первую очередь потому, что его политика и объективно, и субъективно была направлена на укрепление буржуазных отношений в стране, чилийской нации и буржуазного государства.

Как и в Аргентине при Росасе, сплочение низов и верхов чилийского общества осуществлялось Порталесом не только экономическими мерами (т. е. пряником) и политическими акциями (т. е. по большей части кнутом), но и с помощью национализма в сфере идеологии, Авторитарный буржуазный республиканец и националист, Порталес ратовал за преемственность нового буржуазного порядка в Чили по отношению к колониальному прошлому, включая сюда испанские традиции и роль католической церкви в обществе. Новая идеология, покоившаяся на идее о преемственности между колониальным прошлым и независимым настоящим, получила название чиленидад, и ее основателем тоже по праву считается Диего Порталес.

Как и в Аргентине при Росасе, подтолкнув развитие и укрепив основы буржуазных отношений в Чили, Порталес и его режим сами подготовили условия для своей ликвидации в будущем, например, тем, что укрепили базу либерализма интенсивным выращиванием горнодобывающей экспортной буржуазии на севере страны и агроэкспортной буржуазии на юге. Правда, консерваторы пытались ослабить позиции либералов в армии, создав в качестве противовеса ей Гражданскую гвардию, набиравшуюся среди молодежи из 6огатых семей провинции Сантьяго. В этом кроется одна из причин убийства Порталеса недовольными армейскими офицерами в 1837 г. во время смотра чилийских войск, участвовавших в войне против перуано-боливийской конфедерации в 1836-1839 гг.

 

Однако те основы классового господства, которые были заложены консервативным режимом и освящены конституцией 1833 г., сослужили добрую службу многим последующим поколениям чилийских буржуа, в том числе и самим либералам. Лучшим доказательством тому является тот факт, что порталианская конституция без существенных изменений обеспечивала это господство буржуазии в течение почти целого столетия, вплоть до 1925 г.

Эквадор. Бывшая аудьенсиа Кито, ставшая независимым государством Эквадор в результате отделения от Колумбии в 1830 г., уже в колониальный период имела дуалистическую, двойственную структуру экономики: на Тихоокеанском побережье Косте - получило развитие плантационное хозяйство, ориентированное на экспорт какао, хлопка и других тропических культур, а в горных районах - Сьерре - крупные земледельческие асьенды продовольственной ориентации, соседствовавшие и связанные с ними индейские общины, а также традиционное ремесленное производство. Либерализм, как подсказывает сама дуалистичность эквадорской экономики и общества в целом, имел своей главной базой побережье - Косту, в то время как противостояли ему внутренние горные районы - сьерра, где федералистские тенденции опирались на традиционно крепкие провинциальные рынки. С силой этих связей, с множеством интересов, зависимых от них и требовавших протекционизма, был вынужден считаться даже С. Боливар, когда в 1829 г., будучи еще президентом Колумбии, издал специальный декрет о запрете ввоза в Кито иностранных тканей.

С отделением Кито от Колумбии в 1830 г. между двумя полюсами эквадорского общества разгорелась длительная и упорная борьба, которая часто принимала формы военных мятежей, переворотов и гражданских войн, но которая вплоть до середины ХIХ в., когда в Западной Европе и Северной Америке начался промышленный переворот и когда, следовательно, у экспортной буржуазии косты появились заманчивые перспективы на мировом рынке, так и не дала перевеса ни одной из сторон.

Новые попытки либеральных преобразований, т. е. попытки сломать установившееся равновесие и приспособить страну к потребностям мирового рынка, особенно энергично предпринимались либеральными президентами Х. М. Урбиной (1851 - 1856) и Ф. Роблесом (1856 - 1859). Под знаменем либерализма в этот период небывалой быстроты достиг процесс захвата латифундистами мелких крестьянских земельных участков, пустующих земель и т. п. и создания экспортных плантаций какао и других тропических культур, порт Гуаякиль приобрел невиданную прежде торговую активность, в горные районы с косты устремился поток иностранных промышленных товаров, а на косту - рабочие руки из сьерры.

Непосредственным результатом либеральных мероприятий стало резкое обострение противоречий между буржуазно-помещичьими группировками косты и сьерры, а также социальной напряженности, вследствие чего страна была ввергнута в тяжелейший социально-экономический кризис. В Кито, Лохе, Куэнке и Гуаякиле сформировались самостоятельные правительства. Воспользовавшись внутренними неурядицами Эквадора, в страну вторглись перуанские войска.

Именно в такой критической обстановке на политической арене Эквадора появилась фигура наиболее выдающегося деятеля эквадорского консерватизма Гарсии Морено. Установленный им режим отличался от других своих аналогов в Латинской Америке тем, что обращался не к абстрактному испанскому наследию и порядку, а вполне конкретным образцам религиозного абсолютизма испанского монарха Филиппа II. В 1862 г. Гарсия Морено заключил конкордат с Ватиканом, предоставивший католической церкви огромную власть в стране. Он, в частности, объявлял католицизм официальной и единственной религией Эквадора, отдавал в руки клерикалов систему образования, в том числе.. право осуждать учителей и запрещать книги, предоставил свободу передвижения иностранным религиозным общинам, я церкви - право приобретать собственность. Так называемая черная конституция 18б9 г. подтвердила положения конкордата. В страну, кроме того, было разрешено вернуться изгнанным либералами иезуитам. Наконец, в 1873 г. Гарсия Морено официально объявил Эквадор Республикой святого сердца Иисуса. Все эти мероприятия, взятые в отрыве от социально-экономической политики режима, но непременно в сумме с диктаторскими методами правления Гарсии Морено, делают эквадорского правителя для либеральной историографии самой одиозной фигурой среди лидеров латиноамериканского консерватизма. Сам Морено изображается религиозным фанатиком, мрачным гением ненависти, страдавшим психопатической склонностью к насилию, а его режим - не иначе, как теократической диктатурой. Консервативные авторы, напротив, всячески превозносят эту личность как мученика и святого. Национальным и народным героем Эквадора видят Морено отдельные ревизионисты. Так кем же в действительности был эквадорский диктатор?

Габриэль Гарсия Морено (1821 - 1875) родился в семье испанца и местной креолки, занимавшейся сравнительно небольшим торговым бизнесом. Юношей он получил юридическое образование в университете Кито и уже тогда приобрел репутацию страстного публициста, блестящего оратора и ярого якобинца, который даже организовал неудавшееся покушение на жизнь тогдашнего президента Эквадора Хуана Хосе Флореса. Покинув родину, Морено отбыл во Францию, где посвятил всего себя изучению химии и религии в Сорбонне. Разразившиеся во Франции бурные события 40-х годов глубоко потрясли молодого человека, толкнув его на крайне консервативные позиции.

Вернувшись в Эквадор, Гарсия Морено включился в политику в русле реакционнейшего клерикализма и боролся теперь с либералами с не меньшим рвением, чем когда-то поддерживал их. В 50-е годы он стал ректором Центрального университета и сенатором, а когда разразился кризис 1859 г., сумел сплотить и возглавить три самостоятельные прежде провинции сьерры. Отсюда вместе с тем самым Х. Х. Флоресом, на жизнь которого покушался в юности, Морено выступил против либерального правительства Гуаякиля, нанес ему решительное поражение, а вслед за тем вынудил перуанцев отступить на свою территорию. Новая Конституция 1861 г. окончательно установила власть консервативного режима Гарсии Морено, который единолично правил страной в течение 15 лет (за исключением 1864 - 18б9 гг., когда во главе государства формально находились его ставленники Х. Каррион и Х. Эспиноса).

Встав у кормила государственной власти, Гарсия Морено начал добиваться объединения Эквадора и наведения в нем порядка. С этой целью он обрушил репрессии на либеральные круги, ввергавшие, по его мнению, страну в состояние хаоса и анархии. С той же целью ключевым механизмом своей политической системы он избрал церковь, так как, по его словам, это - единственная связь, которая осталась у нас в стране, столь разобщенной интересами и страстями партий, районов и рас.

Тем не менее, как и другие рассмотренные консервативные режимы Латинской Америки, правительство Гарсии Морено отнюдь не пыталось вернуть Эквадор в колониальное прошлое. Напротив, это правительство осуществляло сверху довольно крупные реформы и мероприятия именно в целях содействия буржуазному развитию страны.

Особое внимание Гарсия Морено уделял сфере экономики. Среди мероприятий в этой области следует отметить в первую очередь всемерное развитие внешнеторговой деятельности буржуазии косты, строительство путей сообщения между костой и сьеррой, включая железную дорогу, создание сети банков, упорядочение и увеличение налоговых поступлений в государственную казну. В целом режиму удалось увязать интересы латифундистов и торговцев косты с интересами латифундистов сьерры, значительно улучшить инфраструктуру (особенно транспортные коммуникации) страны, модернизировать экономику в целом.

В социальной сфере наибольшую активность режим Гарсии Морено проявил в области образования, которое рассматривал с точки зрения подготовки кадров для нужд капиталистического развития страны. В частности, с помощью специальных декретов 1869 и 1871 гг. он централизовал управление школ, пересмотрел учебные планы, ввел более строгие требования к сдаче экзаменов на всех уровнях. В целях искоренения неграмотности и распространения обязательного начального образования для всех детей индейцев Гарсия Морено создал нормальный колледж, в котором готовились из среды индейцев сельские учителя, издал декрет, освобождавший от вспомогательных работ (формы принудительного труда индейцев) родителей тех детей, которые посещали школу. Всего же только за 8 лет, с 1867 по 1875 г., число учащихся в стране выросло с 13,5 до 32 тыс. человек.

Правда, диктатор считал полезным лишь техническое и специальное образование и с целью его развития создал сеть средних специальных школ, политехнических институтов, музыкальных, художественных и прочих училищ. В Кито была учреждена астрономическая обсерватория, оснащенная лучшим по тем временам оборудованием в Южной Америке. Но способствуя, с одной стороны, расширению подготовки квалифицированных рабочих рук, Гарсия Морено, с другой стороны, свертывал и стране гуманитарное образование, заменяя его жесткой аристократической и клерикальной идеологией. Ему нужна была грамотная и квалифицированная, но в то же время пассивная и послушная рабочая сила. И в такой односторонней подготовке незаменимую помощь режиму оказывала католическая церковь, а также радушно принимавшиеся в Эквадоре испанские, французские и немецкие иезуиты. Б итоге получалась странная картина: на фоне несомненных успехов в области образования пылали костры из запрещенных клерикалами книг.

Но не только школой Гарсия Морено воспитывал народные массы. крупные успехи в сфере экономики достигались в первую очередь понижением жизненного уровня и подчинением эквадорских трудящихся жесткой дисциплине напряженного труда. Справедливости ради следует упомянуть меры диктатора, направленные на ограничение злоупотреблений помещиков в отношении свободных крестьян и индейцев-общинников, в частности введение в 1860 г. запрета на физические пытки работников. В то же время Гарсия Морено отнюдь не был, как утверждают отдельные историки-ревизионисты, защитником индейцев. Напротив, в гарсианскую эпоху неоднократно вспыхивали восстания крестьян-общинников, вызванные тяжестью налогов, жестокостью эксплуатации или желанием вернуть утраченные общинные земли. Крупнейшее такое восстание произошло в 1871 г. в провинции Чимборасо, в ходе которого индейцы стремились покончить со злоупотреблениями помещиков и тяжелыми налогами, установленными правительством. Как и многие другие, это восстание было жестоко подавлено консервативным режимом. Главарь восстания Франсиско Дакилема, схваченный властями, был приговорен военным трибуналом к смертной казни и расстрелян.

Таким образом, позитивная сторона консервативного режима Гарсии Морено заключается в том, что он, широко используя экономические, социальные, политические и идеологические средства, обеспечил в стране буржуазный порядок, сплотил противоборствовавшие фракции буржуазно-помещичьей олигархии, укрепил ее классовое господство над трудящимися и на этой основе придал динамизм капиталистическому развитию, упрочил национальный рынок и, следовательно, консолидировал основы эквадорской нации. Однако в политике Гарсии Морено с самого начала было заложено противоречие, которое по мере своего развития и обострения неизбежно должно было подрывать его режим. Ведь успехи в развитии капитализма означали укрепление базы либерализма на побережье и в стране в целом, между тем как вся политико-идеологическая система режима была задействована именно на борьбу против всякого свободомыслия. Вполне закономерная развязка наступила 6 августа 1875 г., когда у входа в национальный дворец Гарсия Морено был зарублен мачете (длинным ножом для рубки сахарного тростника), хотя, возможно, Фаустино Райо, осуществивший этот акт, и помогавшие ему молодые либералы не осознавали, что приводили в исполнение приговор, подписанный диктатору самой исторической необходимостью.

Боливия. Попытки либеральных преобразований в Боливии были связаны с именем маршала Аякучо - Антонио Хосе Сукре, правившего страной с 1825 по 1828 г. К ним относились дезамортизация и даже конфискация церковных земель, закон о ликвидации индейских общин, отмена подушной подати, снижение таможенных пошлин, а также предпринятые еще Боливаром усилия по привлечение английского капитала в горнорудную промышленность страны.

Андрес де Санта-Крус

Среди оппозиционеров, быстро усиливших свое влияние из-за резко обострившихся в результате реформ противоречий, выделились два основных крыла. Первое было представлено помещиками во главе с генералом Х. М. Веласко, второе - народными силами, состоявшими из бывших бойцов републикет (малых республик, служивших опорой антиколониальной борьбе верхнеперуанцев) и возглавлявшимися некоторыми военными, среди которых наиболее видной фигурой был Андрес де Санта-Крус (1792 - 1865). Этот маршал перешел на сторону борцов за независимость в 1820 г., стал организатором боевых действий против испанцев, сражался в рядах армий Сан-Мартина и Боливара, участвовал в битвах при Хунине и Аякучо (1824 г.), выступил сторонником объединения Перу и Боливии.

После отъезда из Боливии Сукре и некоторого периода ожесточенной борьбы за власть в 1829 г. Санта-Крус был провозглашен президентом страны. Его политика в экономической сфере продолжала некоторые начинания Боливара и Сукре. В частности, в соответствии с распоряжением Боливара Санта-Крус сосредоточил усилия на строительстве порта Кобиха на Тихоокеанском побережье провинции Антофагаста, чтобы обеспечить действенную связь боливийской экономики с мировым рынком. Он окончательно отменил также принудительный труд индейцев в рудниках, учредил Банк реконструкции рудников для поощрения развития экспортной горнодобычи.

Но в отличие от своих предшественников Санта-Крус стремился сочетать эти меры с протекционизмом в отношении местного производства. Так, например, его правительство издало закон о значительном повышении таможенных пошлин на потребительские товары и, напротив, о снижении их на ввозимые в страну оборудование и железную руду. Была установлена государственная монополия на экспорт коры хинного дерева, а получаемые от этого доходы пускались в развитие инфраструктуры Боливии. Такую же политику проводил Санта-Крус и в рамках перуано-боливийской конфедерации, созданной им в 1836 г. в результате присоединения Перу военным путем. В частности, он обложил дополнительными пошлинами те товары, которые ввозились в конфедерацию не непосредственно из Европы, а чилийскими посредниками и англичанами, обосновавшимися в чилийском порту Вальпараисо. Эти меры послужили одной из главных причин вторжения в конфедерацию чилийских войск и ее распада вследствие поражения в войне 183б - 1839 гг.

С распадом конфедерации был свергнут и режим Санта-Круса. В обстановке затянувшейся борьбы либералов и консерваторов внутри Боливии, интервенций со стороны перуанских либералов, постоянных переворотов и контрпереворотов в 1848 г. пост президента страны оказался в руках другого видного лидера боливийского консерватизма и сторонника Санта-Круса - Мануэля Исидоро Бельсу (1808 - 1865). Либеральные историки единодушно именуют Бельсу жестоким генералом, так как он ликвидировал, по их мнению, конституцию и правил с помощью военно-диктаторских средств, в то время как ревизионисты, ссылаясь на осуществленные им социально-экономические реформы, видят в нем популиста, националиста и революционера, опиравшегося на крестьянство и городских ремесленников. И каждая из сторон при этом оказывается по-своему правой.

Ко времени прихода к власти Бельсу Боливия переживала трудный период. В застое оказалось сельское хозяйство, в котором было занято подавляющее большинство населения страны. Отчасти это было вызвано либеральной политикой свободы торговли в ситуации, когда из конкурентоспособных товаров на мировой рынок Боливия могла вывозить лишь хину, зато одновременно была вынуждена истратить свыше 14 млн песо за период с 1825 по 1846 г. на закупку более дешевых заграничных продовольственных товаров, которые могла бы производить сама. Став президентом, Бельсу развернул кампанию против свободы торговли, доказывая, что эта система лишала боливийских трудящихся работы и обогащала иностранцев и импортеров. Напротив, полагал он, система протекционизма могла содействовать развитию боливийской промышленности и, следовательно, благосостоянию трудящихся. Среди практических шагов правительства Бельсу в этом направлении - заслуживает внимание в первую очередь попытка национализировать ввоз в страну иностранных товаров. Правда, нехватка кредитов и капиталов не позволила ему реализовать эту попытку.

Другим важным направлением расширения внутреннего рынка для индустриализации и отказа страны от импорта продовольствия Бельсу считал аграрную реформу, с помощью которой надеялся остановить процесс обезземеливания крестьянства и повернуть его вспять. Так, в одном из своих официальных выступлений он призывал: Товарищи! Частная собственность является важнейшей причиной большинства обид и преступлений в Боливии, причиной постоянной борьбы между боливийцами и основой нашего современного эгоизма, навечно осужденного нормами всеобщей морали. Нет более владениям! Нет более владельцам собственности! Нет более наследствам! Долой аристократов! Земля для всех; долой эксплуатацию человека....

Хотя никаких официальных декретов в сфере аграрной политики Бельсу не издавал, тем не менее слова не расходились у него с делами. В частности, он не только не противился, но и всячески поощрял занятие индейцами своих прежних земель и восстановление общинного землевладения везде, где латифундисты успели его уничтожить. Боясь бунтарских индейских ма