Б. Возрастание объективности

Новые «факты» ставят под сомнение претензии традиционных авторов на универсальность и гендерную нейтральность. Феминистские новаторы также ведут поиск новой формулировки объективности. Это — часть их попыток создать эпистемологию, которая, признавая невозможность достижения од­ной универсальной истины, все же может способствовать лучшему, разделяе­мому более широким кругом людей пониманию мира.

По утверждению Сандры Хардинг, ценность жизни женщины в любой культуре, обществе и в любой исторический период принижалась и не при­нималась в качестве исходного пункта ни одним из типов научных исследова­ний (Hording, 1990, р. 141—143). Хардинг считает, что взгляд с позиций аут­сайдера или изгоя скорее приведет к более объективному знанию, чем взгляд с позиций правящих групп, чье мышление слишком близко господствующим институтам и концептуальным схемам. Она также полагает, что, поскольку маргинальные группы меньше заинтересованы в сохранении status quo, их знание с меньшей вероятностью будет искажено желанием узаконить суще­ствующие структуры власти. Искажение подобного рода отмечали постпози­тивистские критики реалистической концепции теории международных отно­шений. Чтобы уйти от искажений и усилить объективность обществоведения, надо отказаться от чрезмерно частого использования примеров из жизни при­вилегированных особ, обычно мужчин. Требуется также критически пересмот­реть, возможно, пристрастные убеждения тех, кто считает себя принадлежа­щим к «научному сообществу.»⁶. Представленные выше «новые факты» были предложены феминистским подходом.

⁶ Подобного рода анализ дискуссий интеллектуалов из министерства обороны США см.: Cohn, 1987.

Признавая невозможность вместить многообразие мировых реалий в некую всеобщую истину, феминистский подход, тем не менее, стремится создать теории, предлагающие нам, говоря словами Донны Харауэй, «надежный учет происходящего,... всемирную сеть связей, включая способность частично осу­ществлять обмен знаниями между очень различающимися — и разделенны­ми — сообществами» (Haraway, 1988, р. 50). Будучи убежденной в том, что претендующее на универсальность и «объективность» знание является на деле в значительной степени знанием привилегированных мужчин, Харауэй выс­тупает за то, что она называет «воплощенной объективностью» или «ситуа­тивным знанием». Ситуативное знание для нее означает не релятивизм, а скорее, повседневные представления, ведущие к лучшему «объяснению при­чин событий». Ситуативное знание «позволяет нам стать ответственными за то, что мы научились правильно видеть» (Ibid., p. 583).

Как же феминистская концепция объективности может способствовать луч­шему объяснению причин происходящего в сфере международных отноше­ний? Если мнения и жизненный опыт женщин, равно как и других маргинализированных групп, не принимаются в расчет, феминистский подход обязан усомниться в претензии теории международных отношений на универсаль­ность. Сосредоточивая внимание на «высокой политике» национальной безо­пасности, традиционная теория МО обращается к проблемам, связанным с жизненным опытом привилегированных мужчин. Утверждение Хардинг о том, что члены правящих групп наделяются правом говорить от имени всех и выступать в качестве творцов истории (Hording, 1990, р. 142), кажется особен­но применимо к теории международных отношений. Мы выросли убежденны­ми в том, что война и политика с позиции силы — сферы человеческой деятельности, к которым склонны и в которых разбираются мужчины, и что поэтому их веское слово в описании, объяснении и предсказании событий в потенциально чреватом конфликтами мире вернее. Четкая грань, отделяющая внутреннюю политику от внешней, отраженная в теории МО, привела к тому, что из поля зрения были исключены те сферы деятельности, с которы­ми традиционно связаны женщины. Исследование этих сфер деятельности, равно как и области «высокой политики», с позиций аутсайдера может по-новому осветить состояние и пределы традиционных взглядов на международ­ные отношения.