Если следование установленным принципам проблематично, главным образом, в отношении конкретных институтов, то существование общих институтов проблематично в отношении изменения. В то время как конкретные институты могут меняться по соглашению заинтересованных сторон, институты общего плана по большей части зависят от деятельности отдельных акторов, и следование этим общим правилам означает, что они остаются неизменными. Институционалисты утверждают, что неинституционалисты неспособны просчитать возможности изменений, но порою они сами сталкиваются с рядом проблем.
Решение этой проблемы, с точки зрения здравого смысла, состоит в предположении, что действия и правила взаимозависимы. Правила оказывают влияние на действия, но не определяют их; действия же усиливают или ослабляют правила, что выражается в степени следования им. Такой взгляд, разработанный Д. Десслером, в связи с дискуссией о субъекте-структуре и получивший название «трансформационной модели», на деле не очень отличается от старого представления, что международное право одновременно оказывает влияние и является функцией практической деятельности государства (Dossier, 1989). Это представление, в свою очередь, может рассматриваться как образец подхода, согласно которому каждое действие вытекает из предыдущих и оказывает влияние на последующие, иными словами, имеет место обратная связь и преемственность. Новое в недавних научных разработках конструктивистского направления заключено в особом внимании к роли взаимодействия в «формировании» идентичности и интересов (Wendt, 1994), что в неявной форме часто содержалось в анализе МО.
Таким образом, что касается конкретных институтов, проблема, очевидно, состоит в степени влияния правил на действия и в степени влияния действий на правила. Какой-то отдельный институт может быть прочным в
смысле мощного влияния на акторов и невосприимчивости к противоположным действиям. Одни институты могут быть одновременно влиятельными и защищенными (возможно, институт государственного суверенитета); другие могут быть влиятельными, но незащищенными (вновь установленный международный режим, например) или защищенными, но имеющими мало влияния (содержащийся в уставе ООН запрет на использование силы); третьи же могут быть слабыми в обоих отношениях. Позиция реалистов по этим вопросам состоит в том, что некоторые институты, такие, как государственный суверенитет, правила «политики с позиции силы», столь прочны как в плане влиятельности, так и в плане защищенности, что «реалистично» рассматривать их в качестве фактов международной жизни. Радикальный интернационализм, по-видимому, предполагает, что институты государственного суверенитета и «политики с позиции силы» действительно предельно влиятельны, но в то же время подвержены изменениям под воздействием противоположных по характеру действий. Умеренный интернационализм подразумевает, что, даже если государственный суверенитет и «политика с позиции силы» влиятельны и защищены, в противовес им можно создать другие институты, которые будут укрепляться и становиться «защищенными» со временем (Goldmann, 1994).
Прочность международных институтов, в смысле влиятельности и защищенности — достойный объект исследования. Что это значит — зависит от того, какого типа ставится исследовательская задача — первого или второго. Последний означает достаточно детальное изучение взаимосвязи правил и действий, для того чтобы добиться объяснения и понимания. У. Карлснес, наметивший в общих чертах программу такого исследования, считает, что работа будет «кропотливой», но она «несомненно даст "более верную" и "реалистичную" картину сложных, динамичных и ключевых эмпирических механизмов и предшествовавших процессов, лежащих в основе данного внешнеполитического решения»; это, как он полагает, в общих чертах показывает «все плюсы и минусы включения вопроса о действующем субъекте-структуре во внешнеполитический анализ» (Carlsnaes, 1992, р. 266). Исследовательская задача первого типа предполагает изучить предсказательный потенциал информации об институтах, которую можно добыть с меньшими усилиями:
правила международных режимов, содержание внешнеполитических доктрин, условия для возможного осуществления институциональных изменений путем преднамеренных действий и т. п.
Это, однако, возвращает нас к вопросу о том, как анализировать действия. Независимо от того, считаем ли мы, что удовлетворительный анализ делает необходимым изучение восприятий актора и его предпочтений в каждом отдельном случае, или довольствуемся их постулированием, в институциональном плане необходимо оперировать на двух уровнях субъективности — «акционерной» субъективности институтов и индивидуальной субъективности акторов. Предполагается, что причинами действий являются субъективные предпочтения актора вкупе с его субъективным восприятием субъективных восприятий и предпочтений других акторов — все это можно рассматривать по меньшей мере в квазиобъективной манере. Я подозреваю, что такой парадоксальной позиции придерживаются в научной дисциплине о МО, этот факт затемнялся нашей склонностью включаться в споры самого разного толка.
