Цели первого типа исследования, казалось бы, доминировали в научном исследовании международных отношений. Предпочитавшие называть себя «исследователями проблем мира» выражались на этот счет особенно ясно (или претенциозно). Ю. Гальтунг, например, сравнивал исследование проблем мира с медициной и утверждал, что цель состоит в избавлении от «знахарства» в международных отношениях (Galtung, 1964, р. 4; 1967: р. 13—20). Д. Сингер считал, что молчаливое согласие с донаучным характером анализа можно считать «самым ужасным военным преступлением». Такое просвещенческое рвение было общим для МО, в то время как объектом исследования выступал процесс принятия решений, сдерживание, управление кризисом, миротворчество и международный порядок. А. Джордж — весьма уважаемый политолог — вслед за Гальтунгом проводил параллели между исследованием МО и медициной (George, 1993, р. 17-18).
Цели первого типа не ассоциировались с какой-либо определенной методологией. Так называемые количественные исследования международной политики вводились в исследовательскую практику предыдущим поколением ученых, анализ статистических данных и математическое моделирование стали стандартными процедурами в исследовании первого типа по проблемам войны и мира (Russett, 1972; Hoole, Zinnes, 1976). В то же время велась критика количественных методов за безжизненную абстрактность, которая исходила не в последнюю очередь от ученых вненаучного толка и составляла значитель-
ную часть «второй волны споров» в области МО. Исследование первого типа, таким образом, может принимать как «гуманистические», так и «научные» формы.
В исследованиях первого типа обязательно, кроме прочего, присутствует забота о будущем в виде попыток предвидеть развитие событий, к которым, возможно, придется адаптироваться, в виде оценки результатов избранного политического курса, или, по крайней мере, в виде разумного рассмотрения упомянутого. Хотя в научных кругах сегодня немногие верят в возможность точных предсказаний, но все-таки ученые стремятся к ориентированному на будущее знанию, используя самые разные исследовательские методы.
В этом плане показательно такое историческое событие, как окончание холодной войны. Оно не служит доказательством отсутствия стремления предсказывать конкретные события. Мы должны обладать способностью предвидеть конкретные события (по крайней мере, главные события, такие, как окончание холодной войны) с благоразумной уверенностью, чтобы наше знание соотносилось с политикой. Оно не свидетельствует также о том, что существующая теория на самом деле рассуждала о завершении холодной войны в определенном виде и в определенном будущем. Для политиков и граждан, обращавших взоры в будущее в 1983 или 1984 гг., в разгар так называемой новой холодной войны, центральным был не вопрос о том, закончится ли она, а вопрос, когда и как это произойдет. Ответа типа «раньше или позже» для задач первого типа не достаточно.
Нельзя не замечать того факта, что трудность в предвидении момента окончания холодной войны на основе теории МО — повод для беспокойства относительно исследования первого типа, которое может выражаться по-разному. Одни ученые высказали мнение, что, несмотря на явную неудачу в прогнозировании этого события, при разработке политики следует, тем не менее, учитывать получаемые учеными данные и выводы. Но научному сообществу надо отказаться от претензий на однозначные, эмпирически обоснованные рекомендации в сфере международных отношений, надо видоизменить формы участия в общественных дискуссиях — вненаучную риторику (George, 1993).
Других политологов указанная неудача подвела к мысли, что следует различать международные отношения по степени их предсказуемости. В этом плане уже проводятся различия между Югом и Севером. В соответствии с этой точкой зрения проблемы взаимодействия меняются, но это свойственно лишь развитым странам, тогда как в развивающемся мире продолжают существовать по-преимуществу традиционные формы отношений (Holsti, 1991; Jervis, 1992).
Кроме того, был сделан вывод, что задачи исследования первого типа выполнимы лишь в долгосрочной перспективе. Существующая ныне теория МО слишком слаба, чтобы представлять собой нечто большее, чем просто вспомогательный инструмент политика. Такое положение изменится в неопределенном будущем, но исследование второго типа более пригодно уже в нынешние времена.
Из этой неудачи последовали и радикальные выводы, что исследование первого типа оказалось невозможным из-за присущей международным отношениям непредсказуемости. Непредвиденность окончания холодной войны используется как подтверждение общего заключения, что надежды на решение международных проблем с помощью научного исследования международных отношений иллюзорны.
Эта дискуссия значима для исследователей МО, но лишь постольку, поскольку они признают, что задачи их исследования относятся к первому типу. Суть дела меняется при ином подходе.
