Б. Международные отношения как институты

Институты можно представить в виде обобщенных целей и значений. Международные отношения можно считать институционализированными в том смысле, что «поведение осознается участниками как отражение установленных правил, норм и соглашений» (Keohane, 1989, р. 1). Акцентирование задач и значения при анализе действий и институтов при анализе систем составля-

⁵ Обратите внимание, например, на предметный указатель такой важной работы, как «Новые направления в изучении внешней политики» (Hermann, Kegley, Rosenau, 1987): он содержит несколько ссылок по таким темам, как «познавательные процессы», «принятие решений», «обработка информации» и «национальные символы», но в нем нет ссылок на «цель», «задачу» или «программу» и есть лишь по одной ссылке на «национальный интерес» и «идеологию» (обе кратко упоминаются в главе о политической экономии).

ют две стороны одной медали. В обоих случаях подчеркивается субъективное, т.е. видение вещей «изнутри».

Когда в политологии возник «новый институционализм», он ставил, помимо прочего, цели: 1) подчеркнуть автономную роль политики в обществе; 2) сосредоточить внимание на «способах организации политической жизни вокруг эволюции значения через символы, ритуалы и церемонии», а не на процессе принятия решений и распределении ресурсов; 3) увидеть, как политические акторы следуют установленным обязательствам, а не эгоистичным расчетам собственной выгоды (March, Olsen, 1984, р. 735). Ни первая, ни вторая цель, похоже, не произвели впечатления на исследователей МО, но третья оказалась для них существенной.

Что касается автономности политики на международном уровне, то эта мысль принадлежит X. Моргентау, который определял политику как «осознание интереса, выраженного в терминах силы». Такая трактовка, писал он далее, «делает политику автономной сферой деятельности, понимаемой независимо от других сфер, таких, как экономика..., этика, эстетика или религия». Оно одно делает возможной теорию политики, «ибо иначе невозможно различать политические и неполитические факты» (Morgenthau, 1985, р. 5). Институционализм сделал прорыв в МО в середине 80-х годов, однако, он апеллировал к аргументам ортодоксального реализма. Разделять взгляды Моргентау, подчеркивающего сугубую автономность политики, означает подвергнуть себя анафеме. Помимо Моргентау и, возможно, Уолтса исследователи международных отношений, оказывается, не обращали внимания на различие политического и неполитического, что явствует из склонности включать в исследования разнообразные экономические, психологические и другие «неполитические» факторы.

Что касается второй цели «нового институционализма», то исследователи МО, конечно, отдавали себе отчет в значении «символов, ритуалов и церемоний» в межгосударственных отношениях, варьирующихся от формальностей дипломатических переговоров до молчаливой демонстрации силы. Однако они склонны интерпретировать эти феномены в инструментальном плане, в качестве методов, используемых акторами для достижения целей (заставить других признать свои требования законными, выразить свои намерения и обязательства и т.д.). Возрастающий интерес к задачам и значению, тем не менее, не сопровождаются возрастающим вниманием к неинструментальной стороне политики.

Последний пункт предполагает, что движущей силой политических действий являются обязательства и обязанности, а не эгоистичные расчеты. Хотя трудно определить, о чем же именно велись «споры», роль частного интереса часто объявлялась камнем преткновения. «Либеральный институционализм», возможно, — самое последнее проявление отказа признавать, что «интерес, выраженный в терминах силы», является сутью международной политики (Keohane, 1989).

Институционализм может быть привлекательным для исследователей МО еще в одном плане. Одно из преимуществ институтов — их способность изменяться. Согласно нереалистам, грубым миром реализма правит статичная необходимость; институционализм, напротив, полагает, что действия определяются созданными людьми институтами, а не законами природы. Более того, институты трансформируют интересы (Wendt, 1992). Создание институтов было стандартной составляющей мирных предложений со времен Средневековья, и

сегодняшний институционализм обещает показать, что это понятие скорее реалистическое, нежели идеалистическое.

Возобновившийся интерес к институтам отчасти принял форму изучения международных режимов, созданных в виде «неявных или явных принципов, норм и процедур принятия решений, к которым сводятся ожидания акторов в данной сфере международных отношений» (Krasner, 1983, р. 186). Режимы отличаются от институтов в целом, будучи «более специализированными установлениями, относящимися к четко определенным видам деятельности, ресурсам или географическим областям» (Young, 1989, р. 13). Существует большая литература о создании режимов, их изменении, что является частью более общего феномена «правления без правительства» (Rosenau, Cympiel, 1992), интересовавшего многих исследователей МО.

Суть институционального подхода хорошо известна. Он должен объяснить как принятие, так и изменение институтов, причем сделать это одновременно.

Согласие

Р. Кеохейн предлагает различать институты как «общие принципы классификации видов деятельности» и институты как «особые, созданные людьми установления, закрепленные формальным или неформальным образом» (Keohane, 1988, р. 383). Суверенная государственность — пример первого, а ООН — второго. Принятие и следование установлениям более проблематично во втором случае, нежели в первом. Хотя и неизвестно все же, можно ли полагаться на особые институты, призванные определять действия, мало кто из исследователей МО стал бы отрицать, что институт государственного суверенитета оказывает влияние на международную политику. Действительно, причинные связи анархичной по своему характеру политики, знание о которых предполагается получить, в реалистической теории могут рассматриваться в качестве институтов, т.е. общих принципов, эволюционировавших на протяжении длительных периодов (Wendt, 1992). Каковы бы ни были разногласия между реалистами и остальными, они не возникают по вопросу о важности подобных моделей.

Имеется два ответа на вопрос, почему нормы принимаются и выполняются, — рационалистический и рефлективный. Рационалистический предполагает, что институты влияют на производимую акторами калькуляцию своих затрат (Keohane, 1988, р. 166). Логика здесь такая же, как и в структурной теории: институты — характеристики окружающей авторов среды, оказывающие воздействие на рациональные компоненты действия, и именно поэтому такое воздействие осуществляется. Отличие рефлективного подхода состоит в утверждении, что предпочтения и восприятия акторов не постоянны, а меняются под воздействием институтов. В соответствии с этим считается, что допущение о неизменных вариантах выбора и институтах не дает нам возможности понять «процесс изменения интересов как результат изменения систем убеждений», тем самым скорее затемняет, нежели проясняет «источники альтернатив государственной политики» (Keohane, 1988, р. 390—391). По логике вещей, это тоже аналогично некоторым формам структурализма: предполагается, что среда (в данном случае, институты) влияет на предпочтения и на восприятие акторов, следовательно, и на их понятия о рациональности, а значит, на их действия тоже. Институты и структуры неразличимы с такой точки зрения.

Или, лучше сказать, институты являются социальными структурами в смысле принципов, существующих независимо от отдельных акторов и действий.

В каком направлении пойти дальше? Какова исследовательская программа институционалистов? Одна возможность — начать накапливать обобщенное знание о факторах, определяющих влияние различного рода институтов на предпочтения и восприятия акторов в различных обстоятельствах, о чем в свое время начал говорить О. Янг и что реально предложил А. Уэндт (1992) и взял на вооружение Янг (Young, 1979; Wendt, 1992). Другая возможность — подчеркнуть неясный характер «изменений в сознании» (Keohane, 1988, р. 391) и сосредоточить внимание на исследовании воздействия институтов на восприятия и предпочтения в отдельных случаях.

Первая перспектива соответствует исследованиям первого типа, поскольку, чем больше собрано знаний об условиях, при которых принятые установления соблюдаются, тем больше полезных данных об институтах имеется для решения будущих задач. Вторая перспектива привлекательна с точки зрения исследования второго типа, при котором институциональный подход может способствовать пониманию того, что называют ролью политической культуры в МО. Особенно масштабна исследовательская задача по изучению взаимодействия политических культур на международном, национальном и субнациональном уровнях.