История и культура –включенность истории культуры локальных сообществ в социальную историю человечества в целом. 19 страница

Сословная дифференциация, основанная в большой мере на происхождении каждого человека, трансформировалась в классовую, основанную на ро­­де его занятий. Это привело к тому, что собственно социальная культурная диф­ференциация стала зависеть преимущественно от уровня и профиля об­ра­зо­вания и, хотя стала более дробной, но менее контрастной в своих социальных различиях. По существу в индустриальных обществах можно выделить пять преобладающих культурных типов: сельского населения, городских технических работников, городских служащих, маргиналов и интеллектуалов; причем именно культура городских служащих стала демографически преобладающей и принятой за национальный культурный стандарт.

Конфессинальная культура в индустриальном обществе фактически по­теряла свой общественный характер и превратилась в сугубо приватную куль­­­туру отдельных граждан. Ее нишу в существенной мере заняли гуманитарная и художественная культуры, развитие которых шло параллельно с про­цессами секуляризации общественной жизни и которые сейчас формируют картину мира людей примерно в той же мере, что и религия в аграрных обществах. Следует заметить, что и социальная роль ведущих деятелей искусства, философов и обществоведов ныне в какой-то мере соответствует роли религиозной иерархии в прошлом.

Существенное развитие получила политическая культура. Это было связано с переходом на либеральные и демократические основы политического устройства, введением всеобщего избирательного права, формированием политических партий, а главное – с существенно возросшими эффективностью политического управления обществом, мощью вооруженных сил, оперативностью полиции и т.п. Не следует забывать и о том, что нации – это сколь этнические, столь же и политические объединения людей, что создало возможность управления национальной культурой политическими средствами.

И, наконец, за последние пять десятилетий примерно полтора десятка об­ществ достигли в своем развитии постиндустриальной стадии и еще около двух десятков в той или иной мере приближаются к этому уровню. На этой стадии основным предметом производства стали не продовольствие, не вещи, а знания и информация. Говоря о культуре постиндустриальных стран, можно сказать, что те тенденции, которые были характерны для индустриальной стадии получили еще большее развитие, но появились и такие но­ва­ции, как массовая культура (см.), тенденции глобализации (см.) и мульти­­­­культурации. В связи с «информационной революцией» в еще большей мере повысилась эффективность процессов управления (в любой области), и политическая культура стала постепенно доминировать в обществе как основная культурная доминанта. Если идейной основой индустриального об­щества считался «проект Про­свещения», то сейчас, по мнению современной науки, происходит процесс его отмирания, хотя пришедшая ему на смену парадигма постмодернизма (см.) еще не может претендовать на роль нового «большого нарратива», который определит пути культурного развития человечества с такой же эффективностью как это делали в свое время мировые религии, теория либеральной демократии и др.

ИННОВАТИКА КУЛЬТУРНАЯ – один из процессов изменчивости куль­турной (см.), представляющий собой порождение новых культурных форм и систем. Но в отличие от происхождения новых культурных явлений, детермнированных в своем рождении преимущественно задачами адаптации сообществ к внешним природным и историческим условиям, под культурной инноватикой, как правило, принято понимать новации, порожденные внутренними при­чинами социального саморазвития сообществ и инициативным творчеством отдельных авторов.

Все постпервобытные общества, как известно, социально весьма неодно­родны. Их население, даже придерживаясь более или менее схожих стере­о­ти­пов сознания и по­ведения, интерпретирует их с позиций совершенно различных ценностных установок и социальных интересов, свойственных той или иной социальной страте или сословию. На основании несовпадения этих установок и интересов в сообществе постоянно имеют ме­сто более или менее огра­ниченные (а иногда и катастрофические по масштабам) соци­альные напряжения и противоборства, называемые «внутрен­ним функциональным кон­флик­том». Если подобный конфликт (как правило, набор автономных разногласий по разным вопросам) является не разрушительным для общества, а именно функциональ­ным (стимулирующим более интенсивное протекание со­­циаль­ных процессов), то его главной целью становится поиск «социального компромисса» между соперничающими группами, т.е. выработка новых способов (технологий, конвенций) социального устроения и взаимодействия между лю­дьми. Эти способы, безусловно, являются нова­циями (новыми куль­турными формами), только не материальными, а преимущественно интеллектуальными (новыми идеями социальной справедливости, морали, солидарно­сти) или социальными (новыми формами социального упорядочивания коллективной жи­з­ни). Такого рода новации нередко приводят к весьма радикальному переструк­тури­рованию всей социальной организации сообщества, не разрушая его как культурную це­лостность.

Хотя поверхностно нам кажется, что мы живем главным образом в мире вещей, процессов их производства и распределения, а также организован­ных территорий, составляющих материальную основу нашей культуры и цивилизации, на самом деле мы живем преимущественно в мире идей, социальных порядков, взаимодей­ствий и договоренностей, детерминирующих эф­фе­к­­тив­ность и спе­ци­фичность нашей культуры существенно больше, чем материальные ценности. Поэтому порождение нова­ций социально-интеллек­ту­аль­ного пла­на (новых правил общежития и взаимодействия) часто являются гораздо бо­лее значимыми событиями культурного новаторства, нежели научно-техни­ческие изобретения.

Другой путь порождения инноваций традиционно называется словом «творчество». Хотя о природе творчества были написаны многие тома философ­ских, эс­тетических, искусствоведческих, психологических и даже социологических сочинений, этот феномен остается сравнительной «terra incogni­ta» для науки. Во всяком случае, спо­собность человека к творчеству всегда яв­лялась одним из самых сильных аргументов в дискуссии о том, что происхождение человеческой культуры не имеет никакого отношения к биологическому антропогенезу.

Систематизируя различные мотивации к творчеству, можно выделить, во-первых, «социальный заказ», основанный на как внеш­них предпосылках, так и на обстоятельствах «внутреннего функционального конфликта»; во-вто­­­рых, интуитивное прозрение специалиста, увидевшего в неожидан­ном ракурсе логику развития содержания и смысла того, чем он занимается; и, в-третьих, аналогичное прозрение в области логики развития технологии изготовления какого-либо продукта или изготовления его по прежней технологии, но с существенным улучшением качества.

Откуда и как приходит к специалисту такого рода прозрение, до сих пор не поддается доказательному научному объяснению. Вполне возможно, что за этим стоит перманентная неудовлетворенность личности той схемой упорядочения представлений о Бытии, которое доминирует в обществе, одной из форм преодоления которой становится формирование собственной (не согласован­ной с социумом) альтернативной модели подобной упорядоченности, построенной на иных основаниях и опредмечиваемой в конкретном произведении (художественном, ин­теллектуальном, техническом). Конкретным стимулятором творческого вдохновения мо­гут быть профессиональные, статусные или личностные амбиции и притязания, а также определенные комплексы индивидуальной неполноценности или физической ограниченности, психические отклонения, инициирующие нетривиальный взгляд на проблемы и т.п. Очень значимым представляется то, что практически всякое творчество является высоко эмоциональным актом, определенной психологической «разрядкой» на­копившихся у человека эмоций, что может иметь как конструктивный, так деструктивный характер.

Естественно в разные эпохи инноватика культурная отличалась различной интенсивностью (подробнее см. изменчивость культурная) и всегда вступала в конфликт с доминирующей традицией. Из-за этого многие важнейшие инновации не получили своевременного внедрения в социальную практику. Впрочем, по ходу истории и в этом конфликте в первобытном и аграрном обществах приоритет обычно оставался за традицией, а в обществах индустриальных и постиндустриальных – за инновацией. Так или иначе, но инноватика культурная всегда являлась обязательным условием существования, воспроизводства и развития культуры. В свою очередь накопление культурных инноваций становится предпосылкой для изменений в социальном упорядочении бытия.

ИЗМЕНЧИВОСТЬ КУЛЬТУРНАЯ – свойство инициированного или спон­­тан­ного самообновления культуры, включая развитие, дег­ра­дацию или де­се­мантизацию отдельных ее черт или целых комплексов. К чи­слу основных причин культурной изменчивости можно отнести адаптацию к из­менившимся внешним условиям бытия сообщества или необходимость раз­решения нако­пившихся внутренних противоречий, а также творческую инициативу отдельных спе­циалистов. Это формы прогрессивной (иннова­тив­ной) изменчивости культуры. Но изменчивость может иметь и дегради­ру­ю­щую направлен­ность, связанную с утратой функциональной эффективности или социальной актуаль­ности тех или иных объектов и структур, изменением практической функции, а также с их физической изношенностью или поте­рей. И, наконец, третий характерный тип культурной изменчивости – десе­ман­­тизация объекта или структуры, утрата его пер­воначального смысла, пе­ре­мена этого смысла, интерпретации и оценки объекта в обще­ственном мне­нии. Все вышесказанное в равной мере относится и к общественным струк­турам и институтам.

Как правило, культурная изменчивость инициируется изменением внешних обстоятельств, в которых данная культура находится. Но было бы ошибкой все сводить только к этой причине. Изменчивость может активизироваться и в процессе саморазвития общества и тех или иных сегментов культуры. Как правило, изменчивость культуры является лишь внешним проявлением изменений, происходящих в обществе, в его организационных формах, интересах, предпочтениях, вкусах и т.п. На вопрос, возможны ли изменения в культуре, не детерминированные переменами в обществе, современная теория не может ответить уверенно.

По уровням этот процесс принято делить на социальную изменчивость, затрагивающую главным образом отдельные формы, черты, под­системы, но не влияющую (или незначительно влияющую) на об­щее социальное уст­роение жизни общества, и историческую изменчивость, на­против, заметно отражающуюся на базовых основаниях общественной жи­зни.

Разумеется, в сообществах, находящихся на разных стадиях социо­куль­турного развития, динамика культурной изменчивости весьма разнится. Она почти незаметна на первобытной стадии (разрыв между инновациями может составлять десятки тысяч лет), нарастает по мере перехода к аграрным обществам (какие-то существенные инновации появляются, как правило, каждые 2-3 столетия) и тем более на индустриальном этапе (здесь соци­ально значимые инновации рождаются каждое десятилетие), и приоб­ре­тает головокружительный темп на переходе от ин­дус­триальных к пост­ин­дус­триальным обществам (когда социально значимые инновации рождаются по нескольку раз в год). Другое дело, что от изобретения чего-то нового до вне­д­рения этого нового в массовую практику требуется определенное время, но и динамика внедрения нарастает с такой же стремительностью. В этой связи уже два века философами дискутируется вопрос о том, увеличивает ли ис­тория динамику хода событий или это иллюзия, характерная аберрация соз­нания самих участ­ников этих событий? Представляется, что в XIX-XX вв. воз­растающие темпы научно-техни­ческого прогресса в области произво­дя­щих техно­ло­гий, средств перемещения в пространстве (транспорт), накопле­ния, обра­бот­ки и передачи информации (связь), а также возросшая социаль­ная мо­биль­­­­­­­ность населения и куль­тур­ная пластичность современной лич­но­сти ответили на этот вопрос утвердительно.

Причины этой нарастающей динамики лежат не только в накоплении объемов знания как таковом. Не менее важным представляется неуклонное совершенствование алгоритмов систематизации этого знания, возрастающее по экспоненте число образованных людей, привлекаемых к созданию чего-то нового, а главное – нарастающая дифференциация и углубление специ­али­за­ций в современной науке, искусстве и практической сфере. Уже давно было выявлено, что работник-универсал многое может сделать очень хорошо, но, как правило, не может изобрести ничего нового. Творчество – это удел очень узких специалистов, харак­тер знаний которых сравнительно узок, но очень глубок. Тенденция локали­зации специализаций до XVIII в. развивалась очень медленно, а с XIX в. посто­ян­но нарастает. С переходом на постиндустриальную стадию наметилась но­вая тенденция, в соответствии с которой число специализаций может сравня­ть­ся с числом специалистов. Т.е. каждый специалист станет единственным и уни­кальным. Мы воспринимаем это как должное, когда речь идет о науке или ис­кусстве, но та же тенденция развивается, например, в медицине, инфор­ма­тике и некоторых других областях. Таким образом, мы берем на себя смелость утверждать, что нарастание темпа протекания истории в существенной мере обусловлено углублением узкой специализированности работников и нарастанием уровня креативности (творческой импровизации) в их деятельности.

Еще один важный аспект культурной изменчивости заключается в том, что раз­ные элементы, составляющие культурный мир сообщества, под воз­дей­ствием различных обстоятельств могут меняться по-разному. Во-первых, по разным моделям (инноватика, трансформация, десемантизация), и зачас­тую очень сложно объяснить, почему один эле­мент изменился таким обра­зом, а дру­гой – иным. И, во-вторых, в разных темпах. Здесь объяснение более очевидно и связано с тем, к какой сословной субкультуре относится данный культурный объект. Совершенно очевидно, что в глубоко традиционных суб­куль­ту­ре сельских производителей или религии явления, имеющие большую глубину исторического авторитета, реже и менее вероятно подвержены ка­кой-ли­бо изменчиво­сти, нежели новации последних лет, относящееся к высо­копод­вижной культуре high tec. Точно так же, эли­­­­­­­­­­­­­тар­­ной субкультуре свойст­ве­нен сравнительно высокий темп измен­чи­вости куль­турных форм (разуме­ется, далеко не всех) на основании принципа смены образцов и символов соци­альной престижности. В целом в любых суб­культурах утилитарные объекты более подвержены изменениям, нежели сим­волические (хотя из этого общего правила есть множество частных исклю­чений).

Во всем многообразии деталей, описывающих очень тонкую процедуру куль­турной изменчивости, есть одна капитальная основа. Существование и вос­производство социокультурное (см.) требует ее неизбежного самообно­в­ле­ния, что соб­ственно и реализуется в процессах культурной изменчивости.

ДИФФУЗИЯ КУЛЬТУРЫ – процесс пространственного распространения какой-либо культуры или – чаще – ее отдельных форм, образцов, подсистем из точки (региона) возникновения по направлениям, где эти культурные элементы оказываются востребованными, заимствуемыми сообществами, ранее подобными формами не вла­девшими. Процессы диффузии культуры тесней­шим образом связаны с процедурами обмена продуктами и технологиями деятельности, зародившимися еще на стадии позд­ней первобытно­сти между различными племенами, позднее народами, государствами, ци­вилизациями, континентами. Одной из распространенных форм диффузии культуры является ее насильственное внедрение какой-то «силь­ной» стороной (завоевателем, ко­лонизатором) в культурную практику «слабой» стороны (завоеванного или колонизируе­мого народа).

По существу диффузионные процессы в культуре являются одними из на­иболее естественных форм ее пространственно-временного существования, отражающими не­равномерность природных и исторических условий и возмож­ностей жизни на Земле, компенсируемых проникновением необходимых культурных новаций в зоны, где по объективным причинам они сами по­я­вить­ся не могли. Даже в регионе обитания одного народа, как правило, полезные новации не создаются параллельно и одновременно во всех населенных пунктах, но обычно – в каком-то одном, а затем быстро распространя­ются по всей национальной территории, а зачастую заимствуются и соседями. Это и есть диффузия культуры в ее наиболее органичном проявлении. Та­ким образом, например, сло­жилось цивилизационное единообразие Западной Европы. Или, скажем, реформы Петра Вели­кого в России, как и социалистическая революция 1917 г. (в своих идейных основах), были на 99% диффузионными заимствованиями с Запада.

Следует полагать, что интенсивность диффузионных процессов в культуре в разные эпохи была различной. По мнению палеоантропологов, контакты между первобытными родовыми и племенными общностями были преимущественно случайными и конфликтными, поэтому распространение каких-либо но­ваций на всю ойкумену в эту эпоху занимало тысячелетия. Ситуация радикально переменилась после «неолитической революции» и связанным с ней демографическим взрывом, резко увеличившим плотность заселения Земли и интенсифицировавшим культурные контакты между племенами. В эпоху аграр­ных цивилизаций интенсивность культурных контактов в разных районах была различной и зависела от очень многих причин. Очевидно, пиком подобной интенсивности стала эпоха эллинизма. Новый «взрыв» контактной активности начался с конца XV в. в связи с Великими географическими открытиями, развитием капитализма и заморской торговли, а также по причине колониальных завоеваний Европейских держав. С тех пор интенси­в­ность культурных контактов между народами неуклонно увеличивалась (а со­­­­­ответственно и диф­фузный обмен культурными образцами). Но в последние два века также усили­лось и насильственное навязывание образцов культуры более развитых стран менее развитым.

Современный уровень дискуссий о «цивилизаторской миссии» культурной диффузии свидетельствует, что этот феномен всегда играл сущест­вен­ную роль в куль­турных процессах, но он совершенно не отменяет столь же значимой роли культурной эволюции и других процессов саморазвития культуры в любой точке планеты, хотя на определенном этапе развития антропологии диффузионная концепция заняла главенствующее положение (см. диффузионизм).

МЕЖКУЛЬТУРНЫЕ КОММУНИКАЦИИ – 1) информационные связи ме­ж­ду различными локальными (этническими, национальными) культурами, осуществляемые как на государственном, так и на общественном и индивидуальном уровне и ведущие к взаимообмену культурными формами, техническими новациями, идеями, ценностными установками и т.п., т.е. социальным опытом, накопленным контактирующими народами.

Межкультурные коммуникации представляют собой один из наиболее сложных видов коммуникации, поскольку на пути взаимопонимания здесь стоят: языковой барьер (до 90% культурных связей, в той или иной мере носят вербальный характер), когнитивный барьер (различие в понимании и интерпретации одних и тех же понятий), ценностный барьер (различие в культурной иерархии тех или иных ценностей) и барьер социального опыта (различия в исторической судьбе народов, формирующее разное отношение к од­­ним и тем же социальным коллизиям).

Тем не менее, некоторые ценностные установки являются почти уни­вер­сальными для всех народов, в историческом социальном опыте есть не толь­ко различия, но и много общего, языковый барьер преодолевается частично с помощью переводчиков, а частично за счет распространения lingua franca (языка межнационального общения, функции которого сейчас выполня­ет в основном английский язык), а когнитивный барьер чаще приводит к комическим недоразумениям, чем к серьезному отторжению. Таким образом, возможности межкультурной коммуникации насколько трудны, настолько и возможны.

Нет нужды объяснять все выгоды межкультурной коммуникации: возможности приобщения к мировому культурному богатству, к новейшим техническим достижениям, к новым идеям социального развития. Хотя процессы, подобные современной глобализации (см.), имели место в истории и раньше (разумеется, в ограниченных территориальных пределах), но только сейчас на­метилась тенденция к формированию общечеловеческой «копилки» социального опыта. Распространенные страхи по поводу возможности утраты собственной культурной самобытности опровергаются мировым сообществом. Сегодня мировое сообщество заинтересовано в сохранении национального культурного многообразия в предельно возможном объеме. Исторический опыт по­казывает, что, как правило, национальную культурную самобытность народы теряют, когда применяются насиль­ствен­ные способы их культурной ассимиля­ции, перемены религии, навязывания новой иден­тичности, языка и т.п. Вместе с тем, определенная опасность для культур традиционного типа, для поддержа­ния культурной устойчивости которых требуется некоторая информационная самоизо­ляция (культурная резервация), имеется. Это заставляет традиционные куль­туры (в основном социально неконкурентноспособные в современных ус­­ловиях) очень нервно реагировать на международное культурное влияние.

Исторически межкультурные коммуникации прошли большой путь ра­з­­вития. Если первобытные родовые коллективы жили в максимальной (по возможности) самоизоляции друг от друга, то переход к дуально-фратриа­ль­ной системе брачных отношений (см. культура интимных отношений) неиз­бежно породил значительные культурные контакты и со временем привел к слиянию родов в племена. Для такого слияния они должны были уже хорошо понимать друг друга лингвистически и иметь весьма схожие обычаи, нравы и традиции. Поздняя первобытность – варварский период – был характерен зна­­чительной миграцией племен: в Европе – с Севера на Юг; в Средиземноморье – из Малой Азии на Балканы, Аппенины и острова; в степной части Азии – с Востока на За­пад. Поначалу эти миграции приводили к вооруженному противостоянию, но постепенно между мигрантами и местным населением налаживались мирные контакты и происходила их культурная синтезация. Наглядным примером тому служит активное расовое смешение монголоидов Центральной Азии с европеоидами Средней Азии, Южного Урала и Поволжья, что говорит о доминирующей экзогамии (смешанных браках), что в той или иной форме способствовало и культурному взаимовлиянию.

В эпоху расцвета аграрных цивилизаций интенсивность межкультурных контактов существенно возросла. Хотя государства этого времени вели активную завоевательную политику или колонизовали новые территории (фи­­­­никий­цы в Африке, греки – в Малой Азии, на островах Сре­ди­земно­морья и Север­ном Причерноморье), военной экспансии сопутствовала и торговая активность, образование торговых факторий в портовых городах чужих стран, а вместе с этим и культурные контакты. Сочинения греческих, римских и китайских ав­торов свидетельствуют о безусловном интересе к соседним народам и порой хорошем знании их обычаев и нравов.

Распространение мировых религий и попытки создания «мировых» уни­­­­версальных империй (Ассирийской, Персидской, Македонской, Римской, средневековых Византийской, Священной Римской, Исламского халифата, Монгольской), в которых под единым политическим началом объединялись многие десятки народов вели к заметному сближению, а иногда и к синтезации различных этнических культур. Особенно «успешными» в этом отношении были арабские завоевания, которые буквально «стерли с лица Земли» мно­жество народов, не уничтожив их физически, но культурно растворив в уни­­­версальных нормах ислама. Конечно, все это трудно назвать межкультурным взаимодействием, хотя и взаимодействие в этих событиях имело место тоже. Впрочем, спра­ведливости ради следует отметить, что за исключением персов и арабов, другие завоеватели древнего мира и сред­невековья либо не вели никакой культурной экспансии вообще (как, например, монголы), либо проводили ее очень осторожно, опираясь больше на доб­ровольное согласие аборигенного населения воспринять новые культурные установления и технические достижения, чем на их насильственную ассимиляцию (характерные примеры – римляне и византийцы).

В XI-XIII вв. во времена крестовых походов и испанской реконкисты установились довольно прочные культурные контакты Европы с мусульманс­ким Ближним Востоком; открылась взаимовыгодная Левантийская торговая компания. Поначалу преимущественно европейцы пользовались товарами и идеями, пришедшими с Востока (некоторые образы мусульманского Востока даже нашли отражение в искусстве Ренессанса), а с XVIII в. Османская империя и Иран, господствовавшие на Ближнем и Среднем Востоке, стали перенимать европейские техни­ческие и военные достижения.

Эпоха Великих географических открытий существенно расширила зону межкультурных контактов. Если завоевание Центральной и Южной Америки сопровождалось фактическим уничтожением аборигенных культур, то европей­ское проникновение в Азию (в Индию, Китай, Японию, Индокитай, Мик­ронезию) носило преимущественно торговый характер и только впоследствии обернулось фактическим военный захватом и колонизацией некоторых стран (англичанами Индии, голландцами Индонезии, испанцами Филиппин). При этом явная культурная экспансия осуществлялась только испанцами на Филиппинах. Англичане, голландцы, португальцы, а позднее и французы в Ин­­докитае преследовали преимущественно экономические цели и даже не пы­тались навязать народам Востока христианство. Так же, как и во взаимоотношениях с мусульманским миром, в первые века присутствия европейцев в Юж­ной Азии и на Дальнем Востоке, не столько они оказывали культурное влияние на страны и население Востока, сколько сами попадали под обаяние восточных культур и привозили свои восторженные впечатления в Европу. Начиная с XVII в., в Европе установилась постоянная мода на восточные товары и художественные изделия.

XVIII и XIX вв. стали периодом активной колониальной экспансии европейцев в Африке и частично в Азии. В это же время началась и целенаправленная культурная экспансия. Европейцы не стремились европеизировать все на­селение колонизованных стран, но социальной верхушке старались давать ев­ропейское образование и культурно ассимилировать ее в своей среде. Кое-где это приводило к определенному успеху (в британской Индии, французском Ал­­­жире, Тунисе и Сенегале в англо-французском Египте). Помимо того неко­торые стра­­­­ны Востока, убедившись в военно-техническом пре­­­восходстве Ев­ро­пы, стали добровольно перенимать некоторые элементы европейской ци­ви­ли­зации (Турция – с конца XVIII в., Египет – с середины, Япония – с 70-х гг. XIX в., Китай – после буржуазной революции 1911 г.).

Радикальный перелом в характере межкультурных контактов произошел в XX в. В течение века большинство азиатских стран перешло на евро-амери­кан­скую или советскую системы политического устройства, перевело свои эко­номики на современные технологии, стали посылать тысячи своих студентов учиться в европейских, американских и советских вузах. После 1961 г. – года деколонизации Африки – по тому же пути пошли и большинство аф­ри­канских стран. Но культурное взаимовлияние Запада и Востока было далеко не зеркальным. Если Запад приобщался к восточной философии, художес­т­венной культуре, медицине, то Восток заимствовал и у Запада, и у СССР в осно­вном по­литическую и научно-техническую культуру, закупал оружие и учился военному делу. Некоторое изменение началось с 70-х гг. Резкий приток в США многомиллионной волны новых эмигрантов с Дальнего Востока, все более тес­ное включение Японии и Южной Кореи в процессы не только экономического, но и культурного сотрудничества, укрепление положения Индии, рост интереса европейской и американской молодежи к буддизму и индуизму, при одновременном усложнении отношений За­пада с исламским миром и т.п. изменили ситуацию в мире. Запад, Дальний Восток и Тропическая Африка стали все больше узнавать о культурных ценностях друг друга. Начался процесс мультикультурации, усиленный «ин­­­формационной революцией», с которой начался переход на постиндустри­альную стадию раз­вития (см. постиндустриальная культура). Падение ком­­­­мунизма в Европе и постепенная трансформации Китая, изменили конфигурацию культурно-политической трихотомии. Если рань­ше это были: мир капитализма, мир социализма и третий мир, то теперь это – Запад, исламский мир и внеисламский Восток. Россия занимает промежуточное положение, тяготея ко всем трем сторонам одновременно.

«Информационная революция» перевела процессы межкультурной ком­муникации на совершенно новый уровень. Прежде всего, это отразилось на ху­дожественной и гуманитарной культуре, которые, оставаясь в пределах своих национальных форм, стали более универсальными по содержанию. Активизировался процесс преодоления когнитивного барьера, что способствует тому, чтобы всякая локальная культура сохраняла свою национальную самобытность в области форм, но становилась общепонятной в области содержания. Параллельно оформилась и массовая культура (см.) с ее выраженным смешением различных национальных традиций и форм. Сегодня мы еще делаем только первые шаги на этом непростом пути. Перед межкультурной ком­­муникацией открывается блестящее будущее.

2) процесс взаимопонимания и взаимовлияния разных социальных (сословных) субкультур в рамках единой этнической (или национальной) культуры. Этот процесс в очень вялом режиме имел место всегда. В большей степени он был развит во взаимоотношениях элитарной (аристократической) суб­куль­ту­ры и субкультуры городского третьего сословия (бюргеров), которое в меру возможностей ориентировалось на аристократию как на культурный эталон. К тому же арис­тократия частично пополнялась за счет представителей третьего сословия, отличившихся в каких-либо ситуациях. Взаимодействие элитарной и крестьянской субкультур фактически имело место только в армии, где сол­даты (преимущественно выходцы из крестьянской среды) тесно общались и обучались аристократами офицерами. Зато взаимовлияние крестьянской и го­родской ремесленно-купеческой субкультур было очень активным в период ранних аграрных цивилизаций, но начало снижаться в эпоху средневековья. Хотя третье сословие и пополнялось выходцами из деревни, но в сре­дние века оно стало закрытой социальной системой с внутренним делением на цеха, гильдии и т.п. Переселенцы из деревни, как правило, только в третьем по­ко­ле­­­нии могли надеяться на прием в эту среду. В России и на Востоке такого жесткого разделения между крестьянами и городскими низами не бы­ло, поэ­тому процессы взаимодействия этих субкультур здесь были более выра­жен­ными.