Можно было бы сказать, что с этой точки зрения, культура – это действительно совокупность позитивных, социально консолидирующих интенций человеческого существования, что неоднократно подчеркивалось многими мыслителями. Другое дело, что и практика репрессий в такой мере культурно нормирована, что детерминируется тем же самым социокультурным опытом. Наказание – это одно из средств поддержания социального порядка и оно не может быть культурно неотрегулированным.
Вместе с тем разнообразие природных и исторических условий и обстоятельств, в которых существуют разные общества (а двух обществ с абсолютно идентичными историческими судьбами быть не может), ведет к формированию структурной и содержательной специфики всякого конкретно-исторического коллектива людей, что в свою очередь является одним из основных источников напряжений и конфликтов между различными обществами и их членами. Известно, что существенная часть межэтнических, межконфессиональных и межгосударственных противоречий и столкновений была связана с несовпадением систем ценностных ориентаций, мировоззрений, представлений о справедливости, достоинстве, нравственности и т.п., т.е. локального социокультурного опыта конфликтующих обществ. Вместе с тем в силу единства физической и психической природы людей, их антропологических и социальных потребностей и интересов многие элементы социокультурного опыта всех человеческих коллективов, различаясь по формам, по существу совпадают, что и является основанием для взаимопонимания и взаимодействия между сообществами. Более того, всякий человеческий индивид помимо усвоенного им социокультурного опыта общества проживания (т.е. его культуры) обладает и уникальным личностным социокультурным опытом, складывающимся в ходе его жизни и специфичным в соответствии с биографией данного человека. Поэтому процессы межличностного взаимодействия между людьми являются в известном смысле миниатюрными аналогами взаимодействий между обществами и точно так же строятся на элементах сходства и различия их социокультурного опыта. Таким образом, выявляется вторая важнейшая функция социокультурного опыта – аккумуляция локальных культурных черт и на уровне устойчивых социальных коллективов, и в личностной культурной специфике индивидов.
Третья функция социокультурного опыта – социальное и культурное воспроизводство сообществ (см. воспроизводство культурное) – трансляция их культурных особенностей от поколения к поколению. В конечном счете, содержание наследуемых традиций, норм, ценностей, паттернов и т.п. и есть социокультурный опыт данного общества, передаваемый посредством технологий воспитания, образования, обрядово-ритуальной практики и иных форм социализации и инкулытурации (см.) нового поколения, т.е. набор устоявшихся в обществе допустимых и предпочитаемых форм и результатов деятельности, поведения, взаимодействия, критериев оценок, интерпретаций и пр. Сам по себе процесс социализации и инкультурации индивида представляет собой динамику усвоения им именно элементов социокультурного опыта в виде накопленных обществом знаний об окружающем мире, принципов, умений и навыков коллективного общежития и социально значимой продуктивной деятельности, критериев самоидентификации и технологий социального взаимодействия, а также общественно признаваемой идеологии, верований, форм творческого самовыражения.
Таким образом, социокультурный опыт, если он и не тождествен всей культуре во всем многообразии ее форм и артефактов, является квинтэссенцией ее содержания, продуктом исторической селекции различных технологий удовлетворения человеческих интересов и потребностей, аккумулирующим наиболее приемлемые по социальной цене и последствиям способы осуществления коллективной жизнедеятельности людей, их социальной консолидации и регуляции, локализации культурной специфики обществ и их социального воспроизводства.
МАРКИРОВКА КУЛЬТУРНАЯ – феномен, тесно связанный с процессом самоидентификации культурной (см.) и являющийся оной из форм внешней манифестации этой идентичности. Маркировка может дифференцироваться на латентную и намеренную, коллективную и индивидуальную.
Всякий народ в процессе своего исторического развития обретает и развивает специфические формы и черты своей культуры, которые выражаются в традициях, нравах, обычаях, стереотипах сознания и поведения, языке и системе письменности, специфике художественно-образного мировосприятия и отражения в литературе и искусстве, в материальной культуре – постройках, одежде, украшениях, орудиях труда, оружии и т.п. и их декоративном убранстве и пр. Даже при значительной близости или идентичности отдельных форм или черт этого комплекса у разных народов, все равно их национальная композиция отличается неповторимым своеобразием. Все это можно считать латентной формой культурной маркировки, когда цели маркировки не преследуются специально, но объективная специфика культурных форм и их композиции у каждого народа позволяет знающему человеку без труда отличить представителя одного народа от другого.
Вместе с тем в каких-то случаях народы или их отдельные социальные группы пользуются и намеренной самомаркировкой. Типичными примерами служат национальный флаг, гимн, герб, самоназвание (этническое и государственное, которые далеко не всегда совпадают), в каких-то случаях используются и другие символические формы (ношение каких-то символических предметов на шее, на руке, нашивание на одежду каких-то символических изображений – все это более характерно в качестве маркеров принадлежности человека к какой-то локальной группе).
Индивидуальная самомаркиовка обычно выражается в одежде, украшениях, но более в сего – в татуировках и других «несмываемых» маркерах, наносимых, как правило, хирургическим путем.
Интересно, что в эпоху первобытности для коллективной маркировки использовались преимущественно те средства, которые в последующем стали индивидуальными маркерами. Это: татуировка или символические надрезы на коже, обрезание крайней плоти, искусственная деформация стоп ног, телосложения или формы головы с помощью ношения определенного типа обуви или корсетов в детском возрасте, когда костная структура организма еще только формируется. Позднее к искажениям физического облика добавилось ношение определенных символов-амулетов, свидетельствовавших о принадлежности человека к определенному роду и тотему.
С переходом на аграрную стадию развития появились государственные или конфессиональные эмблемы, позднее трансформировавшиеся в родовые и государственные гербы, в XIX в. – национальные флаги и гимны.
Маркировка социальной принадлежности за редкими исключениями сводилась к ношению одежды определенного типа, бритью или отращиванию бород, полному или частичному бритью головы или определенным типам причесок. Следует отметить и такую своеобразную социальную маркировку как образ жизни, стиль поведения, жаргон. Половозрастные маркеры почти исключительно сводились к разнотипной одежде и длине волос.
Еще в древнем мире появились специальные должностные маркеры внешнего вида, по которым легко различались монарх и придворный, глава церкви и рядовой священнослужитель. По ходу истории должностные маркеры расширяли свою номенклатуру и символическую изощренность. В средневековье появилась и характерная маркировка профессиональной принадлежности к различным цехам и гильдиям. Настоящим расцветом маркировки должностной и служебной принадлежности стали последние три века. В XVIII-XIX вв. каждая воинская часть имела униформу своей особой расцветки, тогда же появились и должностные знаки различия. В это же время вводится специальная униформа и знаки различия практически для всех государственных служб. Увлечение служебной маркировкой сохранилось и в XX в.
Параллельно развивалось такое явление как мода, ведущая свою историю тоже из древнего мира. Она тоже преследовала цели поначалу гендерной, а позднее и социальной маркировки. Одеваться модно могли себе позволить только представители высшей аристократии, так что мода быстро стала символом престижности социальной (см.). В XX в. мода стала очень дробной в социальном отношении; сохранилась и особая мода истеблишмента, но появились и многочисленные локальные моды разных молодежных групп, сторонников различных партий и участников социальных движений.
Индивидуальная маркировка в виде татуировок и наколок в XIX в. переместилась преимущественно в уголовную и военную (солдатско-матросскую) среду, но в конце XX в. опять стала модной среди молодежи.
Для конца XX – начала XXI вв. характерна такая тенденция, как постепенное снижение значимости этнической и половозрастной маркировки, ее своеобразной стандартизации. Это особенно характерно для городского населения, которое в Японии, России и США одевается примерно однотипно; вооруженных сил, которые в полевом обмундировании почти невозможно идентифицировать по национальной принадлежности; значительным стиранием различий между образцами одежды старшего поколения и молодежи; а так же распространением образцов одежды типа унисекс, в равной мере используемой как мужчинами, так и женщинами (например, знаменитые джинсы).
Таким образом, можно выделить наиболее устойчивую исторически латентную маркировку разных народов, сравнительно устойчивую специально разрабатываемую должностную и служебную маркировку и отчасти стихийную, а отчасти специально разрабатываемую моду, которая трансформировалась из маркера социальной престижности в маркер малых социальных групп и все больше и больше эволюционирует к маркеру индивидуальному.
Следует отметить и еще одну особенность. Способов маркировки культурной сравнительно немного: одежда, прическа, символические знаки, носимые на теле, прикрепляемые к одежде или носимые в руках, и символические знаки, устанавливаемые или нарисованные на зданиях, кораблях, других средствах передвижения. При этом по ходу истории происходит постоянный обмен функциями между разными типами маркеров. То, что еще вчера символизировало целый социальный слой, сегодня превращается в индивидуальную маркировку и наоборот. При том, что уже 60% человечества говорит или в какой-то мере владеет английским языком, формами этнической маркировки остались в основном поведенческие стереотипы.
КУЛЬТУРА ИНТИМНЫХ ОТНОШЕНИЙ – культура сексуальных отношений и отношения общества к вопросам секса. Этот вопрос рассматривается как специальный, поскольку на всем протяжении истории человечества именно проблема интимных отношений между полами, разрешенных и запрещенных альянсов близости и т.п. являлась одним из основных социальных регуляторов социальных отношений между людьми.
Начиная с эпохи аграрных цивилизаций, религии (а позднее и светская культура) стремились «вытравить» из человека все признаки его животного происхождения или, по крайней мере, предельно ограничить их проявления. Биологичность человека считалась чем-то низким по сравнению с его духовностью. Основной ареной борьбы с биологическим началом в человеке стал секс и система ограничений на него.
Сексуальную культуру не следует смешивать с культурой любви. Она является лишь частью культуры любви. Рассматривая этот вопрос, следует помнить и о том, что в традициях разных народов эта культура может существенно различаться по своим параметрам, и что сексуальная культура прошла значительную эволюцию, главным образом по причине изменения социального статуса женщины и ее последующей эмансипации. Вместе с тем в этой культуре постоянно присутствовали несколько универсальных компонентов, которые в традициях каждого народа, религии и в разные исторические периоды имели разное решение. Это:
- разрешенные и запрещенные формы и способы сексуальной близости;
- разрешенные и запрещенные периоды для сексуальной близости;
- разрешенный возраст начала сексуальной жизни;
- разрешенная и запрещенная степень кровного родства для сексуальной близости;
- разрешенная и запрещенная степень публичности сексуальных отношений;
- разрешенные и запрещенные формы и степень подробности в описании и освещении сексуальных отношений,
а так же ряд иных.
У ближайших биологических родственников человека – человекообразных обезьян действует только один регулятив их брачных отношений – запрет на межпоколенные связи. По всей видимости, и у ранних Homo sapiens только это ограничивало полный промискуитет. Следующим шагом стал запрет на интимные связи внутри родового коллектива, который состоял из сравнительно близких родственников. Для решения вопроса биологического воспроизводства между двумя обитающими поблизости родами заключался своеобразный союз – дуально-фратриальный, – в соответствии с которым все мужчины рода А могли быть сексуальными партнерами всех женщин рода Б и наоборот. Такая система возникла уже на позднем этапе существования родовой общины. Поскольку персональное установление отца того или иного ребенка в этих условиях было практически невозможным, родившийся ребенок разделял судьбу матери, принадлежал к ее тотему и становился членом материнского рода. Собственно в этом, по современным данным, и заключался весь матриархат.
Перелом произошел с «неолитической революцией» и переходом на «варварскую» стадию социокультурного развития, в ходе которой родовая форма организации была разрушена и возникла племенная. В рамках племени уже не существовало ограничений на браки, наоборот, внутриплеменные браки (эндогамия) стали основными, в то время как брак с представителем другого племени (экзогамия) был затруднен. В это же время возникла и нуклеарная патриархальная семья (поначалу, видимо, гаремного типа). Женщина – до того относительно свободная – стала неотъемлемой принадлежностью мужа (в том числе и как хозяйственный инвентарь). Интимная жизнь была ограничена только семьей и любые другие ее формы жестко преследовались. Начал складываться тот «двойной стандарт», в соответствии с которым сексуальные возможности мужчины и женщины существенно различались. Довольно яркие картины сексуальной культуры подобного типа представлены в «Русской правде», скандинавских сагах.
Переход к аграрной стадии развития формально не внес никаких изменений в описанное положение дел; напротив, жесткость контроля и санкций в отношении нарушителей дополнилась еще и религиозными нормами семейной жизни. Вместе с тем появление городов и городского образа жизни, более закрытого от постороннего наблюдения, чем сельская, фактически способствовало практике нарушения господствующих норм сексуальной культуры. Именно в городских условиях родился такой феномен, как проституция – как реакция на чрезмерную табуированность этой стороны жизни.
Вместе с тем у разных народов сексуальная культура отличалась своими особенностями. Например, в Индии некоторые религиозные учения сакрализовали интимные отношения и неизбежно либерализовали их; в Египте в семьях фараонов практиковался столь же сакральный инцест. В аристократической среде негласное нарушение общепринятых сексуальных норм вообще вошло в обыденную практику. Показательно, что европейское Средневековье, будучи эпохой наиболее жестких церковных ограничений, одновременна было и временем наибольшей практической сексуальной распущенности (по крайней мере, в среде аристократии, включая и церковную).
В период высокого средневековья и Ренессанса начался процесс постепенной эмансипации женщин. Это не могло не сказаться и на определенном изменении характера сексуальной культуры. Основой сексуальных отношений (по крайней мере, в аристократической среде) стала любовь, хотя параллельно существовали и другие стимулы брачных союзов. Этот культ романтической любви и прославление ее в искусстве и литературе неизбежно влияли на то, что характер взаимоотношений между полами становился более свободным. Формально эта свобода не включала в себя освобождения от церковных регулятивов интимной жизни, но фактически способствовала этому. Вместе с тем «взрыв» сексуальной свободы, характерный для Ренессанса, был быстро подавлен эпидемией сифилиса, привезенного на кораблях Колумба из Америки, и пуританская мораль, восторжествовавшая в XVI-XVII вв., оказалась единственным эффективным способом ограничения распространения болезни.
Тем не менее, тенденция раскрепощения сексуальной культуры получила дальнейшее развитие в Новое время и даже усилилась благодаря феминистскому движению. Либерализации норм интимной жизни способствовали секуляризация общественной жизни, начавшаяся с эпохи Просвещения, и развитие искусства. Искусство Ренессанса возродило античный культ красоты обнаженного тела, искусство барокко было уже весьма эротичным (по нормам своего времени), в литературе конца XVIII-XIX в. появились уже весьма откровенные описания сцен интимной близости.
Новым шагом в легализации сексуальной свободы стало искусство модерна и решительные успехи феминистского движения в течение всего XX в. Модерн и последовавшие за ним футуризм, сюрреализм, экспрессионизм и пр. фактически сдернули последнюю кисею стыдливости с темы секса, как в искусстве, так и в социальной практике. Хотя на протяжении первой половины XX в. институт брака еще сохранялся незыблемой основой личной жизни, продолжали преследоваться нетрадиционные формы секса, изготовление и распространение порнографии и т.п., но фактически свобода сексуальной жизни (особенно в молодежной среде) стала уже обыденной нормой. Оставалось только легализовать эту норму в общественном мнении и законодательстве.
Такая легализация в западных странах произошла в 1960-70-е гг. в период так называемой «молодежной революции» (или «революции хиппи»), составной частью которой стала и «сексуальная революция». В результате получили полную легализацию внебрачные сексуальные связи, проституция, гомосексуализм, трансвестизм, стриптиз, порнографические издания и кинематограф; стало обыденным включение элементов эротики в любое произведение визуального и сценического искусства, в рекламу и т.п.
Сексуальная свобода наших дней, конечно, имела и своих предшественников – индийский тантризм, периоды, пусть неформальной, но фактической сексуальной свободы в Древнем Риме и ренессансной Италии. Но все это не имело таких масштабов, какие мы наблюдаем сейчас. Представляется, что в последние десятилетия сексуальная культура западного мира, и тех обществ, которые ориентируются на него, проходит этап некоторой анархии, отмены «двойного стандарта», агрессивного феминизма и т.п., которая со временем войдет в какие-то регулируемые рамки. Распространение СПИДа – это только первый сигнал необходимости таких рамок. Если секс остается частью человеческой культуры, то культура по определению несовместима с анархией и рано или поздно должна установить какие-то свои регулятивы.
ТАБУ – в первобытной культуре – религиозный запрет на совершение каких-либо действий, посещение каких-либо мест, произнесение каких-либо слов, разглашение каких-либо сведений. Табу принципиально отличалось от административного запрета, наложенного вождем; при его нарушении, карал сам вождь, чего можно было избежать. В случае нарушения табу – карали духи, что было неотвратимо. Обычно табу на что-либо объявлял жрец, шаман или колдун, но табу могло быть наложено и решением совета старейшин.
Попытки исследовать степень рациональности того или иного табу, предпринимавшиеся многими антропологами (А.Миклухо-Маклаем, Б.Малиновским, К.Леви-Стросом, М.Элиаде и др.), не приводили их к однозначному выводу. В зависимости от конкретных обстоятельств табу могло быть и высоко рациональным решением, и результатом минутного испуга, и нормой традиции, и инструментом обмана. Точно так же не удалось установить, верит ли сам шаман или колдун, объявивший табу, в неотвратимость наказания. Очевидно, это зависело от причины, по которой было объявлено табу.
Исследователями фиксировались и ситуации, когда табу нарушалось, а наказания от духов не нисходило. В таком случае нарушителя могли убить и сами соплеменники, тем самым, спасаясь от наказания всего племени, или шаман объявлял, что наказание отложено до наступления какого-то сакрально значимого момента (но через какое-то время нарушителя все равно тайно убивали).
В любом случае табу было и остается одним из самых сильных инструментов социальной регуляции в первобытную эпоху и в современных архаических обществах.
ТОЛЕРАНТНОСТЬ – психологический настрой человека, характеризуемый доброжелательным отношением, уважением и интересом к чужим культурам, традициям, обычаям, нравам, языкам и т.п.
Толерантность издавна считалась обязательным элементом народных обычаев гостеприимства, как и поведения чужестранца в гостях. Точно так же большинство философов гуманистической направленности с древнейших времен и по сей день призывают к воспитанию в человеке автоматических навыков и стереотипов толерантности. Идеи интернационализма, доминировавшие в марксистской идеологии до Второй мировой войны, являлись своеобразной интерпретацией принципов культурной толерантности, отчасти компенсировавшие сентенции классовой борьбы. Особенную актуальность концепция толерантности приобрела в последние десятилетия в связи с формированием постиндустриальных обществ и нарастанием в них тенденций мультикультуральности. В этих условиях намечаются процессы постепенного «оттеснения» чувств этнической самоидентификации человека в сферу его приватной домашней жизни, наполненной национальными традициями уклада жизни и пр.
Сегодня наиболее показательным примером толерантности в культуре является массовая культура, синтезирующая в себе культурные традиции и формы многих десятков народов. Именно массовая культура, транслируемая по всему миру посредством электронных СМИ и популярная у молодежи всего мира, в условиях активизации традиционализма в кризисных социумах играет существенную роль в противостоянии национал-шовинизму и религиозному фундаментализму.
Весьма своеобразным является отношение различных религий и конфессий к проблеме религиозной и национальной толерантности. Как правило, национальные религии (исповедуемые только одним народом) не одобряют религиозную и национальную толерантность, как скрытую лояльность по отношению к другим религиям и народам. Мировые религии (имеющие интернациональное распространение), плохо относятся к толерантности по отношению к другим религиям, а к национальной – в основном положительно.
КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ. Не пытаясь повторять «классические» определения понятия «ценности», выработанные мировой философией, мы попытаемся сосредоточиться на собственно культурологических (антропологических) характеристиках и свойствах этого явления.
Во-первых, под культурными ценностями имеют в виду сумму наиболее выдающихся по своему качеству произведений (шедевров) интеллектуального, художественного и религиозного творчества. В этот перечень входят также выдающиеся архитектурные и иные сооружения, уникальные произведения ремесла, а также весь набор археологических и отчасти этнографических раритетов уже в силу их древности и уникальности каждого экземпляра. Это подход к проблеме археолого-искусствоведческий.
Во-вторых, культурологи понимают под культурными ценностями некоторую квинтэссенцию социального опыта общества, в рамках которой собраны наиболее оправдавшие себя и показавшие наибольшую социальную эффективность принципы осуществления жизнедеятельности: нравы, обычаи, стереотипы поведения и сознания, образцы, оценки, образы, мнения, интерпретации и т.п., принципиальные нормы поведения и суждения, которые ведут к повышению социальной интеграции сообщества, к росту взаимопонимания между людьми, их комплиментарности, солидарности, взаимопомощи и пр. Культурные ценности, трактуемые в этом смысле, представляют собой некоторое «ядро» социальной культуры сообщества, квинтэссенцию народной мудрости и высоких интеллектуальных откровений, содержащихся в разнообразных «культурных текстах», за века «наработанных» сообществом. Точно так же, и шедевры искусства и литературы являются «ядром» соответствующих специализированных областей культуры.
Реально в культуре подлинную значимость и историческую устойчивость имеет лишь социальный опыт; отношение к художественным и интеллектуальным ценностям при всех их достоинствах меняется под влиянием моды и т.п.
Культурная ценность не является ни обязательной к исполнению нормой, ни теоретически преследуемым идеалом. Она, скорее, некоторый «резерв» уже обретенного и накопленного социального опыта, лежащий в основе исторической и социальной устойчивости данной культуры.
КУЛЬТУРНАЯ КАРТИНА МИРА – условный термин, претендующий на объединенную характеристику всей системы миропредставлений, свойственных исследуемому обществу, включающих совокупность как рациональных знаний, так и религиозных верований, мифологических атавизмов, нравов, ментальностей, морали, ценностных установок, политической идеологии, эстетических предпочтений и т.п. Сама претензия на подобную интегративную характеристику может вызывать только одобрение, однако ее репрезентативность на научно доказуемом уровне представляется весьма сомнительной. Поэтому словосочетание «культурная картина мира» принято воспринимать прежде всего как некоторую метафору, реалистичность которой может быть ограничена исторически сохранившимися текстами преимущественно элитарной, религиозной и в незначительной мере хозяйственной субкультур.
Следует учитывать, что «картина мира» сословий и социальных групп, не оставивших пространные тексты, излагавшие их миропредставления (мемуаров, эпистолярии, художественных произведений и т.п.), может быть реконструирована с большой долей условности в основном на основании археологических данных (грубо говоря: по костям) или в редкостно удачном случае на основании чудом сохранившегося фольклора и этнографических обычаев, восходящих к временам позднего Средневековья (в лучшем случае). В Европе и славянской части России это уже почти невозможно, на других континентах шансы еще сохраняются.
В идеале понятия «культурная картина мира исследуемого народа» и конфигурация культурная (см.) должны совпадать. Невозможность полномасштабного эмпирического описания первой вынуждает нас к моделированию типологических характеристик второй. На самом деле за этой частной проблемой кроется другая – более глобальная: теоретическая невозможность адекватного и полномасштабного описания истории культуры какого-либо народа и, тем более, человечества в целом. Историю культуры в эмпирическом изложении можно рассказать как текст (нарратив), отдавая себе отчет о масштабах вымысла (или домысла за отсутствующие фрагменты), заложенного в существенную часть описываемой фактуры (как самим рассказчиком, так и его предшественниками).
Но история культуры поддается аналитическому моделированию как система; возможна аргументированная реконструкция ее структурно-смысловой и отчасти образной конфигурации. Решением этой задачи в большой мере многие десятилетия занималась философия истории (и прежде всего ее цивилизационистское направление), а ныне специальная отрасль науки – историческая культурология, идеальный результат усилий которой и есть модель «культурной картины мира» исследуемого народа. Но только как типологическая модель. Всякое фактурное описание уже явится мифом, легендой, эпосом о культуре данного народа.
Разумеется, в образовательных целях «культурная картина мира» того или иного народа или эпохи в ограниченных пределах описывается преимущественно комплексом черт элитарной субкультуры общества. Главное, чтобы сам преподаватель при этом не заблуждался и не обманывал учащихся касательно полноты, аргументированности и социальной репрезентативности того, что он рассказывает.
СЕМИОТИКА КУЛЬТУРЫ – направление исследования культуры, в рамках которого она изучается преимущественно лингвистическими методами как система высказываний, текстов, языков и т.п. Поскольку естественный язык является неотъемлемой частью культуры и наиболее адекватным аналогом ее целостности, именно семиотический подход, наряду с социологическим и психологическим, представляется наиболее эвристичным методом познания культуры.
Не вдаваясь в собственно лингвистический аспект этой проблемы, отметим, что в культуре не бывает понятия, события, явления и т.п., не имеющего названия – имени (собственного или общего). Даже явления, лишенные какой-либо социальной значимости, но попавшие поле зрения человека, все равно получают какое-то название. Кроме того, не следует забывать об огромном числе культурных объектов и событий, не существующих реально, а являющихся плодом человеческой фантазии, творчества, предрассудков и т.п., которые тоже имеют свои имена. Для культуры реальность или ирреальность явления или события имеют равную ценность и по некоторым предположениям, мы живем в мире, где фантазии статистически преобладают над реалиями (Ж. Бодрийяр). В качестве примера можно указать на то, что наши (массово распространенные) знания о реально существовавшем два века назад императоре Наполеоне, столь же фантастичны (легендарны) как и знания о никогда не существовавшем короле Артуре. Тем не менее, все в этом мире получает свое название, как символическую «бирку», по которой в процессах коммуникации одно явление дифференцируется от другого.
Таким образом, семиотика культуры – это прежде всего наука об именах культуры – названиях ее форм, черт, объектов, систем, конфигураций, процессов, стилей и т.п. Среди множества познавательных задач, решаемых семиотикой культуры можно выделить следующие:
- сопоставление взаимодействий имен культурных явлений как лингвистических единиц (по законам лингвистики) с такого же рода взаимодействием культурных явлений как социальных единиц (по законам социологии, этнографии, культурологии, психологии) и выявление принципиальной схожести этих двух типов взаимодействий, что дает основания считать эти способы исследования релевантными друг другу;
