Отец всех псевдомыслителей

Дискуссия об истории вряд ли может обойтись без упоминания отца всех псевдомыслителей, Гегеля. Гегель пишет на жаргоне, который является бессмысленным вне шикарного левобережного парижского кафе или гуманитарного факультета какого-нибудь университета, очень хорошо изолированного от реального мира. Я привожу такой пассаж из немецкого "философа" (этот пассаж был обнаружен, переведен и осмеян Карлом Поппером):

«Звук — это изменение в определенном состоянии сегрегации материальных частей, и в отрицании этого состояния; просто абстракция или идеальная идеальность, коей она была бы согласно определению. Но это изменение, соответственно, является само по себе немедленным отрицанием материи определенного существования, который, поэтому, есть реальная идеальность определенного притяжения и единства, то есть — тепло. Нагревание звучащих тел, так же, как побитых и/или протертых, является появлением тепла, концептуально происходя вместе со звуком»

Даже двигатель Монте-Карло не мог бы звучать столь же случайно, как большой философский мыслитель (потребовалось бы множество типовых испытаний, чтобы получить смесь тепла и звука). Люди требуют такую философию и часто финансируют это субсидиями налогоплательщиков! Теперь подумайте, что гегельянское мышление, обычно, связывается с "научным" подходом к истории, и что оно привело к таким результатам, как марксистские режимы и даже к новой отрасли, называемой "неогегельянство". Этим "мыслителям" до появления на свет нужно пройти начальный класс по статистической теории выборки.

Поэзия Монте-Карло

Бывают случаи, когда мне нравится быть одураченным случайностью. Моя аллергия на нонсенс и многословие рассеивается, когда она относится к искусству и поэзии. С одной стороны, я пытаюсь определить себя и официально вести себя, как сугубо деловой гиперреалист, выведывающий роль шанса, а с другой стороны, меня не мутит от собственного потворства всем типам личного суеверия. Где проходит граница? Ответ - в эстетике. Некоторые эстетические формы обращаются к чему-то врожденному в нас, происходят ли они из случайных ассоциаций или из простой галлюцинации. Что-то в наших генах бывает глубоко тронуто нечеткими и двусмысленными проявлениями языка; зачем с этим бороться?

Любитель поэзии и языка во мне был первоначально огорчен по поводу Изящных Трупов, поэтического упражнения, где интересные и поэтичные предложения построены случайным образом. Согласно законам комбинаторики, при выбросе достаточного количества слов вместе, должны появиться некие необычные и волшебно-звучащие метафоры. И нельзя отрицать, что некоторые из этих поэм имеют восхитительную красоту. К чему тогда размышлять об их происхождении, если они удовлетворяют наши эстетические чувства?

Вот история Изящных Трупов. После Первой мировой войны, кружок поэтов-сюрреалистов, в который входили Андре Бретон, римский папа, Пауль Елуа и другие, собрался в кафе и они попробовали следующее упражнение (современные литературные критики объясняют такую затею угнетенным послевоенным настроением и стремлением убежать из реальности). На свернутой части бумаги, каждый по очереди писал предопределенную часть предложения, не зная выбор других. Первый выбирал прилагательное, второй - существительное, третий - глагол, четвертый - прилагательное и пятый - существительное. Первое опубликованное упражнение такого случайного коллективного договора привело к следующему:

Изящные трупы должны пить новое вино

Впечатляет? Это звучит даже более поэтично на родном французском языке. Весьма впечатляющая поэзия была создана в такой манере, иногда, при помощи компьютера. Но поэзию никогда бы не принимали всерьез, вне красоты ее ассоциаций, были ли они произведены случайным разглагольствованием одного или нескольких дезорганизованных умов, или более сложными конструкциями одного сознательного создателя

Сейчас, независимо от того, была ли поэзия получена генератором Монте-Карло или спета слепым человеком из Малой Азии, язык способен даровать удовольствия и утешения. Испытание его интеллектуальной мощи перегонкой в простые логические аргументы, отняло бы у него слишком большую часть его силы; поэзия в переводе чаще всего беззуба. Убедительный аргумент мощности языка - выжившие святые языки, не разрушенные деловитостью ежедневного использования. Семитские религии — иудаизм, ислам и первоначальное христианство — понимали этот аспект, сохраняя язык вдалеке от рационализации ежедневного использования и избегая искажения народного наречия. Четыре десятилетия назад католическая церковь перевела молитвы и литургии с латинского языка на местные; возможно, это снизило интенсивность веры. Внезапно религия подвергла себя оценке интеллектуальными и научными, но не эстетическими, стандартами. Греческая Православная церковь сделала удачную ошибку, когда попыталась перевести некоторые из молитв с церковно-греческого на семитское наречие, на котором говорят грекосирийцы Антиохийской области (Южная Турция и Северная Сирия), и выбрала классический арабский, полностью мертвый язык. Мой народ, таким образом, счастлив молиться на смеси мертвого койне (церковно-греческий) и не менее мертвого коранического арабского языка.

Какое это имеет отношение к книге о случайности? В наших генах заложена потребность в хаосе и волатильности. Даже экономисты, которые всегда находят глубокомысленные пути полностью убежать из реальности, начинают понимать, что нас не всегда побуждает действовать только внутренний калькулятор. Мы не должны быть рациональными, когда приходится вдаваться в детали нашей ежедневной жизни - только когда дело касается выживания. А современная жизнь, кажется, убеждает нас делать в точности наоборот - становиться чрезвычайно реалистичными и интеллектуальными в таких вопросах, как религия и личное поведение, и иррациональными насколько это возможно, когда дело касается финансовых рынков и вопросов, управляемых случайностью.

Я сталкивался с коллегами, "рациональными", сугубо деловыми людьми, которые не понимают, почему я люблю поэзию Бодлера или непроницаемых для логики авторов, вроде Канетти или Борхеса. И в это то же самое время они прислушиваются к "исследованиям" телевизионного "гуру" или ввязываются в покупку акций компании, о которой они не знают абсолютно ничего, основываясь на советах соседей, которые водят дорогие автомобили. Венский Кружок, известный своими нападками на гегелевский стиль многословной философия, объяснил бы, что с научной точки зрения это простой мусор, а с артистической точки зрения — ниже, чем музыка. И я должен признаться, что нередко нахожу Бодлера гораздо более приятным, чем дикторы CNN или болтовня Джорджа Вилла.

Существует еврейская поговорка: Если меня вынуждают есть свинину, пусть она будет высшего качества. Если я собираюсь быть одураченным случайностью, пусть это будет красиво (и безопасно). К этому мы еще вернемся в части III

ГЛАВА ПЯТАЯ