Есть у экономики бывшего Советского Союза одна особенность, которая почти полностью ускользнула от внимания экономистов, как отечественных, так и зарубежных. Эта особенность – технологическая структура экономики, которая является уникальной. Собственно говоря, сами-то особенности технологической структуры экономики бывшего СССР хорошо известны, но при этом они явно недостаточно хорошо осмыслены. Именно технологическая структура, в нашем случае, является одним из главных факторов, предопределяющих, каким должно быть направление реорганизации нашей экономической системы.
За годы «реформ» во всех странах СНГ неоднократно делались попытки создать сектор малого предпринимательства, занимающий место, сопоставимое с тем местом, какое этот сектор занимает в экономике развитых стран. Результаты удручающие. Почти все «предпринимательство» в этом секторе сводится к мелкой торговле импортными товарами. Но где производство материального продукта? Где сектор малых и средних предприятий, как основа промышленного производства? Его как не было, так и нет. И не будет.
По поводу различий между технологической структурой стран СНГ и Запада заметим следующее. Вся современная западная экономика выросла из средневековых европейских мастерских. В средневековой Европе каждый мастер мог иметь только определенное количество подмастерьев, использовать определенное количество сырья и выпускать строго определенное количество изделий. Мастерские, выпускавшие одинаковую продукцию, были объединены в средневековые цеха. Разделения труда внутри мастерских не существовало: оно существовало между цехами. Столяр, сделавший шкаф, не мог вставить в него замок – это должен был сделать слесарь. На городских рынках право реализовывать свою продукцию имели только местные ремесленники, ремесленники из других городов не допускались.
Крупные предприятия тут появились относительно недавно, они выросли на базе мелких мастерских, выполняющих субподрядные заказы и технология производственного процесса в западных странах изначально была рассчитана на масштабное использование малых и средних предприятий, которые не было необходимости создавать – они уже имелись в наличии.
Так, например, французский историк Жан Тюлар указывает, что во Франции, самой развитой в промышленном отношении стране Европы того времени (за исключением Англии), даже в период наивысшего расцвета наполеоновской империи «не считая мануфактур, работавших на военную промышленность… было мало крупных предприятий: на каждый цех в среднем приходилось около четырех рабочих» (Жан Тюлар. Наполеон. – М.: Молодая гвардия, 1996 г.).
«Главную роль в американской промышленности играли хорошо оснащенные крупные предприятия, составлявшие в 1914 году всего 2,2% общего количества предприятий… [В начале ХХ века] почти 60% французских предприятий относилась к числу мелких, с числом рабочих не более 10 человек. Крупных предприятий с количеством рабочих более 500 человек было немного» (Мир в ХХ веке. Под ред. О.С. Сороко-Цюпы. – М.: Просвещение, 1996.).
«В США на долю 0,6% предприятий обрабатывающей промышленности приходится 29% всех занятых и 45% условно чистой продукции. ФРГ – на долю 1,2% всех предприятий приходится 38% рабочей силы и 41% продукции. Франция – соответственно 1% предприятий, 57% рабочей силы и 63% продукции. Япония – соответственно 1,4% предприятий, 24% всех занятых и 34% продукции» (Бор М.З. История мировой экономики – М.: Дело и Сервис, 1998).
Одним словом, исторически западная экономика выросла из малых предприятий и на их основе. Таким образом, исторически же был задан и дискретный (прерывистый) характер технологических циклов, на которых базируется промышленность стран Запада.
Что же касается экономики Советского Союза, то она формировалась прямо противоположным способом. Здесь сразу, буквально на пустом месте, создавалось крупное предприятие и вся технологическая цепочка, вплоть до добычи полезных ископаемых, т.е. промышленное производство бывшего СССР базировалось на жестких технологических циклах.
Если в западной экономике, базирующейся на дискретных технологических циклах, любое крупное предприятие обслуживают тысячи и десятки тысяч мелких и средних субподрядчиков, то в экономике СССР каждое крупное предприятие было жестко связано в единый производственный комплекс с несколькими не менее крупными предприятиями, поставляющими промежуточную продукцию.
В западной экономике малые и средние предприятия-субподрядчики – самостоятельные хозяйственные единицы, поставляющие свою продукцию на свободный рынок, где ее и приобретают заинтересованные контрагенты.
В советской экономике крупные предприятия, выпускающие промежуточную продукцию, специально создавались под головное предприятие, никакой другой потребитель для них в проекте вообще не предусматривался. И эту жесткую схему организации технологического процесса невозможно изменить никакими манипуляциями с изменением формы собственности. По большому счету, не в форме собственности тут дело.
В любой экономике существуют производства, базирующиеся как на жестких, так и на дискретных технологических циклах. Но соотношение между ними в разных экономиках разное. Экономика Советского Союза была единственной в мире экономикой, промышленное производство в которой практически полностью базировалась на жестких технологических циклах.
В жестких технологических циклах для мелких субподрядчиков попросту нет места. Они здесь излишни. Даже если удастся разбить такой цикл и вклинить в него два-три десятка мелких поставщиков промежуточной продукции, то какой в этом смысл? В дискретных технологических циклах крупные предприятия обслуживают тысячи и тысячи мелких субподрядчиков, у нас же если и удастся задействовать какой-то мизер малых предприятий, жесткость организации технологического процесса от этого не изменится.
Более того, жесткая организационная структура сама по себе отторгает все избыточное: всякого рода мелкие субподрядчики с их незначительным объемом производства здесь никому не нужны, с ними просто никто не захочет связываться.
Таким образом, мы имеем в своем распоряжении экономику, организация производственного процесса в которой абсолютно несхожа с западной. Однако наши «реформаторы» до сих пор игнорируют этот факт и все пытаются заставить нашу экономику работать на принципах, характерных для экономики стран Запада, упрямо отказываясь признавать или просто не понимая то, что их попытки уже давным-давно провалились, по той простой причине, что они заранее были обречены на провал.
К примеру, на Западе любой автомобильный завод занимается только сборкой комплектующих и производством 1-2 важнейших узлов. Все остальные компоненты поставляют субподрядчики – мелкие и средние – представляющие собой самостоятельные хозяйственные единицы и поставляющие свой товар на свободный рынок. И так, в целом, организована вся западная экономика. Например, германский концерн «Сименс» обслуживают 30 тыс. субподрядчиков, концерн «Крупп» – 23 тыс.
Иное дело экономика бывшего СССР. Здесь производство и поставка комплектующих изделий – дело небольшого количества крупных смежных предприятий, которые являются фактически монополистами: вся экономика тут изначально строилась так, чтобы не допустить возникновения избыточных и дублирующих деятельность друг друга предприятий (конкурентов). Головное и смежные предприятия здесь не являются самостоятельными хозяйственными единицами, а представляют собой единый производственный комплекс, отдельные элементы которого сами по себе никому не нужны, недееспособны и не имеют никакого значения друг без друга.
Так, те же автозаводы в бывшем СССР сосредоточивали все виды производства. Даже детали для себя производили сами, и поэтому всегда были очень сложны в управлении и переналадке. Таково в целом технологическое устройство всей экономики бывшего СССР. А производства, базирующиеся на абсолютно разных технологических циклах, не могут работать на одних и тех же принципах, это давно уже следовало бы понять.
Что можно сказать о технологических циклах, как о факторе макроэкономическом? Наши «реформаторы» никогда об этом не задумывались, а следовало бы. Представим себе такую ситуацию. Американский менеджер получает задание увеличить выпуск продукции, допустим, вдвое. Реакция менеджера? Он радуется. Увеличивается выпуск – растут доходы фирмы, увеличивается его личное вознаграждение.
Другая ситуация. Советского директора завода вызывают в министерство и предлагают увеличить выпуск продукции, скажем, на 30%. Реакция директора? Он в отчаянии хватается за голову. Почему?
Перед американским менеджером и советским директором стоят принципиально различающиеся задачи. Для менеджера увеличение выпуска продукции означает прежде всего увеличение закупок комплектующих. В США это легко, там все опирается на малые и средние предприятия, а число их избыточно, следовательно, избыточна и совокупная производственная мощность. Добавим, что каждое малое и среднее предприятие на Западе обладает некоторым резервом, иными словами, суммарная производственная мощность западной экономики огромна. Ее даже загрузить трудно. Например, по некоторым данным, в США от 8% до 30% оборудования, по разным отраслям, простаивает даже в период наивысшего подъема в экономике.
Но предположим, что на рынке нет необходимого количества комплектующих изделий, что тогда? Не беда, закажем в Японии, или в Англии, или в Германии. Например, фирма «Боинг» 25 процентов комплектующих покупает в Японии. Китай продает комплектующих на 200 миллионов долларов в год.
«…Дочерние подразделения американских фирм со всего света поставляют в головные фирмы, расположенные в США, чрезвычайно дешевую продукцию… Аналог американской Силиконовой долины всего за несколько лет вырос в Малайзии, именно там производится чуть ли не половина выпускаемых в мире микросхем… При сборке «Ауди» и БМВ в Германии выполняются лишь завершающие операции, детали и целые узлы производятся в других странах» (Андрей Паршев. Почему Россия не Америка. – М.: Форум, 2003 г.).
«Американцы, покупая новый телевизор или плейер… посылают доллары в Японию, Корею, Малайзию или еще куда-нибудь… Машина или компьютер могут быть сделаны в четырех странах, а монтироваться в пятой» (Тоффлер Э. Третья волна. Пер. с англ. – М.: АСТ, 2002.).
А если производственных мощностей не хватает? Прикупим еще два-три завода. А если не хватает рабочих рук? Наймем еще, есть же рынок труда. А если ощущается нехватка средств? Возьмем ссуду в банке. Короче говоря, для американского менеджера увеличение выпуска продукции означает в первую очередь увеличение числа финансовых операций, – задача, в общем-то, примитивная, легко решаемая в считанные недели или месяцы.
Что же касается советского директора, то для него, из-за жесткой организации технологического процесса, сколько-нибудь серьезное увеличение выпуска продукции означает перестройку всей отрасли сверху донизу, а это уже дело тяжелое даже при избыточном финансировании. Именно поэтому директор и хватается за голову.
В действительности же директор сталкивается с необходимостью перестройки не только своей отрасли, но и ряда смежных отраслей, а это дело еще более тяжелое, на это уходят годы и еще годы ходят на то, чтобы наладить в ходе такой перестройки внутри- и межотраслевую кооперацию так, чтобы обеспечить бесперебойный выпуск продукции. Почему? Да именно потому, что в экономике, структурированной «по-советски», отраслевая структура жестко выстроена по принципу «один к одному»: под крупное головное предприятие – ряд не менее крупных субподрядных производств.
И производитель конечной продукции, и производители комплектующих рассчитаны на вполне определенный объем выпуска, но не более того. Так заложено в проекте. Как только проектная мощность достигнута, дальнейший рост возможен только за счет резервов. Когда производственные резервы исчерпаны, всякий рост прекращается, несмотря ни на какое давление платежеспособного спроса.
Любой опытный хозяйственник подтвердит, что в последние двадцать лет существования Советского Союза рост промышленного производства в нем достигался почти исключительно за счет ввода в строй новых мощностей.
Поэтому на возрастание потребительского спроса советское предприятие просто не станет реагировать, в лучшем случае (а для потребителей, в худшем) повысит цены до уровня, при котором сохраняется прежний объем продаж. Иными словами, если экономика западного типа в ответ на увеличение спроса стремится увеличивать производство, оставляя без изменения цены, то экономика советского типа, наоборот, увеличивает цены, оставляя без изменения производство – так заложено в ее структуре.
При советской системе эту проблему удавалось решать: уровень цен регулировался государством, а физическое расширение отраслей (капиталовложения в них) делались в плановом порядке и на основе безналичных денег, которые были даже и не деньгами вовсе, а счетными единицами, посредством которых производилось распределение материальных ресурсов. Межотраслевая координация обеспечивалась плановыми органами.
Это может не лучший и не самый эффективный способ управления экономикой, но если производство базируется на жестких технологических циклах – единственно возможный. Провалившаяся попытка увеличить объем производства в экономике посредством отмены планирования, введения самоуправления и отказа контроля за ценообразованием (т.е. попытка внедрить методы, характерные для экономики, которая базируется на дискретных технологических циклах) привела к тому, что экономика потеряла всякую управляемость вообще, а заложенные в ее базовые технологии тенденции – к застою в производстве, взвинчиванию цен и, как следствие, сужению рынка, падению доходов и новому витку цен и падению производства, получили свободу и заработали в полную силу.
Вывод ясен: от отраслевого планирования и госконтроля за ценообразованием мы отказались раньше, чем достигли той степени развития, при которой действительно можем себе это позволить.
Может и не самым эффективным образом, но советская система управления экономикой все же позволяла обеспечивать рост промышленного производства. Раздробив же на автономные части советскую экономику, «реформаторы» вообще лишили ее всякой способности к росту.
В отличие от экономик стран Запада, где каждое предприятие может самостоятельно решать свои проблемы, в советской экономике проблемы каждого отдельного предприятия, как правило, могут быть решены как минимум только на уровне всей отрасли, а чаще на том уровне, на котором обеспечивается координация взаимодействия нескольких смежных отраслей. Именно такой возможности решать свои проблемы наши предприятия сейчас лишены. Это тупик и для предприятий, и для экономики в целом.
Жесткая структура советской экономической системы к концу 70-х годов приблизилась к исчерпанию своих потенций. К тому же система управления ею, сложившаяся еще в 30-50-е годы, стала входить в противоречие с разросшимся и усложнившимся экономическим организмом. Это и был так называемый «застой», в борьбе с которым «реформаторы» разнесли вдребезги целую державу.
Застой-то, конечно, был, но проблема в том, что он так и не был объяснен теоретически ни тогда, ни сейчас. А в действительности «застой» не представлял из себя ничего страшного и означал всего лишь, что те резервы и потенции, которые были заложены в советскую экономику в 30-50-е годы, к середине 70-х оказались почти исчерпаны.
Следовало снизить требования к экономике, ограничить планирование, начать реструктуризацию, перевести часть государственного сектора в частный и т.д. Вместо этого требования к экономике были не снижены, а повышены (так называемая «интенсификация»), что только обострило все проблемы.
