Глава III

Об основах и назначении риторики. Три приложения к риторике,относящиеся только к промптуарию; иллюстрации добра и зла, как простого, таки сложного. Антитезы. Малые формулы речи Мы подошли к учению об иллюстрации изложения. Это учение называетсяриторикой, или ораторским искусством. Наука эта, замечательная уже сама посебе, великолепно разработана в трудах многих писателей. Конечно, еслиздраво оценивать вещи, то красноречие, вне всякого сомнения, уступаетмудрости. Насколько последняя выше первого, мы видим из божественных слов,обращенных к Моисею, когда тот отказался от порученной ему миссии, ссылаясьна недостатки красноречия: "У тебя есть Аарон, он будет твоим вестником, тыже будешь ему богом" ^°. Что же касается непосредственных плодов ипопулярности, то в этом отношении мудрость далеко уступает красноречию.Именно об этом говорит Соломон: "Мудрого сердцем назовут мудрецом, носладкоречивый вития добьется большего" ^', совершенно ясно давая понять, чтомудростью можно снискать какую-то славу и восхищение, но в практическойдеятельности и повседневной жизни красноречие оказывается особенно полезным.Что же касается разработки этого искусства, то ревнивое отношение Аристотеляк риторам своего времени и страстное и пылкое стремление Цицерона всемисилами прославить это искусство в соединении с долгим практическим опытом внем явились причиной того, что в своих книгах, посвященных ораторскомуискусству, они буквально превзошли самих себя. Богатейшие же примеры этогоискусства, которые мы встречаем в речах Демосфена и Цицерона, вместе совсесторонним и глубоким теоретическим анализом удвоили успехи риторики.Поэтому если в этой науке что-нибудь и нуждается, с нашей точки зрения, вдальнейшем развитии, то это касается скорее всякого рода сборников, которые,подобно слугам, должны всегда находиться неотступно при ней, а вовсе нетеории и практики самого искусства. Ведь когда мы, говоря о логике,упомянули о необходимости создания определенного запаса общих мест, мыпообещали более подробно разъяснить этот вопрос в разделе риторики. Однако, для того чтобы, но нашему обыкновению, немного взрыхлить почвувокруг корней этого искусства, примем за основание, что риторика в такой жемере подчинена воображению, как диалектика -- интеллекту. Если вдуматьсяпоглубже, то задача и функция риторики состоят прежде всего в том, чтобыуказания разума передавать воображению для того, чтобы возбудить желание иволю. Ведь, как известно, руководящая роль разума может быть поколеблена инарушена тремя способами: либо софистическими хитросплетениями, чтоотносится к области диалектики, либо обманчивой двусмыслицей слов, что ужеотносится к риторике, либо, наконец, насильственным воздействием страстей,что относится к области этики. Ведь подобно тому как в отношениях с другимилюдьми мы можем поддаться хитрости или отступить перед грубостью и насилием,так и во внутренних взаимоотношениях с самим собой мы ошибаемся под влияниемобманчивых доказательств, приходим в беспокойство и волнение в результатепостоянного воздействия впечатлений и наблюдений или нас может потрясти иувлечь бурный натиск страстей. Но человеческая природа отнюдь не устроенанастолько неудачно, чтобы все эти искусства и способности лишь мешалидеятельности разума и ни в какой мере не содействовали его укреплению иупрочению; наоборот, они в значительно большей степени предназначены именнодля этой последней цели. Ведь целью диалектики является раскрытие формыдоказательств, необходимой для защиты интеллекта, а не для обмана его. Точнотак же цель этики состоит в том, чтобы так успокоить аффекты, дабы онислужили разуму, а не воевали с ним. Наконец, цель риторики сводится к тому,чтобы заполнить воображение такими образами и представлениями, которые быпомогали деятельности разума, а не подавляли его. Ведь злоупотребленияискусством возникают здесь лишь побочным образом, и их нужно избегать, а непользоваться ими. Поэтому Платон был в высшей степени неправ (хотя причиной этого быловполне заслуженное негодование против риторов его времени), когда он отнесриторику к развлекательным искусствам, говоря, что она подобна поварскомуискусству, которое так же много портит полезной пищи, как много вреднойделает съедобной благодаря применению всякого рода приправ и специй ^.Однако речь оратора не должна отдавать предпочтение желанию приукраситьмерзкие дела, вместо того чтобы превозносить доблестные деяния. А этопроисходит повсюду, ибо нет ни одного человека, чьи слова не были быблагороднее его чувств или поступков. Фукидид очень метко заметил, чтоименно нечто подобное обычно ставили в упрек Клеону, ибо тот, выступаяпостоянно в защиту несправедливого дела, придавал огромное значениекрасноречию и изяществу речи, прекрасно понимая, что не всякий может красивоговорить в защиту дела грязного и недостойного; о вещах же достойных любомучеловеку говорить очень легко ^. Платон весьма тонко заметил (хотя сейчасэти слова стали уже банальностью), что "если бы можно было воочию видетьдобродетель, то она возбудила бы в людях неодолимую любовь к себе" "*. Нориторика как раз и рисует нам образ добродетели и блага, делая его почтизрительно ощутимым. Поскольку ни добродетель, ни благо не могут явитьсячувственному восприятию в своем телесном обличье, им не остается ничегодругого, как предстать перед воображением в словесном облачении так живо,как это только возможно. И Цицерон имел полное основание смеяться надобычаем стоиков, считавших возможным с помощью кратких и метких сентенций изаключений возбудить добродетель в человеческой душе, а между тем все это неимеет никакого отношения к воображению и воле ^°^" Далее, если бы сами аффекты были приведены в порядок и полностьюподчинялись рассудку, то, безусловно, не было бы большой необходимости вубеждении или внушении, которые могли бы открыть доступ к разуму; но в такомслучае было бы вполне достаточным простое и непосредственное знакомство ссамими фактами. Однако в действительности аффекты устраивают такие смятенияи волнения, да что там, поднимают такие бурные восстания -- согласноизвестным словам:...Желаю Я одного, но другое твердит мне мой разум... "", что разум полностью оказался бы у них в плену и рабстве, если быкрасноречие не могло убедить воображение отрешиться от аффектов и заключитьс разумом союз против них. Следует заметить, что сами аффекты постоянностремятся к внешнему благу и в этом отношении имеют нечто общее с разумом;разница лишь в том, что аффекты воспринимают главным образомнепосредственное благо, разум же, способный видеть далеко вперед,воспринимает также и будущее благо, и высшее благо. Таким образом, посколькунепосредственное впечатление оказывает более сильное воздействие навоображение, то в этом случае разум обычно уступает и подчиняется ему. Когдаже красноречие силой убеждения приближает к нам отдаленное будущее, делаяего отчетливо видимым и ясным, как будто оно находится у нас перед глазами,тогда воображение переходит на сторону разума, и этот последний одерживаетпобеду. Итак, в заключение скажем, что не следует упрекать риторику за то, чтоона умеет представить в выгодном свете проигрышное дело, точно так же как неследует упрекать диалектику за то, что она учит нас строить софизмы. Кому неизвестно, что противоположности обладают одной и той же сущностью, хотя онии противопоставляются на практике? Кроме того, диалектика отличается отриторики не только тем, что, как обычно говорят, одна бьет кулаком, а другая-- ладонью (т. е. одна действует более сжато, а другая -- болеераспластанно), но и еще в значительно большей степени тем, что диалектикарассматривает разум в его природном качестве, тогда как риторика -- в егоходячем употреблении. Поэтому Аристотель весьма разумно ставит риторикувместе с политикой между диалектикой и этикой, поскольку она включает в себяэлементы и той и другой ". Ведь доводы и доказательства диалектики являютсяобщими для всех людей, тогда как доводы и средства убеждения, используемые вриторике, должны изменяться применительно к характеру аудитории; так чтооратор должен уподобляться музыканту, приспосабливающемуся к различнымвкусам своих слушателей, становясь...Орфеем в лесах, мен; дельфинов самим Арионом ^. И эта приспособленность и вариация стиля речи (если иметь в видужелание достичь здесь высшего совершенства) должны быть развиты до такойстепени, чтобы при необходимости говорить об одном и том же с различнымилюдьми, для каждого уметь находить свои особые слова. Впрочем, как известно,великие ораторы в большинстве случаев не интересуются этой сторонойкрасноречия (т. е, политической и деловой стороной в частных речах) и,стремясь лишь к украшениям речи и изящным формулировкам, не заботятся огибкости и приспособляемости стиля, о тех особенностях речи, которые быпомогли общению с каждым в отдельности. И конечно же, было бы целесообразнопровести новое исследование этого вопроса, о котором мы сейчас говорим, давему название "мудрость частной речи" и отнеся к числу тех тем, которыетребуют разработки. При этом не имеет большого значения, где будетрассматриваться эта тема -- в риторике или в политике. Скажем только о том, чего еще не хватает этой науке, хотя эти вопросы(как мы сказали выше) таковы, что их скорее следует рассматривать как своегорода дополнения, чем как органические части самой науки; все они имеютотношение прежде всего к промптуарию, т. е. к накоплению материала и средстввыражения. Прежде всего я не вижу, чтобы кто-нибудь с успехом следовалпримеру мудрой и тщательной работы Аристотеля в этом направлении или пыталсядополнить ее. Ведь Аристотель начал собирать ходячие признаки, илииллюстрации, добра и зла, как простого, так и сложного, которые являются всущности риторическими софизмами. Эти софизмы совершенно необходимы,особенно в деловой практике, т. е. в том, что мы назвали мудростью частнойречи. Но труды Аристотеля, посвященные этим иллюстрациям ^, имеют тринедостатка: во-первых, он рассматривает слишком незначительное числослучаев, хотя их существует много; во-вторых, он не приводит ихопровержений; в-третьих, он, как мне кажется, лишь отчасти знает, как ихследует использовать. А использовать их можно в равной мере как длядоказательства, так и для возбуждения и побуждения. Ведь существуетмножество форм словесного выражения, имеющих одно и то же содержание, однакопо-разному действующих на слушателя. Действительно, намного сильнее ранитострое оружие, чем тупое, хотя на самый удар были затрачены одинаковые силы.И конечно же, нельзя найти человека, на которого бы не произвели большеевпечатление слова: "Твои враги будут ликовать из-за этого", Ифак хочет того, и щедро заплатят Атриды '°, чем слова: "Это повредит твоим делам". Поэтому-то ни в коем случае неследует пренебрегать этими, если можно так выразиться, "кинжалами и иглами"языка. А так как мы отнесли эту проблему к числу требующих дальнейшегоразвития, то, по нашему обыкновению, подкрепим ее с помощью примеров, таккак предписания не смогут столь же прояснить существо этого предмета. ПРИМЕРЫ ИЛЛЮСТРАЦИЙ ДОБРА И ЗЛА, КАК ПРОСТОГО, ТАК И СЛОЖНОГО