Глава I

Разделение искусства сообщения знаний на учение о средствах, учение ометоде и учение об иллюстрации изложения. Разделение учения о средствахизложения на учение о знаках вещей, учение об устной речи и учение описьменности; два последних учения образуют грамматику и являются двумя ееподразделениями. Разделение учения о знаках вещей на учение об иероглифах иучение о реальных знаках (characteres reales). Второе разделение грамматики -- на нормативную и философскую. Присоединение поэзии (в разделе о метрике)к учению об устной речи. Присоединение учения о шифрах к учению описьменности Каждому, конечно, позволено, Ваше Величество, смеяться и шутить надсамим собой и своими занятиями. Поэтому, кто знает, может быть, это нашесочинение списано с какой-нибудь старинной книги, найденной среди книг тойдостославнейшей библиотеки святого Виктора, каталог которой составил магистрФрансуа Рабле? Ведь там встречается книга, которая называется "Муравейникискусств" '. И мы действительно собрали крохотную кучку мельчайшей пыли, подкоторой спрятали множество зерен наук и искусств для того, чтобы муравьимогли заползать туда и, немного отдохнув, вновь взяться за свою работу.Мудрейший из царей обращает внимание всех ленивцев на пример муравьев ^ мыже считаем ленивыми тех, кому доставляет удовольствие пользоваться лишь ужедостигнутым, и кто не стремится к новым посевам и жатвам на ниве наук. Обратимся теперь к искусству передачи, или сообщения и выражения того,что найдено, о чем вынесено суждение и что отложено в памяти; мы будемназывать это общим термином "искусство сообщения". Оно охватывает все науки,касающиеся слова и речи. Что же касается смысла, то хотя он и являетсясвоего рода душой речи, однако при исследовании этого вопроса следуетотделить друг от друга смысл и изложение (значение слова от его формы),точно так же как рассматривают отдельно душу и тело. Искусство сообщения мыразделим на три части: учение о средствах, учение о методе и учение обиллюстрации (или об украшении) изложения. Учение о средствах изложения, в его обычном понимании называемое такжеграмматикой, состоит из двух частей: одна из них касается устной речи,другая -- письменной: ведь Аристотель правильно говорил, что слова -- этознаки мыслей, а буквы -- слов ^ Обе эти части мы отнесем к грамматике. Нодля того чтобы глубже рассмотреть этот вопрос, мы, прежде чем перейти кграмматике и двум уже названным выше ее частям, должны сказать вообще осредствах сообщения. Ведь, как мне представляется, существуют и другие видысообщения помимо слов и букв. Поэтому следует совершенно ясно установить,что все, что способно образовать достаточно многочисленные различия длявыражения всего разнообразия понятий (при условии, что эти различия доступнычувственному восприятию), может стать средством передачи мыслей от человекак человеку. Ведь мы знаем, что народы, говорящие на разных языках, тем неменее прекрасно общаются друг с другом с помощью жестов. И мы являемсясвидетелями того, как некоторые люди, глухонемые от рождения, но обладающиеопределенными умственными способностями, вступают в удивительные разговорыдруг с другом и со своими друзьями, изучившими их жестикуляцию. Более того,в настоящее время стало уже широко известным, что в Китае и других областяхДальнего Востока используются некие реальные знаки, выражающие не буквы и неслова, а вещи и понятия. В результате многочисленные племена, говорящие насовершенно разных языках, но знакомые с такого рода знаками (которые у нихочень широко распространены), могут общаться друг с другом в письменнойформе, и любую книгу, написанную такими знаками, любой из этих народов можетпрочитать на своем родном языке. Знаки вещей, выражающие значение их без помощи it посредства слова,бывают двух родов: в первом случае знак выражает значение вещи на основесвоего сходства с ней, во втором -- знак совершенно условен. К первому родуотносятся иероглифы и жесты, ко второму -- названные нами "реальные знаки".Иероглифы употреблялись еще в глубокой древности и вызывают к себе особоепочтение, особенно у египтян, одного из древнейших народов; по-видимому,иероглифическое письмо возникло раньше буквенного и поэтому значительностарше его, за исключением, может быть, еврейской письменности. Жесты же --это своего рода преходящие иероглифы. Подобно тому как слова, произнесенныеустно, улетают, а написанные остаются, так и иероглифы, выраженные жестами,исчезают, нарисованные же остаются. Ведь когда Периандр, которого спросили,какими средствами можно сохранить тиранию, приказал посланцу следовать заним и, гуляя по саду, срывал головки самых высоких цветов, давая понять, чтонужно уничтожить знать, он точно так же пользовался иероглифами, как если быон их нарисовал на бумаге. Во всяком случае ясно одно, что иероглифы и жестывсегда обладают каким-то сходством с обозначаемой ими вещью и представляютсобой своего рода эмблемы; поэтому мы назвали их знаками вещей, основаннымина сходстве с ними. Реальные же знаки не несут в себе ничего от эмблемы, ноабсолютно немы, ничем не отличаясь в этом отношении от элементов самих букв;они имеют чисто условное значение, основанное на своего рода молчаливомсоглашении, которое ввело их в практику. При этом совершенно очевидно, чтонеобходимо огромное число такого рода знаков для того, чтобы ими можно былописать, ибо их должно быть столько же, сколько существует корневых слов.Итак, этот раздел учения о средствах изложения, посвященный исследованиюзнаков вещей, мы относим к числу требующих своего развития. И хотя пользаэтого раздела может показаться на первый взгляд незначительной, посколькуслова и буквенное письмо являются самыми удобными средствами сообщения, намвсе же показалось необходимым в этом месте как-то упомянуть о нем как овещи, имеющей не последнее значение. Мы видим в иероглифе, если можно таквыразиться, своего рода денежный знак интеллигибельных вещей, и было быполезно знать, что, подобно тому как монеты могут делаться не только иззолота и серебра, так можно чеканить и другие знаки вещей помимо слов ибукв. Обратимся теперь к грамматике. Она по отношению к остальным наукамисполняет роль своего рода вестового; и хотя, конечно, эта должность неслишком высокая, однако она в высшей степени необходима, тем более что внаше время научная литература пишется на древних, а не на современныхязыках. Но не следует и принижать значение грамматики, поскольку она служитсвоего рода противоядием против страшного проклятия смешения языков. Ведьчеловечество направляет все свои силы на то, чтобы восстановить и вернутьсебе то благословенное состояние, которого оно лишилось по своей вине. Ипротив первого, главного проклятия -- бесплодия земли ("в поте лица своегобудете добывать хлеб свой") оно вооружается всеми остальными науками. Противже второго проклятия -- смешения языков оно зовет на помощь грамматику.Правда, в некоторых современных языках она используется мало; чаще к нейобращаются при изучении иностранных языков, но особенно большое значениеимеет она для тех языков, которые уже перестали быть живыми и сохраняютсятолько в книгах. Мы разделим грамматику также на две части: школьную (нормативную) ифилософскую \ Первая просто используется при изучении языка, помогаябыстрейшему его усвоению и способствуя развитию более правильной и чистойречи. Вторая же в какой-то мере дает материал для философии. В этой связинам вспоминается трактат "Об аналогии", написанный Цезарем. Правда, нельзя суверенностью сказать, действительно ли этот трактат был посвящен изложениютой самой философской грамматики, о которой мы говорим. Мы даже подозреваем,что в этом сочинении не содержалось ничего слишком утонченного иливозвышенного, а лишь излагались правила чистого и правильного стиля, неиспорченного и не искаженного влиянием неграмотной или чересчураффектированной речи; сам Цезарь дал великолепный образец такого стиля ^ Темне менее это произведение навело нас на мысль о создании некоей грамматики,которая бы тщательно исследовала не аналогию между словами, но аналогиюмежду словами и вещами, т. е. смысл, однако не заходя в пределы толкований,принадлежащих собственно логике. Действительно, слова являются следамимысли, а следы в какой-то мере указывают и на то тело, которому онипринадлежат. Мы наметим здесь общие контуры этого предмета. Прежде всегонужно сказать, что мы ни в коси мере не одобряем то скрупулезноеисследование языка, которым, однако, не пренебрегал даже такой выдающийсяученый, как Платон ^ Мы имеем в виду проблему возникновения и первоначальнойэтимологии имен, когда предполагается, что уже с самого начала имена отнюдьне давались вещам произвольно, а сознательно выводились из значения ифункции вещи; конечно, такого рода предмет весьма изящен и похож на воск,который удобно мять и из которого можно лепить j все, что угодно; апоскольку при этом исследовании стремятся, как видно, проникнуть в самыеглубокие тайники. древности, то тем самым оно начинает вызывать к себекакое-то особенное уважение, что тем не менее не мешает ему оставатьсявесьма малодостоверным и совершенно бесполезным. С нашей точки зрения, самойлучшей была бы такая грамматика, в которой ее автор, превосходно владеющиймножеством языков, как древних, так и современных, исследовал бы различныеособенности этих языков, показав специфические достоинства и недостаткикаждого. Ведь таким образом языки могли бы обогащаться в результатевзаимного общения, и в то же время из того, что есть в каждом языке самоголучшего и прекрасного, подобно Венере Апеллеса ",. мог бы возникнуть некийпрекраснейший образ самой речи, некий великолепнейший образец того, какследует должным образом выражать чувства и мысли ума. А вместе с тем притаком исследовании можно на материале самих языков сделать отнюдь немалозначительные (как, может быть, думает кто-нибудь), а достойные самоговнимательного наблюдения выводы о психическом складе и нравах народов,говорящих на этих языках. Я, например, с удовольствием нахожу у Цицероназамечание о том, что у греков нет слова, соответствующего латинскомуineptus. "Это потому, -- говорит Цицерон, -- что у греков этот недостатокимел такое широкое распространение, что они его даже не замечали" --суждение, достойное римской суровости ^ Или например, почему греки таксвободно создавали сложные слова, римляне же, наоборот, проявляли в этомотношении большую строгость? Из этого наверняка можно сделать вывод, чтогреки были более склонны к занятию искусствами, римляне же -- к практическойдеятельности, ибо различия, существующие в искусствах, требуют для своеговыражения сложных слов, тогда как деловая жизнь нуждается в более простыхсловах. А евреи до такой стопени избегают всяких сложных образований влексике, что скорее предпочитают злоупотреблять метафорой, чем прибегают кобразованию сложных слов. И вообще в их языке очень мало слов, и эти слованикогда не соединяются, так что уже из самого языка становится совершенноясным, что это был народ поистине назарейский и отделенный от остальныхплемен. А разве не заслуживает внимания тот факт (хотя, может быть, oil инаносит некоторый удар самомнению современных людей), что в древних языкахсуществует множество склонений, падежей, спряжений, времен и т. п., тогдакак современные языки почти совершенно утратили их и в большинстве случаевпо лености своей пользуются вместо них предлогами и вспомогательнымиглаголами. И конечно, в этом случае легко предположить, что, как бы мы нибыли довольны самими собой, приходится признать, что умственное развитиелюдей прошлых веков было намного глубже и тоньше нашего. Существуетбесчисленное множество примеров такого же рода, которые могли бы составитьцелый том. Поэтому мы считаем, что есть все основания отделить философскуюграмматику от простой школьной грамматики и отнести ее к числу дисциплин,развитие которых необходимо. Мы считаем, что к грамматике относится также все то, что в какой-томере касается слова, т. е. звук, метрика, размер, ударение. Правда, то, чтослужит первоисточником отдельных букв (т. е. то, какие именно артикуляцииязыка, рта, губ, горла образуют звук соответствующей буквы), не относится кграмматике, а является частью учения о звуках, которая должнарассматриваться в разделе о чувственных восприятиях и о чувственновоспринимаемом. Собственно же грамматический звук, о котором мы говоримздесь, имеет отношение лишь к благозвучию и неблагозвучию. Законы последнихявляются чем-то общим для всех. Ведь нет ни одного языка, который бы нестремился в какой-то мере избежать сочетаний нескольких согласных.Существуют и другие проявления законов благозвучия и неблагозвучия, но приэтом различные явления для слуха одних народов оказываются приятными, длядругих -- неприятными. Греческий язык изобилует дифтонгами, в латинском ихзначительно меньше. Испанский язык не любит узкие звуки и немедленнообращает их в средние. Языки, восходящие к готскому, тяготеют кпридыхательным. Можно привести много аналогичных примеров, но этого,пожалуй, уже более чем достаточно. Ритмика слов предоставила нам широкие поприще для искусства, а именнодля поэзии, имея при этом в виду не ее содержание (об этом говорилось выше),а стиль и форму слов, т. е. стихосложение. Наука, рассматривающая этотвопрос, еще очень слаба, зато само искусство изобилует бесконечным числомвеликих примеров. Эта наука (которую грамматики называют просодией), однако,не должна была бы ограничиваться только изучением различных жанровстихотворных произведений и их размеров. Она должна включить в себя и теориютого, какой стихотворный жанр лучше всего соответствует определенномусодержанию или предмету. Древние поэты писали героическим стихом эпическиепоэмы и энкомии, элегическим -- грустные произведения, лирическим -- оды игимны, ямбом -- инвективы ^ Да и новые поэты, пишущие на своих родныхязыках, не отказываются от этой практики. Здесь, однако, следует упрекнутьнекоторых слишком пылких любителей древности за то, что они пытаютсяприменить к новым языкам античные размеры (гекзаметр, элегический дистих,сапфическая строфа и т. д.), которые не приемлет система самих этих языков икоторые абсолютно чужды слуху этих народов. В делах такого рода на первоеместо нужно ставить суждение, выносимое чувством, а не правила искусства.Как сказал поэт:...мне бы хотелось Трапезу чтобы хвалил гость, а не повара '". Это уже не искусство, а злоупотребление искусством, ибо оно не столькосовершенствует природу, сколько искажает ее. Ну а что касается поэзии (будемли мы говорить о сюжетах или о размерах), то она (как мы уже сказали выше)подобна пышной траве, никем не сеянной, растущей благодаря силе самой земли.Поэтому она пробивается повсюду и захватывает огромные пространства, так чтосовершенно излишне беспокоиться о ее недостатках. Итак, оставим вообщезаботу о ней. Что же касается ударения, то нет никакой необходимостиупоминать о столь незначительном вопросе; разве только кому-нибудь вдругпокажется достойным упоминания тот факт, что в науке тщательно исследованоударение в словах, но совсем не изучалось ударение в целом предложении.Однако почти всему человеческому роду свойственно понижать голос в концепериода и повышать его в вопросительной фразе и немало других вещей в том жероде. Впрочем, о той части грамматики, которая изучает устную речь, сказанодостаточно. Что же касается письма, то оно осуществляется либо с помощью обычногоалфавита, принятого повсеместно, либо с помощью особого, тайного алфавита,известного лишь немногим; такой алфавит называется шифром. Даже обычнаяорфография породила среди нас вопросы и споры о том, нужно ли писать словатак, как они произносятся, или же так, как это принято в настоящее время. Намой взгляд, такая возможная орфография (т. е. написание слов, отражающее ихпроизношение) совершенно бессмысленна и бесполезна. Ведь и само произношениевсе время изменяется и не остается постоянным, и, кроме того, при такомнаписании становятся совершенно неясными производные слова, особеннозаимствованные из иностранных языков. Наконец, если традиционное написаниени в коей мере не мешало установившемуся произношению, а оставляло для негополный простор, то зачем вообще нужны эти новации? Итак, обратимся к шифрам. Существует довольно много видов шифра:простые шифры, шифры, смешанные со знаками, ничего не обозначающими, шифры,изображающие по две буквы в одном знаке, шифры круговые, шифры с ключом,шифры словесные и т. д. Шифры должны обладать тремя достоинствами: онидолжны быть удобными, не требующими многих усилий для их написания; онидолжны быть надежны и ни в коем случае не быть доступны дешифровке и,наконец, если это возможно, они не должны вызывать подозрения. Ведь еслиписьма попадут в руки тех, кто обладает властью над тем, кто пишет этописьмо, или над тем, кому оно адресовано, то, несмотря на надежность шифра иневозможность его прочесть, может начаться расследование соответствующегодела, если только шифр не будет таким, что не вызовет никакого подозренияили же ничего не даст при его исследовании. Ну а если уж мы заговорили отом, как избежать подозрения и сделать попытку обнаружить шифрбезрезультатной, то для этой цели оказывается вполне достаточным одно новоеи весьма полезное средство; а поскольку мы им располагаем, то зачем относитьего к числу тех искусств, которые должны быть созданы, если проще его сразуже изложить здесь? Это средство сводится к следующему. Нужно иметь дваалфавита: один -- состоящий из обычных букв, другой -- из букв, не имеющихникакого значения, и отправить одно в другом сразу два письма: одно --содержащее секретные сведения, другое -- имеющее достаточно правдоподобноедля пишущего содержание, которое, однако, не должно навлечь на него никакойопасности. И если вдруг начнут строго допрашивать о шифре, то нужно датьалфавит, состоящий из ничего не значащих букв, вместо алфавита из настоящихбукв и алфавит, состоящий из настоящих букв, вместо алфавита из букв, неимеющих значения. Таким образом, следователь сможет прочитать внешнее письмои, найдя его вполне правдоподобным, ничего не заподозрит о существованиивнутреннего письма. Но чтобы помочь избежать вообще всякого подозрения, мыприведем еще одно средство, изобретенное нами еще в ранней юности, вбытность нашу в Париже; даже сейчас, как нам кажется, это изобретение непотеряло своего значения и не заслуживает забвения. Ибо оно представляетсобой высшую ступень совершенства шифра, давая возможность выражать всечерез все (omnia per omnia). Единственным условием при этом оказывается то,что внутреннее письмо должно быть в пять раз меньше внешнего; никаких другихусловий или ограничений не существует. Вот как это происходит. Прежде всеговсе буквы алфавита выражаются только двумя буквами путем их перестановки.Перестановки из двух букв по пяти дадут нам тридцать два различныхсочетания, что более чем достаточно для замещения двадцати четырех букв, изкоторых состоит наш алфавит. Вот пример такого алфавита: A. aaaaa. В. aaaab. С. aaaba. D. anabb. E. aabaa. F. aabab. G. aabba. Н. aabbb. I. abaaa. K. abaab. L. ababa M. ababb. N. abbaa. O. abbab. P. abbba. Q. abbbb. R. baaaa. S. baaab. T. baaba. V. baabb. W. babaa. X. babab. Y. babba. Z. babbb. Между прочим, это изобретение приводит нас к чрезвычайно важнымвыводам. Ведь из него вытекает способ, благодаря которому с помощью любыхобъектов, доступных зрению или слуху, мы можем выражать и передавать налюбое расстояние наши мысли, если только эти объекты способны выражать хотябы два различия ". Такими средствами могут быть: звук колоколов или рога,пламя, звуки пушечных выстрелов и т. п. Но возвратимся к нашему изложению.Когда вы приметесь писать, то внутреннее письмо следует написать с помощьютакого двухбуквенного алфавита. Допустим, что внутреннее письмо будетследующего содержания: FUGE -- беги Вот пример такого написания: F U G Е aabab. baabb. ааbbа. aabaa. Здесь нужно иметь наготове другой, двойной, алфавит, состоящий из буквобычного алфавита, как заглавных, так и строчных, изображенных двумяпроизвольно выбранными шрифтами (которые каждый может выбрать по своемуусмотрению). Пример двойного алфавита: abab abab abab abab A A a a B B b b C Cc c D D d d abab abab abab abab E E e e F F f f G G g g H H h h abab abab abab abab I I i i K K k k L L l l M M m m abab abab abab abab N N n n O O o o P P p p Q Q q q abab abab abab abab R R r r S S s s T T t t U U u u abab abab abab abab W W w w X X x x Y Y y y Z Z z z Затем, написав внутреннее письмо двухбуквенным алфавитом, нужноприложить к нему буква к букве внешнее письмо, написанное двойным алфавитом,и потом расшифровать. Пусть внешним письмом будет Manere te volo donecvenero (Я хочу, чтобы ты оставался на месте, пока я не приду). Пример такогоприспособления: F U G E aabab b аа bb aa bba aa baa Ma n er е te vo lo do n ec v en(ero) Приведем еще один, более полный пример такого шифра, дающеговозможность писать все посредством всего. Внутреннее письмо Пусть им будет письмо спартанцев, посланное ими некогда на скитале: "Perditae res: Mindarus cecidit: milites esuriunt: neque hinc nosextricare, neque hic diutius manere possumus". (Все погибло. Миндар убит. Воины голодают. Мы не можем ни уйти отсюдани оставаться здесь дольше.) Внешнее письмо Пусть им будет отрывок из первого письма Цицерона; в него должно бытьвставлено письмо спартанцев: "E go o mni o ff i cio, ас po ti us pie t a te erga te, ca e te r is sati s fa c ioo m nib us: m i hi ip se nunqu am satis f acio. T an ta e st e n im m a gni t udo tu o ru m, ergame me r i tor u m, u t qu o n ia m t u, nis i p e rf e cta r e, d e me n o n c o nqu i es t i: e g o,qu ia no n id em in t u a ca u sa ef f ic io, v it i am mi hi esse a cerbam pu te m. I n caus aha e c sunt: Am mon iu s re gi s le gat u s a p er t e p e cu ni a n o s oppu g nat. Res a giturp e r eosde m cre di tores, per quos, cum tu ad e ras, a geb a t ur. Regi s caus a, s i q ui s u nt, qui ve l in t, qui p au ci sunt, o m n e s a d Pompe iu m rem d ef e rri vol u nt.S ena tu s r e li gi onis ca lu mn iam, no n re lig ion e, sed m ale v o len tia, et i l l ius r e g iae l ar gi tion is in v id ia, com prob at, etc." Учение о шифрах влечет за собой другое учение, связанное с первым. Этоучение о дешифровке, или раскрытии, шифров, если даже ключ к ним совершеннонеизвестен. Это, конечно, очень трудное дело, требующее в то же времябольшой изобретательности; это искусство (точно так же, как и искусствошифра) используется в секретных государственных делах. Но если проявитьдостаточно ловкости и предосторожности, то можно было бы сделать этоискусство бесполезным, хотя, судя по нынешнему положению дел, оно приноситнемалую пользу. Ведь если бы были приняты надежные и хорошие шифры, тобольшинство из них было бы абсолютно недоступно для дешифровки, исключаласьбы всякая возможность их раскрытия, хотя они и оставались бы достаточноудобными и легкими для написания и прочтения. Но неопытность и невежествосекретарей и служащих при королевских дворах столь велики, что дажеважнейшие документы в большинстве случаев доверяются шифрам ненадежным илегко дешифруемым. Между тем у кого-нибудь может возникнуть подозрение, что мы, перечисляянауки и, так сказать, проводя их смотр, стремимся вызвать как можно большеудивления, увеличивая и умножая число наук, которые мы выстраиваем как бы вбоевой порядок, тогда как в таком коротком исследовании можно, пожалуй, лишьпохвастаться их числом и едва ли можно действительно развернуть их силы. Номы будем честно придерживаться принятого нами плана и, создавая этот глобуснаук, не хотим пропустить на нем даже самых маленьких и отдаленныхостровков. Кажется, мы коснулись этих наук отнюдь не поверхностно, хотя ивкратце; наоборот, острым пером мы извлекли из огромной массы их материалаглавное зерно, самое сущность этих наук. Судить об этом мы предоставляемлюдям действительно опытным в этих науках. Ведь очень многие, желающиепоказаться широко образованными, умеют лишь то и дело щеголять научнымитерминами и показной ученостью, вызывая изумление невежд и насмешки людей,глубоко владеющих этой наукой. Мы надеемся, что наше сочинение произведетсовершенно противоположный эффект, привлечет самое пристальное вниманиелюдей, наиболее сведущих в каждой из этих наук, а для остальных не будетпредставлять какой-нибудь ценности. Если же кто-нибудь считает, что мыслишком большое внимание уделяем наукам, которые могут показаться не стольуж важными, то пусть он посмотрит вокруг себя и увидит, что люди,считавшиеся, бесспорно, значительными и знаменитыми в своих провинциях,приехав в метрополию и оказавшись в столице, почти смешались с толпой,потеряв свое былое величие; точно так же нет ничего удивительного и в том,что эти менее важные науки рядом с фундаментальными и высшими науками теряютсвое значение, тогда как для тех, кто целиком посвятил себя их изучению, онипредставляются особенно важными и прекрасными. Но о средствах изложениясказано достаточно.