— Он женат?
Мы с Джесс сидим в баре отеля рядом с аэропортом Хитроу. На моей подруге форма стюардессы, в одной руке сигарета, в другой — черно-белое фото улыбающихся молодоженов: мистера и миссис Грегори де Сауза. Жениха мы знаем под именем...
— Грег? — повторяет Джесс. — Грег женат?
Сейчас около семи вечера. Обнаружив фотографию утром, я позвонила Джесс и сказала, что нам надо срочно встретиться. Но она как раз завтракала с Грегом в каком-то уютном кафе, а вечером улетала в Кейптаун на две недели. Она предложила отложить встречу до ее возвращения.
Дело не терпит отлагательств, сказала я. Хотя как же мне хотелось потянуть время!
Я готова была тянуть вечно. Если бы только я никогда не находила эту фотографию! Никогда не узнавала бледный шрам, протянувшийся через скулу и верхнюю губу жениха. Если бы только кто-нибудь избавил меня от необходимости сообщать подруге, что Грег, мужчина, в которого она старательно влюблялась последние несколько недель, женат. Ведь я лично фотографировала его свадьбу меньше двух месяцев назад.
Но мне пришлось это сделать. Целый день я ломала голову, как бы поаккуратнее выложить новость. А в итоге просто молча протянула ей снимок. Факты говорят сами за себя. И говорят они только одно слово...
— Скотина.
Джесс стискивает губы, и я собираюсь с духом, ожидая взрыва эмоций моей экспансивной подруги. Но напряжение тут же спадает, будто подготовка отняла у Джесс все силы. Сгорбившись, она ставит локти на стойку бара и закрывает лицо ладонями.
— Просто не верится.
Никогда не видела Джесс такой расстроенной. Она буквально сломлена.
— Может, они уже все аннулировали? — говорю я с надеждой. И вздыхаю, получив в ответ красноречивый взгляд. — Хотя да, вряд ли.
Джесс затягивается сигаретой и выпускает из ноздрей две струйки дыма.
— Я думала, у нас серьезные отношения. А для него, выходит, это была просто интрижка. Пошлая, убогая интрижка. — Раздавив сигарету в пепельнице, Джесс припадает к бокалу с красным вином. — Господи, я спала с чужим мужем!
Я молча болтаю свой бокал с джин-тоником, звеня кубиками льда. Что тут скажешь?
Но она толкует мое молчание на свой лад. Как осуждение.
— И нечего на меня так смотреть.
— Я ничего такого...
— Да, у меня были мужчины. Ладно, много мужчин...
У другого конца барной стойки пожилая пара в окружении чемоданов пьет кофе — ждут автобуса до аэропорта. Заметив стюардессу, которая глушит вино и ретиво затягивается сигаретой, старики обмениваются тревожными взглядами.
— Но с женатыми я не сплю! — во всеуслышание заявляет Джесс. — Это мое единственное табу, Хизер, единственное табу!
Шмыгая носом, она хлопает ладонью по стойке и комкает в руке картонную подставку для стаканов. Ее глаза блестят.
— Единственное табу! — повторяет Джесс. По щеке бежит слеза и капает на полированное дерево.
— Джесс, ну что ты... — Я обнимаю подругу за плечи и притягиваю к себе. Слушаю приглушенные рыдания и думаю о том, что после расставания с Джеймсом не пролила ни слезинки.
— Я чувствую себя такой дурой... — Она снова всхлипывает, уткнувшись в мою кружевную блузку, потом, подняв голову, проводит указательными пальцами под глазами, вытирая размазанную подводку. — Я думала, в этот раз я все предусмотрела. Я была осторожна. Проверяла его по пунктам...
— Это ничего не гарантирует, — мягко возражаю я, вспоминая Джеймса.
— Да уж. — Джесс делает еще глоток вина и, глядя в пространство перед собой, едва слышно произносит: — Я никогда не рассказывала про своего отца?
Кажется, она разговаривает сама с собой, поэтому я не отвечаю. Просто слушаю.
— Это потому, что я его не знаю. Видела только пару фотографий. Он играл в группе на саксофоне. Красавчик был... Мама говорит, влюбилась в него с первого взгляда. И он говорил то же самое. — Джесс умолкает, чтобы зажечь очередную сигарету. — Он вообще ей лапши навешал порядочно. Сказал, что купит дом, что они поженятся, что он станет лучшим отцом и мужем на всем белом свете...
Она стряхивает пепел и выдыхает дым.
— А свалил еще до моего рождения. Сбежал. Сделал ноги. Так больше и не объявился. Маме было восемнадцать, и она была на седьмом месяце. Он разбил ей сердце, и раны до сих пор толком не затянулись. — Джесс шмыгает носом, и я жду нового потока слез, но она улыбается. — И все-таки она выстояла. Восемнадцатилетняя мать-одиночка — можешь представить, каково это было в шестидесятые? И к тому же черная. Ей пришлось выслушать, наверное, все оскорбления мира.
Джесс водит пальцем по бокалу, вся во власти воспоминаний.
— Было трудно. Мама работала сразу на двух работах. Но справилась. Воспитала меня одна. Честное слово, мама у меня — чудо. Я ни в чем не испытывала нужды, хоть и не было у нас ни большого дома, ни машины, и мы не ездили на каникулы за границу... — Она бросает грустный взгляд на свою униформу. — Вот почему я стала стюардессой. Когда была маленькая, все мечтала о том, как вырасту и повидаю мир. — Джесс улыбается одними глазами, смущенная собственной откровенностью. Отпивает вина.
Вот вам и предки-миллионеры... Вот вам и шикарный особняк в Максвелл-Хилле...
— И еще я дала себе зарок, что никогда не влюблюсь и не позволю какому-нибудь ублюдку сделать мне больно, как произошло с мамой. — Она переводит взгляд на меня. — Я не такая, как ты, Хизер. Я не хочу, чтобы у меня в животе порхали бабочки. Не надо мне их. Это опасно. Мне нужны надежность, безопасность, уверенность. Ну и конечно, хороший секс, — спохватывается она. — Вот скажи — почему самые что ни на есть козлы хороши в постели?
Несмотря на горечь ситуации, она меня насмешила.
— Если бы не эти самые бабочки, тебя не было бы на свете. Спроси маму — держу пари, она скажет, что ни о чем не жалеет.
— А как же вы с Дэниэлом? Ты страдала...
— Это не значит, что я не хочу больше влюбляться. Это самое прекрасное чувство на свете. За него можно все отдать. С ним ничто не сравнится.
— Но ведь становишься совсем беззащитной...
— Точно. Страшно до чертиков.
— Значит, мне просто смелости не хватает.
Такая мысль мне не приходила, но, возможно, она права.
— Как там говорят? "Лучше полюбить и потерять, чем вообще никогда не любить".
— Господи, и где ты такие перлы откапываешь? В глянце?
— А фиг их знает.
Джесс улыбается, но тут же, качая головой, обессиленно стонет:
— Твою мать! Ну что со мной не так, Хизер?
— Ничего. С тобой все абсолютно нормально.
Но Джесс, похоже, намерена устроить себе хорошую головомойку. Игнорируя мою реплику, она принимается рвать измятую картонную подставку на мелкие клочки.
— Нет, со мной точно что-то не так. Сама посуди: мне тридцать шесть, и я одинока. Никогда не влюблялась. Не жила с мужчиной дольше полутора месяцев. А теперь и вовсе перешла на женатиков! Уж поверь, когда я составляла список необходимых качеств претендента, там не было пункта "женат". — Она косится на фотографию на стойке и мстительно ставит на нее бокал. — Все люди как люди, у всех отношения... К примеру, вы с Джеймсом.
— Мы расстались.
— Ты порвала с Джеймсом?!
— Скорее он порвал со мной.
Ее изумление перерастает в сочувствие.
— Прости, Хизер, — шепчет она. — Сижу тут, распинаюсь про этого подонка Грега, а ты...
— Со мной все в порядке, честное слово, — быстро говорю я.
— Я вечно доставала тебя, твердила, что пора забыть Дэниэла, завести новый роман... Это я во всем виновата! Это моя ошибка... Ты даже похудела, да?
— Серьезно?
Невзирая на обстоятельства нашей встречи, я в восторге от того, что она заметила.
— Да. Осунулась. Вид изможденный. И грудь как будто меньше стала, — перечисляет она.
Хм. Загадывая желание потерять килограмм-другой, я вовсе не такую картину себе рисовала.
— Джесс, со мной все хорошо, — повторяю твердо.
— Точно? — переспрашивает она с сомнением. Затем понимает, что я вроде не хорохорюсь. — Честно-честно?
— Абсолютно. Никаких бабочек.
— А что, это и правда такое классное чувство?
— Ты не представляешь.
Она подпирает подбородок ладонью, наклоняет бокал и осушает его до последней капли.
Пожилая пара, волоча мимо нас свой багаж, бросает на нее полные ужаса взгляды.
— Надеюсь, она не на нашем рейсе, Маргарет!
— По-моему, она пьяна, Леонард. И я видела — она курила!
Мы хихикаем.
— А кстати, у тебя проблем не будет, Джесс?
— Выпью кофе.
— А вдруг они на твоем рейсе?
Джесс пренебрежительно машет рукой:
— Включим знак "пристегнуть ремни". Будут сидеть как миленькие.
— Как это?!
— Да мы все время так делаем. Чтобы пассажиры не шастали по салону и не мешали, когда хочется отдохнуть. — Она ловит мой взгляд. — Ладно тебе, Хизер. Ты что, верила всей этой лаже про турбулентность?
Я недобро молчу, ощущая себя жертвой подлого заговора.
— Вообще-то надо бы попробовать... — тянет Джесс после паузы.
— Что? Турбулентность?
— Да нет, дурочка. Я про твоих бабочек.
Она произносит это с такой надеждой, что я не могу не улыбнуться.
— Выпьем за это. — Подняв свой стакан, чокаюсь с ней. — За бабочек.
